Геннадий Козлов - Грустный оптимизм счастливого поколения

• Название: Грустный оптимизм счастливого поколения
• Автор: Геннадий Козлов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-480-00217-1

Книга для тех, кто заинтересован в оптимальной реализации предначертаний своей судьбы, будущей судьбы землян и, главное, нашей российской судьбы.

Повествуя о днях былых, сегодняшних и будущих, автор избегает глубокомысленной безысходности в рассуждениях и заключениях. В силу мягкой ироничности стиля книга вас не утомит.

Чтение даст возможность отвлечься от сиюминутных проблем, не раз улыбнуться и задуматься о глубоко личном.

Кому-то она добавит уверенности в своих силах и простимулирует к большей целеустремленности.

Геннадий Викторович Козлов – выпускник физического факультета МГУ, доктор физико-математических наук, лауреат Государственной премии СССР, действительный государственный советник Российской федерации первого класса. Более 25 лет проработал в Физическом институте АН СССР и Институте общей физики РАН. Длительное время работал заместителем министра науки, возглавлял Российское агентство по системам управления. Член Союза писателей России. Автор книг «Познание судьбы», «Воплощение судьбы», «Лаборатория» и «Наука под углом зрения».

---

В таком заплаканном и сильно потрепанном виде и обнаружила меня в коридоре наша классная руководительница. По-видимому, она сообщила о случившемся директору школы, и вскоре произошла разборка. Учительница пения была страшно рассержена, поставила мне в четверти двойку и объяснила свой поступок тем, что якобы я ее грубо обругал. Поверить в это было трудно, и ее уволили (надеюсь, по собственному желанию). С этого времени уроки пения прекратились, как мне помнится, совсем.

Заканчивая музыкальную тему, следует рассказать еще об одном случае. Как-то, зайдя к своему другу Петьке домой, я застал его за необычным занятием. Он торжественно сидел за столом с большой медной трубой в руках. Перед ним лежала маленькая бумажка с нотами, которые он старательно воспроизводил, не обращая на меня внимания. Закончив упражнение, он сообщил мне, как бы между прочим, что записался в духовой оркестр при доме пионеров.

Петька был в классе большим авторитетом, и я сразу понял, что навряд ли переживу, если у меня не будет такой же замечательной трубы. Насладившись произведенным впечатлением, Петька обещал похлопотать в оркестре и за меня. Что и говорить, он был человеком широкой души.

Через несколько мучительно долгих дней мы наконец поехали записывать меня в оркестр. Его руководитель – уже пожилой человек весьма строгой внешности – без лишних разговоров приступил к проверке моих музыкальных способностей; для этого он сел к пианино и стал нажимать на клавиши, требуя от меня определения их числа. Никаких признаков числа нажатых клавиш на слух я не различал и, чтобы не опозориться, пришлось незаметно подглядывать. Ошибки пошли только при нажатии большого числа клавиш двумя руками.

Удовлетворившись первым тестом, экзаменатор начал стучать карандашом по столу. С учетом опыта, приобретенного в первом испытании, я старательно пересчитал, а потом и воспроизвел число ударов. На лице музыканта появилось недоумение, а юные дарования, присутствовавшие при моем испытании, визжали от смеха. Но он строго пресек их бестактность, заметив, что если бы у всех был такой идеальный музыкальный слух, как у меня, то ему было бы много легче работать.

Таким образом, несмотря на сокрушительный провал во втором раунде, я был принят в оркестр, и наступил долгожданный момент выбора инструмента. Тут я вторично попал впросак, так как не выяснил у Петьки названия его трубы. Хуже того, оказалось, что я не помнил названий ни одного инструмента духового оркестра, за исключением барабана. Его и пришлось назвать, дабы сгладить неловкость. Как на грех выяснилось, что барабанщик-то как раз и нужен, так как предыдущего недавно выгнали. Руководитель оркестра велел мне купить палочки (казенные спер мой предшественник) и приходить на следующее занятие.

Только в трамвае я пришел в себя и окончательно расстроился. Во-первых, барабан был в тысячу раз хуже красивой медной трубы. Во-вторых, барабанить в нашей комнатке было просто невозможно (как, впрочем, и играть на трубе). Стало совершенно ясно, что это был провал всего замысла, и я принял мужественное решение отказаться от своей затеи.

В дальновидности этого поступка я утвердился много лет спустя, когда, напутствуя меня в первую заграничную командировку, жена сказала:

– Делай там что угодно, только об одном прошу тебя: никогда и нигде не пой.

Двойка по пению в четвертом классе, судя по всему, была заслуженной.

В середине пятого класса учеба моя на время прервалась, так как отцу дали новую жилплощадь, на этот раз две смежные комнаты в малонаселенной квартире на Новопесчаной улице. Квартира была на втором этаже и выходила окнами прямо на спортплощадку школы № 144. Школа эта имела в округе высокий рейтинг, и меня в нее не взяли, сославшись на переполненность классов. Пришлось записаться в другую школу, расположенную у Ленинградского шоссе.

Уже на первых уроках новые учителя обнаружили в моем образовании два серьезных пробела. Во-первых, выяснилось, что я не умел читать. Не то чтобы совсем, буквы я знал хорошо и не спеша мог составлять из них слова, но для пятого класса такой уровень был недостаточен. Для того чтобы выглядеть поприличней, я ограничивался чтением начала слов и на ходу придумывал им окончания. Учительница не сразу поняла, в чем дело, и решила сличить тексты в учебниках. Убедившись в их идентичности, она вызвала маму и рекомендовала ей принять самые серьезные меры.

К несчастью, оказалось, что и английского языка я тоже совершенно не знаю. Да и откуда было его знать, если учили его всего полгода. В дальнейшем на русский и английский языки я потратил времени больше, чем на все остальные предметы, вместе взятые, но заметных успехов так и не достиг.

Самыми любимыми предметами в то время у меня были естествознание и биология. Эти уроки проходили в кабинете, заполненном диковинными растениями с огромными листьями и лианами. Учительница была добрейшей женщиной, влюбленной в свой предмет. Она открыла нам многие тайны природы, показала в микроскопе жизнь клеток, ставила опыты по проращиванию семян, водила на экскурсии в музеи. Все мы с нетерпением ждали ее уроков.

Сейчас я уже не помню всех обстоятельств, но только в один прекрасный момент к нам пришла другая учительница, очень уверенная и решительная женщина. Весной она перенесла занятия на школьный двор. Там по периметру спортплощадки на вытоптанной земле боролись за жизнь невысокие деревья. Они-то и стали объектом ее внимания.

Каждому из нас было выделено по дереву и дано задание раскопать корни с целью подкормки. По ее замыслу, копать следовало на глубину никак не меньше полуметра.

За один урок утрамбованную тысячью пробежавших спортивных ног землю расковырять было невозможно. В результате пару недель деревья стояли подкопанными, опираясь на несколько крупных оголенных корней на дне ямы. Наконец все ямы были углублены в достаточной степени, и нам выдали по горсти живительного белого порошка для каждого дерева. Засыпать ямы к тому времени было уже нечем, так как выкопанная земля бесследно исчезла. На этом операция по охране «зеленого друга» была завершена. Ни одно из подкормленных деревьев на следующий год ухода уже не требовало. Закончилось и наше повальное увлечение биологией.

После шестого класса меня опять ждали перемены. Родители наконец договорились о моем переводе в близлежащую школу, где мне и суждено было завершить среднее образование.

Новый класс, сплошь состоящий из одаренных личностей, встретил меня без особого воодушевления и даже критически.

«Вот еще одного недоумка привели» – было написано на их светлых лицах.

Первым в этом списке был пришедший незадолго до меня симпатичный весьма упитанный мальчик Алик Терлецкий. Близость жизненных позиций сразу сдружила нас, и эта дружба, надеюсь, одинаково важная для нас обоих, сохранилась и по сей день.

Класс был вполне благополучный, совсем не хулиганистый, но и не слишком дружный. Вписался я в него без особых проблем. Среди мальчишек класс был разбит на несколько групп, объединившихся преимущественно по территориальному признаку. Их формирование определялось тем, что значительную часть досуга мы проводили во дворе и на улице.

Самой заметной фигурой в нашем дворе был мой тезка и одноклассник красавец Гена. Отец у него был полковником милиции, и Гена считал себя человеком очень прозорливым, могущим распутать любое дело, кем-то типа Шерлока Холмса. Такая уверенность сформировалась у него как по наследству от отца, так и из опыта, набранного при просмотре огромного числа кинофильмов. Он был просто киноманом и не пропускал ни одного нового фильма. Однако реальных ситуаций, в которых могли бы проявиться его способности, не было. Лишь однажды мне представилась возможность помочь ему утвердиться в глазах одноклассников в качестве опытного следователя.

В то время в школе практиковались коллективные походы в театр. Обычно нас водили на спектакли по тематике изучаемых литературных произведений, но тут купили билеты на детектив. Я уже этот спектакль видел. Там в первом акте закручивается шпионская интрига с участием нескольких подозрительных лиц. Сюжет довольно увлекательный, и в антракте все зрители гадают и спорят, пытаясь разоблачить врага народа. Но он был так замаскирован, что не угадывал никто. Развязка, наступающая в следующем акте, совершенно неожиданна. О ней я и поведал Гене перед спектаклем.

Эффект превзошел ожидания. На следующее утро все в классе только и говорили о невероятной прозорливости Гены. Девчонки, которые и без того были влюблены в него, открыто переполнились обожанием. Гена с достоинством принял славу, хотя можно было заметить, что мое присутствие его несколько сковывало. Когда мы оказались наедине, он небрежно бросил: