Дилан Томас - Под сенью молочного леса (сборник рассказов)

• Название: Под сенью молочного леса (сборник рассказов)
• Автор: Дилан Томас
• Жанр: Проза

---

И, задумавшись об острове, затерянном где-то в южных далях, он вспомнил о воде и почувствовал жажду. Платье Райанон шелестело, как нежное журчанье воды. Он подозвал ее к себе и коснулся выреза платья, ощутив воду на своих руках.

- Воды, - попросил он и стал рассказывать, как в детстве лежал на скалах и его пальцы повторяли прохладные очертания озерной глади.

Она принесла воду в стакане и держала стакан на уровне его глаз, чтобы он видел комнату сквозь преграду воды. Он не стал пить, и она отставила стакан в сторону. Он мысленно погрузился в прохладу морских глубин. Теперь, летним днем, сразу после полудня, ему опять хотелось, чтобы воды сомкнулись над ним, чтобы стать не островом, поднявшимся над водой, а зеленым уголком на дне, и рассматривать плывущие стены пещеры. Он подумал о каких-то бесстрастных словах и сочинил строчку об оливковом дереве, которое росло у озера. Но дерево было деревом слов, а озеро рифмовалось с другим словом.

- Садись, почитай мне, Райанон. - попросил он.

- Сначала поешь, - сказала она и принесла еду.

Было невыносимо думать, что она спускалась на кухню и своими руками готовила ему пишу. Она уходила и возвращалась с едой так же просто, как ветхозаветная дева. Ее имя не значило ничего. От него веяло холодом. Она носила странное имя, похожее на библейское. Такая женщина омывала тело, снятое с креста, и ее прохладные, умелые пальцы прикасались к отверстиям, как десять благословений. Он мог бы крикнуть ей: "Постели душистой травы мне под руки. Твоя слюна будет мне благовонием".

- Что тебе почитать? - спросила она, присев, наконец, рядом с ним.

Он покачал головой, не слушая, что она читала, и, пока звучала ее речь, он не замечал ничего, кроме интонаций голоса.

Как сладко голову склонить, закрыть глаза, уснуть,

Как сладок этот смертный сон, и как ласкает слух

Заветный голос, что в саду звучит в полночный час.*

* Уильям Блейк "Книга Тэль".

Она дочитала до того места, где червь забрался на лист ландыша.

Смерть снова отступила от его тела, и он закрыл глаза.

Никуда не деться ни от боли, ни от силуэтов смерти, занятых своим привычным делом, даже во мраке опущенных век.

- Разбудить тебя поцелуем? - спросил Каллаган. Его рука остудила руку Питера.

- И все прокаженные обменивались поцелуями - сказал Питер. И тут же задумался, а что же он имел в виду.

Райанон увидела, что он больше не слушает ее, и вышла на цыпочках.

Каллаган, оставшись один, наклонился над кроватью и расправил нежные кончики пальцев над глазами Питера.

- Настала ночь, - сказал он. - Куда мы сегодня отправимся?

Питер снова открыл глаза, увидел расправленные пальцы и свечи, рдеющие, словно головки маков. Страх и благословение снизошли на комнату.

Не надо задувать свечи, подумал он. Пусть будет светло, еще светлее. Фитиль и воск никогда не должны иссякнуть. Пусть целый день и целую ночь три свечи, словно три девушки, рдеют над моей постелью. Пусть эти три девушки оберегают меня.

Первый огонек взметнулся и погас. Над вторым и третьим огоньками Каллаган вытянул серые губы. В комнате стало темно.

- Куда мы сегодня отправимся? - спросил он, но не стал ждать ответа, сбросил с кровати простыни и поднял Питера на руки. Его плащ, влажный и душистый, был совсем близко от лица Питера.

- О, Каллаган, Каллаган, - сказал Питер, прижимаясь губами к черной ткани. Он чувствовал движения тела Каллагана, его мышцы, то напряженные, то расслабленные, покатую линию плеч, удары ступней по бегущей земле. Он прятал лицо от дуновения ветра, который пробивался сквозь слои глины и известковой почвы. Только когда ветви деревьев стали царапать его спину, он понял, что обнажен. Чтобы не закричать, он впился губами в потную складку кожи. Каллаган тоже был обнажен, как младенец.

Разве мы обнаженные? У нас есть кости и органы, кожа и плоть. На твоих волосах ленточка крови. Не бойся. Вокруг твоих бедер повязка из вен. Целый мир начинал атаку, маршируя мимо них, ветер срывался в никуда, сметая плоды битвы под луной. Питер услышал пение птиц, но это были не те песни, которые птицы на подоконнике его спальни извлекали из своих гортаней. Эти птицы были слепые.

- Разве они слепые? - сказал Каллаган. Глаза их вмещают миры. Их трели белые и черные. Не бойся. Скорлупа их яиц скрывает сияющие очи.

Внезапно он остановился, в его объятиях Питер был легче перышка, он тихонько поставил его на зеленую выпуклость тверди. Долина внизу устремлялась все дальше со своей ношей деревьев-калек и трав, вдаль, где из мрака спускалась на пуповине луна. Со всех сторон в рощах трещали ружья и дождем сыпались фазаны. Но вскоре ночь затихла, угомонив капканы упавших прутьев, которые щелкали под ногами Каллагана.

Питер, вспомнив о больном сердце, приложил руку к груди, но не почувствовал никакой телесной преграды. Кончики пальцев вздрагивали, прикасаясь к бегущей крови, но вены были невидимы. Он был мертв. Теперь он знал, что мертв. Призрак Питера кружил незримо вокруг призрака крови, опускался на твердь и удивлялся распаду ночи.

- Это какая долина? - спросил голос Питера.

- Долина Джарвиса, - ответил Каллаган. Но Каллаган тоже был мертв. Ни одна косточка, ни один волосок не устояли перед неумолимо наступающим холодом.

Это не долина Джарвиса.

Это обнаженная долина.

Луна, удваивая и умножая силу своего света, освещала кору и корни, и ветви деревьев Джарвиса, деловитых насекомых в роще, очертания камней и черных муравьев, снующих под ними, гальку в ручьях, волшебную траву, неутомимых могильных червей под стеблями. Из нор на склонах холмов вышли кроты, и крысы с побелевшей от луны шерстью спаривались и мчались вперед в дикой гонке, чтобы впиться зубами в горла овец и быков. Чуть позже животные падали опустошенные на землю, а крысы убегали прочь, вслед за ними все мухи, поднявшись с навоза на полях, хлынули, словно туман, и осели на склонах. Оттуда, из обнаженной долины, исходил запах смерти, раздувающий ноздри гор на лице луны. Теперь падали овцы, и мухи кидались на них. Крысы дрались за мясо и падали одна за другой со свежими ранами - приманкой для овечьих блох, выглядывающих из шерсти. Питер уже потерял счет времени, когда мертвых, собранных до последней косточки, подхватил ревущий шквал ветра и засыпал землей, а жирные мухи скатились в траву. Теперь червь и жук-могильщик распутывали волокна костей животных, трудились над ними вдохновенно и неторопливо, и сорные травы прорастали сквозь глазницы, и цветы пробивались из-под исчезнувших грудных клеток, и лепестки сияли всеми оттенками умирающей жизни. И поток крови струился по земле, вскармливая травинки, вливаясь в посеянные ветром семена, держа путь прямо к устам весны. Вдруг все ручьи стали алыми от крови - два десятка вен, вьющиеся по двадцати полям, густые от запекшейся гальки.

Питер в призрачной оболочке кричал от восторга. Оживала обнаженная долина, оживала его обнаженность. Он видел потоки пульсирующей воды, видел ростки цветов, встающие над мертвыми, видел, как стебли и корни множились, набирая силу с каждым глотком пролитой крови.

И иссякли ручьи. Прах мертвых вознесся над весной, и уста захлебнулись. Прах покрыл воды, словно потемневший лед. Свет, всевидящий и стремительный, застыл в лучах луны.

Жизнь в своей обнаженности, насмехался Каллаган рядом, и Питер знал, что он показывал призрачным пальцем вниз, на мертвые ручьи. Он все говорил, а та оболочка, в которую облеклось сердце Питера во времена осязаемой плоти, отражала удары ужаса, и жизнь вырвалась из гальки тысячей жизней и, защищенная телом мальчика, выскользнула из чрева. Ручьи снова пустились в путь, и свет луны, торжественный и чистый, засиял над долиной и, пробудив от зимы кротов и барсуков, выманил их в бессмертное полночное время мира.

- Заря занимается над холмом, - сказал Каллаган и поднял невидимого Питера на руки. Рассвет наяву занимался вдали над зарослями Джарвиса, все еще обнаженными под закатной луной.

Пока Каллаган мчался по кромкам холмов, сквозь рощи и над ликующей землей, где деревья неслись за ним вслед, Питер не мог сдержать восторженный крик.

Он слышал смех Каллагана, подобный раскатам грома, его подхватывал ветер и возвращал вместе с эхом. В ветре метался крик, а под земной оболочкой царило настоящее смятение. То над корнями, то над верхушками диких деревьев он и его странный спутник мчались, чтобы обогнать петуха. Огибая падающие стены света, они с криком взмывали ввысь.

- Я слышу петуха, - воскликнул Питер, и простыни на кровати поднялись до его подбородка.

Человек с кистью провел красную борозду на востоке. Призрак кольца, обводившего круг луны, слился с облаком. Он провел языком по губам, которые, как по волшебству, покрылись плотью и кожей. Во рту был удивительный привкус, как будто прошлой ночью, триста ночей назад, он выжал головку мака, выпил сок и заснул. Он едва улавливал вечное бормотание Каллагана. С рассвета до сумерек он говорил о смерти, видел мотылька, пойманного свечой, слышал смех, который не мог быть просто звоном в ушах. Петух прокричал опять, и какая-то птица просвистела, словно коса по колосьям.