Виктор Московкин - Человек хотел добра

• Название: Человек хотел добра
• Автор: Виктор Московкин
• Издательство: Верхне-Волжское книжное издательство
• Жанр: Детская проза
• Год: 1981

В книгу ярославского писателя Виктора Московкина включены рассказы и повесть «Как жизнь, Семен?», посвященные школьникам и подросткам, делающим первые самостоятельные шаги.

---

Вверху послышался стук. Это у нас кто-то вышел в коридор и начал отчаянно откаблучивать. Народ в поселке такой: развеселятся — не остановишь.

— За сестру не переживай. Не по нужде идет, — продолжал он, глубоко затягиваясь дымом папиросы. — Остерегать ее — хуже будет, наперекор пойдет. В таких делах всегда наперекор идут. Сама поймет. Думаешь, жизнь изломана будет? Не верю. Сестра у тебя крепкая, рабочей закалки. Страдание тоже настоящим человека делает.

Я зажмурился до боли в глазах. Дядя Ваня очень просто выразил то, о чем я не раз пытался думать. Но почему он не хотел отговорить ее, пока не было свадьбы? Чего уж тут ожидать худшего!..

— Спать, что ли, пойдем? Поздно уже, — зевая, предложил дядя Ваня. — Мне с семи завтра.

Стояла тихая звездная ночь. Погасли огни в домах, только отдельные окна мигали светлячками. Там еще не спали… Может, в какой-то из этих квартир сидит рабочий парнишка за учебниками. «Учись, Семка, тебе грамота нужна!»

Когда я вернулся домой, свадьба подходила к концу. Все утомились, сидели по двое и разговаривали — так просто, чтобы не молчать.

Ляля Уткина опьянела, а может быть, притворялась. Лейтенант отпаивал ее чаем, ухаживал за ней. Ляля капризничала, словно маленький ребенок. Это огорчало лейтенанта, он не знал, что делать. Уж лучше бы не обращал на нее внимания, тогда бы она сразу успокоилась.

Увидев, что я появился, Вера отошла от Николая и поманила меня пальцем.

— Неужели не мог догадаться, — с горечью сказала она. — Видишь, у Николая нет здесь близких знакомых. Хоть бы ты сказал о нем хорошее. Прямо неудобно: все поднимаются, хвалят меня, а о нем никто. Знаешь, как он обиделся!

Вот, оказывается, что ее беспокоило, вот зачем она мигала мне, когда сидела за столом.

Откуда я знал, что и Николая надо хвалить?

Глава тринадцатая Я становлюсь человеком

В мастерской длинные столы, обитые листовым железом, — верстаки. Примерно через метр — слесарные тиски. Моими соседями по работе оказались Петро Билык, рыжеватый украинец, с веснушчатым лицом, и Вася Подозеров, тоже, как и я, с поселка Текстилей. Он и учился в нашей школе, только в другом классе.

Мы будем, сказал мастер, слесарями-лекальщиками. Это очень хорошая специальность. Без слесаря-лекальщика не может обойтись ни один машиностроительный завод. Все точные слесарные работы выполняет лекальщик.

Да, будем, но через два года. А пока мастер дал каждому чугунную болванку, похожую на букву «Т», зубило и молоток. Мы должны срубить с болванки пятимиллиметровый слой и потом ровно, под линейку, запилить.

Грохот стоит в мастерской. Все стараются. Иногда слышен легкий вскрик. Это кто-нибудь, увлекшись, попадает молотком по руке.

Вот и пришло время, о котором я так долго думал. Вспоминаю прошедший год — и стыжусь, и радуюсь. Много было глупого, много хорошего. Этот год мне на пользу. Я хоть немного, но научился ценить людей — каждому своя мерка.

Когда сдавали последний экзамен, подошел староста Лева Володской, сказал, хмурясь: «Жалко, что ты уходишь из школы. Ты хоть и невоспитанный был, а все веселее. Запомни, я к тебе всегда по-товарищески относился. Навещай нас». И тут же не удержался, сделал выговор за плохую работу с октябрятами. Такой уж Лева принципиальный. Мне и в самом деле не удалось сводить своих первоклашек на каток, зато летом я накатал их на лодке. «Федя, Андрейка, Олег и две Наташи. А всего в классе семь Наташ…» Чудесные ребята! Две Наташи, хоть и пищат, а в лодку лезут. Теперь Лева подберет им нового вожатого. С ним-то уж, наверно, им будет интереснее.

Вчера встретил меня дядя Ваня Филосопов, расспросил, каков из себя наш мастер. Оказывается, дядя Ваня его знает.

— Слышал, всегда говорят: «руки золотые»? — спросил дядя Ваня. — Все ерунда. Золотых рук нету. Есть умная голова. Без головы шуруп не завернешь: надо знать, в какую сторону резьба у него. А золотые руки выдумали те, кто не хочет за рабочими признавать ума. — И закончил решительно: — Действуй, если понял, что к чему. И всегда помни: рабочий человек твердо по земле ходит.

В ремесленном меня занимает все: работа, распорядок и новая форма. Приглядываюсь я и к своим товарищам. Только мы получили болванки, зажали их в тиски, как украинец Петро сокрушенно поведал:

— Бедная моя мама, какой я тебе помощник! Дай бог к старости изрубить эту штуковину.

И сразу же с ожесточением принялся бить молотком по зубилу. Мне он кажется добродушным и очень хорошим парнем.

Вася Подозеров больше молчит, наверно, еще стесняется, не привык к новой обстановке.

Как-то вскоре произошла неожиданная встреча. К нам в мастерскую зашла… Татьяна Сычева, секретарь райкома. Грохот оглушил ее. Мастер стал ей что-то рассказывать, а она трогала себя за ухо и разводила руками: мол, ничего не слышу. Вдруг увидела меня, приветливо улыбнулась. Подошла, протянула руку. Я не посмел подать ей свою.

— Грязные! Видите?

— Ничего, зато рабочие руки! — прокричала она. — Как привыкаешь?

— Хорошо! Дай бог к старости изрубить эту штуковину.

— Ай-я-яй! — покачала она головой. — Зачем это, рубить?

— Чтобы точность удара вырабатывать. Посмотрите-ка.

Я лихо застучал молотком по зубилу, стараясь доказать ей, что уже кое-чему научился.

— Хорошо, — похвалила она. — А чего рука в крови? Перевязать надо.

— Сойдет, — небрежно ответил я.

Едва Татьяна ушла, меня окружили ребята, удивляясь, откуда я знаком с секретарем райкома. Пришлось рассказать, что очутился в ремесленном училище с ее помощью.

— Хлопцы, — заявил Петро Билык. — Я знаю, зачем она приходила. В комсомол нас скоро будут принимать. Это точно.

Я почти не замечаю, как пролетает смена. Когда нынче мы собрались уходить из мастерской, я увидел, что Петро Билык делает какие-то странные движения.

Он вывернул из тисков ходовой винт, лоснящийся от переработанного машинного масла, провел по нему пальцем раз, второй, потом вытер палец о ладонь, подумал немного и мазнул ладонью себе по носу. На носу образовалась грязная полоса.

— Петро! Ты чего это? — с недоумением спросил я.

— Да понимаешь, — спокойно ответил он, — вроде бы и не работал. Руки чистые, лицо чистое. Пусть люди думают, что я в самом деле работал. Не волынил, не лодырничал, как некоторые.

Нет, мне положительно нравится этот рыжеватый шутник Петро.

В трамвае много людей, и все они сегодня кажутся добрыми, веселыми. Это, наверно, потому, что и у меня сегодня хорошее настроение.

Петро с грязной полосой на носу и Вася выходят в центре города — собираются сходить в кино. Они зовут и меня, но я отказываюсь: есть дела.

— Торопишься на свидание? — с иронией спрашивает Вася.

— И она ждет тебя? — вторит Петро.

Да, они правы, меня ждут. Ждет сестренка Таня и еще Нина.

Как обрадуется Нина, когда я ей скажу, что меня приняли в училище — в эти дни я еще у нее не был. «Ты молодец, Семен!» — скажет она.

Я вижу ее в цветистом сарафане, с загорелыми руками. За лето она выросла, стала красивее.

Знакомые до боли места. Вон у трамвайной остановки большое здание с пожарной рекламой «Уходя, гаси свет». А дальше, за тополями, зеленеет крыша нашего дома.

Через несколько дней я устроюсь в общежитии, буду сюда ходить совсем редко. Только разве когда захочется увидеть Веру.

Квартира учителя. Стучу три раза — это мой условный знак. Слышу по ту сторону двери шлепанье босых ног. Идет открывать Нина.

— Ой, Сема, почему ты так долго не приходил? В чем дело?

— Сегодня мы пойдем в парк, там массовое гулянье, — говорю я ей. — После все объясню.

— Ага, Семен пришел! — приветствует меня Валентин Петрович. Он несколько осунулся, постарел. — Как жизнь?

У него жена все еще «ездит по командировкам». Ему бывает скучно, тяжело.

Плохо, когда в семье неустройка.

— Жизнь чудесная, Валентин Петрович!

Что еще больше отвечать! Жизнь и в самом деле хороша. И особенно я понял это в последнее время. Что бы там ни случилось, а все становится на свое место. Плохое отметается, каким бы оно цепким ни было. Остается одно хорошее. «Жизнь дана на добрые дела», — сказал как-то дядя Ваня Филосопов. А ради этого доброго иногда приходится и погрустить. Тут уж ничего не поделаешь.

Сначала спешим в детский дом навестить Таню. В детском доме нас уже хорошо знают.

Старая воспитательница спрашивает:

— Как здоровье папы?

Это относится к Нине: Валентина Петровича здесь тоже знают. Он помогал детдомовцам устраивать живой уголок.

— Сейчас позову.

Это уже ко мне.

Таня выбегает чистенькая, веселая. Прыгает со ступеньки на ступеньку.

— Здрасте!

Все трое идем гулять. Хороший день, теплый. На улицах полно народу. Из Рабочего сада доносится музыка. Туда спешат люди.