Александр Мардань - Аншлаг (История одного покушения)

• Название: Аншлаг (История одного покушения)
• Автор: Александр Мардань
• Жанр: Драматургия
• Год: 2010

События чеховской «Чайки» происходили в конце ХIХ века. А ныне, уже в ХХI веке, оказалось, что настроения, страсти и судьбы людей того времени удивительно злободневны и актуальны сегодня. В эпоху олигархов и гламура, в эпоху переоценки ценностей и новых взглядов на привычные, казалось бы, будни…

Спектакль «Аншлаг» по пьесе одного из наиболее популярных на постсоветском пространстве драматурга-одессита Александра Марданя как раз и воплощает в себе все то, что неразрывно связывает век позапрошлый с веком нынешним.

---

АНАСТАСИЯ: Почему Вы со мной так не работаете?

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: К классике подход классический. Тренироваться будем на современниках.

АНАСТАСИЯ: Но ведь в их спектакле нет действия.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Помните, что писал Чехов о «Чайке»?

АНАСТАСИЯ: Много разного.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Значит, это я Ларисе рассказывал… «Страшно вру против условий сцены, в моей пьесе мало действия, много разговоров о литературе и пять пудов любви».

АНАСТАСИЯ: Только вся любовь безответная… Борисов тоже хотел пять пудов любви, но сыграть ее нельзя.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Почему? Если фильм эротический — еще как можно. А серьезно, если нельзя сыграть любовь, то надо играть ее доказательства, что Надя и делает.

АНАСТАСИЯ: Лично мне эти подробности кажутся душевным стриптизом. У нас не принято открытое проявление чувств… Евгений Сергеевич, почему Борисов покупает любовь?

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Своей нет, а деньги есть. Что делать?

АНАСТАСИЯ: Искать подлинную.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Вы когда голодны, купите колбасу или пойдете на базар покупать натуральные продукты и три часа готовить обед?

АНАСТАСИЯ: Это другое.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Только на первый взгляд.

АНАСТАСИЯ: Мне трудно понять его проблемы, я после развода не всегда до зарплаты дотягиваю.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Денег, как и внимания, всем не хватает. Знаете, как помирить богатых и бедных? Одним нужно сделать вакцинацию от зависти, вторым от жадности.

АНАСТАСИЯ: Дело не в зависти. Старый рецепт: если тебе плохо — влюбись, если тебе плохо — трудись. Что ж он в театр пришел, а не в тайгу поехал, лес рубить?

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: У меня есть знакомые, они зимой садятся в джип, выезжают за город и едут по бездорожью, пока в снегу не застрянут. Потом идут в ближайшую деревню одалживать лопаты, откапывают джип. Или проще — едут в лес без зажигалок, с одной спичкой. Костер сооружают. Во-первых, холодно, во-вторых, всем курить хочется, а спичка одна. Такие Вам нравятся или Вы их считаете идиотами?

АНАСТАСИЯ: Я с такими не знакома. А что касается «Идиота», то когда Настасья Филипповна бросает деньги в камин, с этого момента она перестает для меня существовать. Не нужны деньги — отнеси их в приют. Нет, для нее собственные эмоции выше всех страданий мира… Может, я меркантильный человек… Будете ставить — не предлагайте мне эту роль…

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Но ведь деньги из огня вытащили.

АНАСТАСИЯ: Дело не в деньгах, а в поступке. Не важно, будет ли у меня роман с мужем моей подруги, я не должна идти на встречу с ним.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Почему?

АНАСТАСИЯ: Потому, что он муж моей подруги. Может, и свидания не случится, мы просто поговорим. Но если я из дома вышла накрашенная, собранная, и в красивом белье, значит, я ее предала.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Когда?

АНАСТАСИЯ: В тот момент, когда надела красивое белье.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: То есть Настасья Филипповна надела красивое белье, бросив деньги в огонь? Интересная трактовка.

АНАСТАСИЯ: А Борисов предал себя в тот момент, когда начал искать простое человеческое чувство своими олигаршьими способами.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Что Вы имеете в виду?

АНАСТАСИЯ: То, что слесарь дядя Вася, у которого проблем полная хижина, малую сцену не построит, и стриптизершу за миллион не наймет. И себя в качестве шеста на сцене не поставит. Чтобы стать привлекательным, надо отдавать, а он пришел в театр брать. Те, у кого есть деньги и власть — должны вести себя так, чтоб им простили и то и другое.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Кому должны? Всем, кому должны, они уже давно простили…

АНАСТАСИЯ: А вообще у него комплексы.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Да, это правда… Один складской и два нефтеперерабатывающих. (Пауза) Он пришел к нам за спасением, за палочкой-выручалочкой. Так что же нам его, прогнать? Может он радоваться не умеет? Характер — это судьба… Мне в детстве мама говорила — посмотри на себя, улыбнись, ты же радоваться не умеешь. Я, когда случается удача, радуюсь минуту-две. Потом вспоминаю, что удача сейчас, здесь, в этой точке, а этих точек еще столько… только удачи в них нет…А когда случается неприятность, погружаюсь в нее до следующего утра…

АНАСТАСИЯ: Выходит, мы обречены на самоедство?

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Нет. Мы настроены природой на выживание. Как только съели банан, сразу надо оглянуться по сторонам, нет ли тигра или змеи, и где мы воды попьем, где на ночлег останемся? Вокруг враждебный мир. Наверное, это осталось в подсознании… Давайте вернемся к Чехову, время идет.

АНАСТАСИЯ: Евгений Сергеевич, можно личный вопрос?

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: В порядке исключения.

АНАСТАСИЯ: И кто виноват, что все герои в пьесах Чехова не просто несчастны, а несчастны безнадежно?

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Не знаю, наверно, жизнь виновата в том, что люди не понимают друг друга. А, вообще, где Вы в русской литературе счастливых героев видели? В сказках, да и то не во всех… Это при коммунистах социальный заказ поступил на «огромную и счастливую землю, которая зовется Советской страной». До этого страдали.

АНАСТАСИЯ: А «Капитанская дочка»? Счастливый конец.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Исключение, которое подтверждает правило.

АНАСТАСИЯ: Получается, если не чувствуем запаха боли, то и героя нет?

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Каждому человеку трудно. Поэтому подсознательно нравится тот, кому еще хуже. Во всяком случае, не ощущаешь себя одиноким. Знаете историю про рыжего клоуна?

АНАСТАСИЯ: Не помню.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Приходит к психотерапевту мужик, говорит, депрессия у меня. Ничего не хочется, того и гляди повешусь. А врач ему — я мог бы прописать Вам таблетки, но советую сходить в цирк. Мне тоже было грустно, пошел на представление, а там рыжий клоун. Солнечный, веселый. Посмотрел, и вся дурь из головы ушла. Сходите в цирк… А мужик ему — Нет, не получится. Врач — Почему? Билеты не дорогие. А тот — Дело не в билетах, просто рыжий клоун это я.

АНАСТАСИЯ: Грустно…

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Вот я смотрю на Борисова, и думаю — он в театр пришел, а мне куда идти? Мой тезка, доктор Дорн говорил, что в пятьдесят пять уже поздно менять свою жизнь.

АНАСТАСИЯ: У Вас — то что не так?

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Да всё так… Дети разъехались, жена выросла… До завкафедры… Мы с ней теперь оба — руководители.

АНАСТАСИЯ: Я слышала, она замечательный лингвист.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Да… Это очень важно для брака.

АНАСТАСИЯ: И мы все Вас любим.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Но странною любовью…

АНАСТАСИЯ: И Лариса…

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Что — Лариса?

АНАСТАСИЯ: А то Вы не знаете, что она была в Вас влюблена.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Лучше бы она театр больше любила. Так, перекур закончен. Начинаем репетировать.

Анастасия выходит в центр сцены.

АНАСТАСИЯ: «Зачем вы говорите, что целовали землю, по которой я ходила? Меня надо убить. Я так утомилась! Отдохнуть бы… отдохнуть!»

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Вашу бабушку! Я же просил — не надо страдать…

На сцене гаснет свет.

Картина четвертая

Прошло несколько дней.

На сцене Константин Георгиевич и Надежда.

Они играют, обращаясь к арьеру. Мы видим окончание их «Представления» как будто сквозь стеклянную стену.

Гостиная. Он сидит на диване, на столике чайный прибор.

ОН. Где ты, где твой чай?

ОНА. Иду-у-у!

Она вносит поднос с чайником. По ходу диалога разливает чай.

ОН. Ужинать после театра всегда поздно.

ОНА. А до — слишком рано. И все время смотришь на часы — успеешь, не успеешь.

ОН. Учитывая, какой спектакль мы посмотрели, ужинать надо было не до, и не после — а вместо.

ОНА. А мне понравилось.

ОН. Интересно, что?

ОНА. Решение, музыка…

ОН. Музыка? Скорее — да. В ней есть некий ритм. А чья она?

ОНА. Том Вэйтс, «Русский танец».

ОН. Русский? Не похоже.

ОНА. Ну, так он его назвал. Американские горки в Америке называют «Русскими».

ОН. Давай тоже наоборот — не чаю, а вина выпьем.

ОНА. Открывай.

ОН. Красное, белое?

ОНА. Розовое.