Фрол Владимиров - Пепел Клааса

• Название: Пепел Клааса
• Автор: Фрол Владимиров
• Жанр: Альтернативная история
• ISBN: 978-5-4474-2177-9

Действие происходит в трех эпохах: три личности, три судьбы посредством загадочных знаков вступают в диалог, чтобы обрести себя друг в друге и в Высшем. «Пепел Клааса» — это экспериментальный роман. Он адресован немногим — тем, кто способен увидеть в художественной интуиции метод познания реальности и открыть новую главу философии — мифофизику.

---

Хищники и травоядные, застигнутые половодьем, мирно уживаются на островках суши, покуда ищут лишь спасения. Непривычное соседство природных врагов вспомнилось Конраду Шварцу, когда мокрый до нитки от проливного дождя въехал он на постоялый двор, что примостился у эрфуртской дороги. Какого люда тут только не было! У телег резались в кости кабаньего вида ландскнехты, а под навесом амбара жалась к трухлявой стене рябая мужичка с младенцем. Им не досталось места в корчме. Крестьянка кормила дитя грудью, напутствуя начинающуюся жизнь невесёлой песенкой:

Mir und dir ist niemand huld.
Das ist unser beider Schuld.

***

Ни до тебя, ни до меня никому нет дела.
В этом наша с тобою вина.

Путь в корчму Конраду преградила увесистая хозяйка, которая уже раскрыла рот, чтобы отгрузить гостю порцию тюрингского гостеприимства, но, увидев благородную осанку, предполагавшую туго набитый кошелёк, вдруг заиграла всеми складками поросячьей мордочки и принялась рассыпаться в любезностях.

Шварц переступил порог и очутился в полутёмном помещении изрядных размеров, где пахло пивом и прокисшим тряпьём. За длинными столами собраны были все сословия Империи, за исключением князей и с добавлением мужиков. Созванный непогодой «рейхстаг» хлестал пиво из глиняных кружек, жрал, кому что было по карману, хохотал, бранился и занимался всем тем, что приходит на ум обывателям, вынужденным предаваться праздности.

Конрад двинулся вдоль рядов.

— Потому что раньше благородные господа довольствовались сукном и лисьим мехом, — услышал он прогорклое блеяние, — а сейчас рядятся в бархат да горностай. А кому, спрашиваю я вас, за всё расплачиваться? Известное дело — мужику!

— Это всё проклятые горожане их научили, — мотал башкой кудлатый сосед. — Каково дочке моего господина показываться на городской площади в бабкином платье, когда купчиха щеголяет в шитом золотом наряде, а в волосах у неё столько же отборных жемчужин, сколько у меня вшей в голове и срамных местах!

— Купцы — это подмастерья мелких бесят, — скривился шелудивого вида малый с воловьим прикусом. — Вот уж кто настоящие подручные дьявола, так это правоведы. Раньше и слухом не слыхивали ни о каком римском праве, каждый жил, как то от сотворения мира заведено: свободный — плати ренту, а за лес и реку не плати, крепостной — отрабатывай и оброк. А сейчас что? Эти книжники так и норовят свободного в холопа обратить!

— Верно говорят, Страшный Суд не за горами. Не стало ни в ком духа Христова, все продались дьяволу, кто за деньги, кто за привилегии. Только в мужиках правда Божья и осталась. А почему? А потому, что мы на земле сидим и от неё кормимся, как Господь Адаму заповедал.

Неподалёку коротали время несколько монахов. Один, самый старший, с важным видом что-то втолковывал собратьям. Когда Шварц поравнялся с ними, слух его уловил обрывок беседы:

— Старик священник услышал однажды на молитве, как дьявол хрюкал, словно здоровенное стадо свиней.

— Это чтобы молитву расстроить?

— А то как же! Ну а муж тот благочестивый не растерялся и отвечает так: «Государь Диавол, — говорит, — ты получил по заслугам, ты был некогда прекраснейшим из ангелов, а нынче — свинья». Не успел закончить свой ответ, как хрюканье стихло.

— Чудеса! Отчего же нечистый испугался таких слов?

— Оттого, что он презрения не выносит.

— Значит, все дворяне суть бесы и свиньи, ибо и они презрения выносить не умеют.

Дворяне расположились за соседним столом, и святым мужам не поздоровилось бы, услышь благородные господа такие речи, но они и сами были увлечены разговором:

— И всё же на опасное дело Вы отважились. Рейнских побольше будет, да и князья там не столь могучи, как у нас. У курфюрста кнехтов, как грязи. Случись что, от него и дюжиной пушек не отбиться.

— Мой род древнее Веттинов, почему они должны помыкать мною? Я не собираюсь этого терпеть!

— У Императора дурные советники.

— Да, и он внимает дурным советам! В опасности князья его бросят, а наёмники разбегутся, едва казна опустеет. Это же сущий сброд, мужичьё, в них военное дело тумаками вколачивают. Только в рыцарстве опора Империи, на нашей чести и верности она держится!

Конрад потерял всякую надежду найти собеседников, которые бы не вызывали отвращения глупостью или происхождением, как вдруг заметил в дальнем углу двух постояльцев, отличавшихся от прочих гостей позой и манерами. Судя по виду, один из них был студентом, а другой — заезжим дворянином. Рядом с последним сидел мальчик, лет девяти, с весьма некрасивым лицом. Верхняя губа его едва прикрывала зубы, а нос был столь широк, что если провести две прямые линии от ноздрей к подбородку, они прошли бы через уголки рта. Шварц приблизился, чтобы рассмотреть собеседников, и с удовольствием отметил у всех троих умный взгляд жгучих, словно угли, глаз.

— Врач должен быть призван Богом, иначе он просто ремесленник, такой же, как цирюльник, — говорил тот, что постарше.

— В чём же, по-Вашему, отличие настоящего врача от простого ремесленника? — доискивался студент.

Облик молодого человека отмечен был печалью, которая, вероятно, иссушала его уже много лет подряд. Конрад невольно вспомнил брата.

— Врач должен разбираться не только в строении органов и микстурах, но и в движении небесных тел, а также разуметь связь неба внешнего, кое все мы видим нашими телесными очами, с небом, заключённым внутри человека. Врачу надлежит знать толк в болезнях, и в том, какое действие они оказывают на душу, ибо нет болезней бессмысленных, но у каждой своё место и время. Болезнь нужна человеку, как ржавчина металлу. И лечить недуги тела невозможно, оставляя без внимания душу, а потому владение искусством врачевания лежит в сердце. Ежели сердце неправильное, то и врач неправильный.

— Ах, да разве ж под силу смертным исцелить душу, осквернённую первородным грехом! — возразил студент. — Кто вообще может похвастаться правильным сердцем, когда у всех сынов адамовых оно преисполнено всяческой неправды, гордыни, злобы, блуда, зависти, и прочих неисчислимых мерзостей! Возможно ли отыскать в человеке хоть что-то, с чем мог бы он предстать пред Богом на Страшном Суде? Кто может сказать Христу: погляди, вот мои добрые дела, они не запятнаны пороком, отвори же предо мной врата рая?

Конрад подошёл к светильнику как можно ближе, чтобы его удобнее было рассмотреть:

— Обилие людей в корчме не позволит заподозрить меня в подслушивании, — обратился он к необычной тройке, — ибо тут все слышат всех, однако никто никого не слушает. Речи Ваши возбудили во мне интерес.

Расчёт его оправдался. Собеседникам оказалось достаточно беглого взгляда, чтобы составить о крестоносце благоприятное впечатление.

— Вижу, Вы человек благородный. Охотно приглашаю присоединиться к нашей беседе и скромной трапезе. Думаю, господин бакалавр со мною согласен.

— Конечно же, — студент учтиво склонил голову. — Ненастье приносит не одни только разочарования. Иногда оно сводит вместе людей, которые никогда бы не встретились при иных обстоятельствах.

Шварц расположился в торце стола и сразу же потребовал у содержательницы заведения лучшего пива для себя и своих новых знакомых.

— Судя по Вашему говору, — заговорил крестоносец со старшим из собеседников, — Вы родом из верхних земель.

— Да, я живу в швейцарском Айнзидельне. Рукой подать до Цюриха. Но родом я из Швабии. А Вы, как я погляжу, из Риги? — с этими словами он выразительно посмотрел на плащ крестоносца.

— Не совсем, хотя Ваша осведомлённость изрядно удивляет. Впрочем, представлюсь: Конрад Шварц — знаменосец Ордена Ливонских братьев.

— Вильгельм Бомбаст фон Гогенгейм — врач, призванный не людьми, но Господом Богом. Это мой сын, Теофраст.

— Ну а Вы, учёный муж, — обратился Шварц к студенту, — как Вас величать?

— Мартин, — ответил студент, печально улыбнувшись. — Мартин из Мансфельда. Бакалавр Эрфуртского университета.

— О, да Вы здешний!

— Верно. Провидению угодно было, чтобы я учился недалеко от дома. Впрочем, к чему ехать в дальние края, когда Эрфурт славится университетом на всю Германию. Вот, даже господин Гогенгейм, по своему собственному признанию, приехал послушать лекции и приобщить сына к свету науки.

— В самом деле? Но сколько же лет Вашему сыну?

— Девять. В свои годы он знает побольше иных магистров. — Врач смерил ребёнка оценивающим взглядом, будто желая утвердиться в основательности сказанного. — По правде говоря, я редко покидаю Айнзидельн. Жажда знаний — отнюдь не единственная причина моего приезда.

— Что же заставило Вас предпринять столь далекое путешествие помимо славы Эрфуртского университета?