Шлифовальщик - Очерки гарнизонной гауптвахты

• Название: Очерки гарнизонной гауптвахты
• Автор: Шлифовальщик
• Жанр: Современная проза

Осторожно! В тексте присутствуют крепкие армейские выражения!

Слабонервным не рекомендуется читать данный текст!

---

Я с нахальным видом, мол, мне уже нечего терять, подхожу к офицерам и прошу прикурить. Нос уже не сердится.

— Сколько дали? — спрашивает он.

— Семь суток.

— Мало. Я бы тебе все двадцать впаял.

Филатов же смотрит на меня сочувствующе.

— Женщина? — интересуется он.

Я киваю. Старший лейтенант улыбается. Известный всему училищу бабник, Фил любой проступок готов оправдать, если дело касается женского пола.

— Говорят, ты у нас — отпетый самоходчик? — ухмыляясь, спрашивает Носов.

— А кто это говорит? — невинно интересуюсь я, уходя от ответа.

— Люди говорят.

— Стукачей слушаете, товарищ капитан? — наглею я, но Нос спокоен.

— У меня стукачей нет. Просто некоторые твои одногруппники не умеют держать язык за зубами, — честно заявляет капитан.

Мне не удаётся продолжить столь интересный разговор и узнать, кто это у нас в группе такой болтливый. В курилку заглядывает испуганный Малахов и торопит меня, ссылаясь на то, что из канцелярии скоро выйдет Кожевников.

В оружейке скучно. Окно зарешёченные, на входной двери тоже есть маленькое окошечко. В это окошечко просовывается любопытная квадратная физиономия дневального Васи Силина. Мы его зовём нацистом. В те ранние девяностые вокруг военных частенько вертелись какие-то мутные личности из «Союза свободных славян», «Русского кулака», «Белого братства» и прочих националистических организаций с пафосными названиями. Националистам очень хотелось иметь в союзе военных. Двоих на нашем курсе удалось сагитировать в какую-то нацистскую секту, один из сагитированных был курсант Силин. Видимо, нацистов привлекла его истинно арийская внешность (почти двухметровый рост, спортивное телосложение, блондин с правильными чертами лица и ярко-синими глазами).

— Скучаешь, Вованище бестолковое? — радуется нацист, заглядывая ко мне в оружейку.

Ему скучно стоять «на тумбочке» и хочется поговорить. Парень он ничего, только больно ехидный. Месяц назад у нас на курсе было повальное увлечение боксом. Боксировали после отбоя в бытовой комнате. Из меня плохой боксёр, а бороться я любил. Силин когда-то занимался классической борьбой, я — дзюдо, поэтому мы с ним боролись по «среднеарифметическим» правилам вольной борьбы. Боролись мы с ним раз десять, из которых мне удалось его припечатать на лопатки лишь два раза, и то случайно. Больно здоров был этот арийский шкаф!

А курсовым чемпионом по рукопашному бою у нас был чуваш по прозвищу Мазут, крепко сбитый хулиган и уличный драчун с какого-то особо хулиганского района Йошкар-Олы. Силин, глядя на Мазута, всегда сердился, что этот жилистый подвижный расово неполноценный чуваш противоречит всем расовым теориям — побеждает в схватке любого славянина меньше чем за полминуты.

Я не нахожу остроумного ответа арийцу. Тот, скучая, некоторое время ехидничает возле окошечка, потому ему это развлечение надоедает. В углу оружейки я нахожу свёрнутый брезент, расстилаю его в углу и падаю на него. В полудрёме мне мерещится, как я вскрываю пирамиду с оружием. Прикладом автомата я сбиваю замок у ящика с патронами и быстро снаряжаю магазин. На вой сигнализации сбегаются офицеры, а я, ловкий и стройный, меткой очередью выворачиваю засов оружейки, выскакиваю из заточения и укладываю всех лицом вниз. Я не кровожадный, я просто приказываю всем лечь и угрожаю автоматом…

Меня будит гвалт вернувшихся с обеда однокурсников. Я запихиваю брезент в угол и подхожу к двери. В окошечко просовываются любопытные лица. Смотрят на меня однокурсники как на забавного зверька, попавшего в ловушку. В окошке появляется смуглая физиономия Мазута.

— Попался? — улыбается он. — На кичу поедешь?

Не знаю, откуда к нам просочился блатной жаргон, но с некоторого времени гауптвахту стали называть не «губой», а «кичей».

Я покивал.

— Не заморачивайся — жить везде можно, — «сочувствует» опытный Мазут, сидевший на губе уже раз пять, и советует. — Ремешок только возьми похуже и бабки оставь. С.издят.

Малахов приносит мне обед. У военных так принято: какая бы ни была провинность, но обед — это святое. Оставить без обеда равносильно осквернению боевого знамени. Есть не хочется, но я съедаю котлету с хлебом, зная, что на киче кормёжка отвратительная.

Прибытие на гауптвахту

Каптёрщик у нас на курсе — ингуш Магомет. Парень он нормальный. Но когда встречается со своими земляками с других курсов, его словно подменяют: появляется агрессия и спесь. С каптёрщиком у меня отношения нормальные. Я ему помогаю решать контрольные по матанализу и аналитической геометрии, он меня снабжает редкими вещами: кожаным ремнём вместо «деревянного» (так у нас называют ремни из кожзаменителя), офицерской полевой сумкой вместо курсантской, юфтевыми сапогами вместо кирзовых. В обычной жизни Магомет — смекалистый парень, на занятиях же — дуб дубом. Он никак не может увязать реальную жизнь с непонятными для него интегралами и диффурами. А ещё он терпеть не может, когда его называют чеченцем. Магомет любит прихвастнуть и приврать, как он воевал на Кавказе против чеченцев, которых ингуши терпеть не могут, и лично убил с десяток чеченских головорезов. Каждый раз, рассказывая эту историю, каптёрщик увеличивал число убитых чеченцев на пять-десять человек.

Магомет мне находит «деревянный» ремень, я отдаю ему на хранение кожаный по совету Мазута. Заодно я отдаю ему на хранение «гражданский» брючной ремень, получив в замен «уставной».

На кичу, как и принято, меня везёт наш старшина, старший прапорщик Соловьёв. Некоторые курсанты обращаются к нему на «ты» и зовут Михалычем, подчёркивая, что они — будущие офицеры, а он — всего лишь прапор. Мне такое не нравится, поэтому я к нему с глазу на глаз обращаюсь по имени-отчеству и на «вы», а при людях — по-военному, «товарищ старший прапорщик».

По дороге Михалыч меня отчитывает, рассказывает ужасные байки, что его племянника охмурила какая-то «стерва», и остерегает меня связываться с «бабами». Я уныло киваю, поддерживать разговор не хочется.

Гауптвахта расположена в самом центре города, рядом с гарнизонной комендатурой на территории военной части, называемой исторически Красными казармами. Отвратительное место! Я несколько раз побывал в комендантском наряде: и охранял комендатуру, и в патруле был, и выводным на гауптвахте. И каждый раз поражался, насколько мрачными были Красные казармы. Казалось, что тут никогда не меняется время года — территория вечной осени. Страшные старинные здания из красного кирпича, деревья, круглый год стоящие без листьев и безликие солдаты-зомби, попадающиеся на территории.

Офицер офицеру рознь. Есть офицеры боевые, те, которые командуют в действующих военных частях — жёсткие мужики, любящие конкретику, не терпящие сантиментов. Есть офицеры, проходящие службу в военных училищах — мужики умные, корректно-вежливые, интеллигентные. А есть третий вид офицеров — офицеры комендатуры. Мне казалось, что в комендатуру отбирают офицером по принципу подлючести, злобности, дегенеративности и склонности к садизму. Яркий пример — военный комендант полковник Левенштейн, которому на глаза лучше не попадаться, когда ты в комендантском наряде. Брюнет с удивительно злобной рожей, в золочённых модных очках, он требовал, чтобы все вытягивались перед ним в струнку, когда он вылезал из своего дорогого джипа. Недостаточно вытянувшихся он с садистским наслаждением отправлял на гауптвахту, которая находилась в паре сотен метров от здания комендатуры.

Гауптвахта занимает довольно скромную территорию. Большая часть гауптвахты занимает одноэтажное серое здание, где содержатся арестованные. Перед зданием плац, на котором проводятся утренний развод и занятия по строевой подготовке. У здания есть пристрой, где находится кабинет начальника гауптвахты («начгуб» по нашей терминологии) и комната приёма арестованных. Здание, пристрой и плац обнесены высоким бетонным забором, верх которого украшает колючая проволока. Концлагерь!

Караульное помещение находится за забором. Часовые и выводные заходят на гауптвахту через калитку, охраняемую часовым. Мы со старшиной идём через другую калитку: на этот раз я не караульный, а арестант.

К моей радости я попал в период несения караула курсантами нашего училища. Как я уже говорил, в городе три военных училища, и поэтому каждый месяц наряд по гауптвахте делится на три равных части. Первую декаду месяца наряд несут ватуханы, вторую декаду — краснопогонники, третью декаду — наши. При своих сидеть гораздо легче. С эмвэдэшниками мы живём относительно дружно: краснопогонники не будут издеваться над нашими заключёнными, потому что придёт время, когда в наряд заступят наши, и эмвэдэшным арестантам тоже не поздоровится.