Юрий Трусов - Падение Хаджибея. Утро Одессы (сборник)

• Название: Падение Хаджибея. Утро Одессы (сборник)
• Автор: Юрий Трусов
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-227-05754-9

События романов цикла «Хаджибей» происходят в годы войны Российской империи против турецких захватчиков, когда народы Юга Украины боролись за освобождение Причерноморского края от многовекового ига султанской Турции. Герои романов – молодой запорожец Кондрат и его возлюбленная казачка Маринка.

Ю. Трусов показал характер сильных гордых казаков, их душевную твердость, вольнолюбие. Судьба бросает героев книги в степи, захваченные татарскими ордами, в чумацкий поход за солью, в старую греческую кофейню, в гарем, под стены каменного гнезда-крепости Хаджибей.

---

Поэтому, только осенив себя многократно крестным знамением и шепча молитвы побелевшими от страха губами, пошла Охримовна к Буриле.

Его хату-понору нелегко было сыскать. Жил старый запорожец далеко от Кондратова двора, на самом краю слободской балки. Врытая на две трети в грунт, его понора всего на аршин поднимала над землей свои плетенные из хвороста, обмазанного глиной, стены. На ее покатой земляной крыше шумела трава, и дом, уже в нескольких шагах, сливался с зеленым кустарником. Так же незаметными для глаза были хозяйственные помещения, где Бурила прятал запасы хлеба, овса и содержал скот и домашнюю птицу.

В таких землянках жило большинство оседлых жителей «ханской» Украины – Ханщины. Эти жилища были устроены так неспроста. Обитатели их стремились как бы врыться в землю, спрятаться от глаз степных хищников – татарских ордынцев, вассалов турецкого султана.

Охримовне долго надо было бродить по заросшему кустарником холму, прежде чем она, наконец, нашла стежку, что привела ее к скрытому в колючем терновнике плетню. «Добре заворожил колдун то место, где живет», – подумала суеверная женщина, подходя к дубовой двери низкой поноры. На пороге показалась стройная, высокая девушка.

Охримовна признала в ней Маринку – внучку Бурилы, с которой коротал свои дни одинокий старик.

– Деда дома нема. Он недалечко отсюда, – сказала девушка певучим голосом, удивленно взглянув на старуху большими бледно-синими глазами.

– Мне твой дед очень надобен… Проводи меня, любушка, к нему. Проводи, милая… – попросила Охримовна.

– Идемте. – И Марина, взяв за руку старуху, повела ее меж кустов к зарослям терновника.

По обеим сторонам тропки стояли долбленые колоды ульев, над которыми жужжали пчелы.

– Тут прохода нет, милая, – сказала Охримовна, когда тропка привела их к высокой стене колючего терновника.

– Как не быть? Есть, тетенька, – ответила девушка и, оглянувшись по сторонам, оттолкнула старый сухой круглый куст, похожий на перекати-поле.

В зарослях образовался узкий проход, который вывел их на широкую поляну. Там в траве желтели огромные тыквы и полосатые арбузы. Охримовна увидела высокого старика. Одет он был в холщовую свитку и широкие шаровары, заправленные в козловые сапоги. Пищаль и сабля старика лежали рядом. Седой оселедец спадал на загоревший выпуклый лоб, помеченный глубоким шрамом. Этот шрам придавал добродушному морщинистому лицу старика суровое выражение. На Охримовну вопрошающе глянули дымчатые глаза. Рядом шелохнулся куст, и из-за его ветвей вышли сгорбленная древняя старуха с крючковатым носом и пожилой мужчина, заросший до самых ушей черной волнистой бородой. Вид старухи и чернобородого был диковат – оба взлохмаченные, наряженные пестро, не похожие на местных слободян. Это испугало Охримовну.

«Нечистые, видно, в гостях у Бур илы», – мелькнула у нее мысль, и она перекрестилась.

– Не бойся, тетенька, это наши шабры[9] – сербияне, с Туреччины прибыли. Дед приютил их, – сказала Маринка, заметив испуг гостьи. Но ее перебил Бурило.

– Ты, Маринка, что мне сюда людей водишь? Я тебе ужо! – закричал он на внучку.

Соседи.

– Дедусь, это Охримовна, от Кондратки, – нимало не смущаясь, спокойно пояснила внучка. – От Хурделицы…

– Знаю, – ворчливо оборвал ее старик. – Глаза у меня есть, слава богу… – И спокойно спросил Охримовну: – Зачем пришла?

– Сын помирает, не откажи помочь ему травушками своими. Спаси его, крестника своего, благодетель ты наш, спаси! – слезно запричитала мать Кондрата.

– Да в чем хворь у сына твоего? Говори.

– За Тилигулом его сердешного закатовали в темнице панской за дела гайдамацкие, – сказала Охримовна.

Некоторое время Бурило в раздумье смотрел на старуху. Ее сморщенное заплаканное лицо выражало мольбу и испуг. Потом старик, словно с досады, швырнул в сторону сапу.

– Маринка, – позвал он внучку, – возьми кошелку с зельем да травами – со мной к Кондрату пойдешь.

Девушка быстро побежала в хату. А старик подошел к кусту, под которым лежали пищаль, сабля и серая барашковая шапка. Взял оружие и, нахлобучив шапку, сказал Охримовне:

– Веди к сыну.

По дороге их догнала Маринка с кошелкой. Бурило внимательно осмотрел содержимое кошелки, вынул пучки засушенных растений и что-то проворчал себе под нос.

Исцеление

Осмотрев хворого, Бурило покачал чубатой головой:

– Эх, залечили тебя бабы! – И тотчас распорядился постелить солому на возке, что стоял во дворе, и положить на нее Кондрата.

– Не можна казаку летом в хате лежать. Ему дух вольный надобен, чтобы ночью – звезды над головой. Тогда всякая хворь отвяжется, – проворчал старик.

Бурило вытащил из кошелки сушеные травы, растолок их и бросил в горшок. Налил в него коровьего масла, меда и всю эту смесь отдал сварить Маринке. Белый ароматный пар поплыл по всему двору. Когда зелье сварилось, он напоил им Кондрата, а затем растер тело хворого варенухой[10], настоянной на каких-то кореньях.

– Теперь, коли сон тебя одолеет – то к добру. Значит, хворь уходить начала, – объяснил он Кондрату и, накрыв его бараньим тулупом, ушел.

На больного напал крепкий сон. Около суток спал молодой казак на возке, а когда проснулся, то увидел у своих ног сидящую Маринку.

– Долго я спал? – спросил он девушку.

– Ночь всю да день… поди, цельный, – улыбнулась она и протянула ему большую кружку со вчерашним зельем. – Попей-ка еще разок, авось хворь доконаешь.

Кондрат одним залпом осушил кружку. Он чувствовал себя лучше. Жар, ломивший голову, прошел. Осталась лишь слабость во всем теле. Он с благодарностью посмотрел на Маринку.

– Кабы не дед твой, худо мне было бы. Добре его зелье помогло, легче мне ныне. Уже и на коня мог бы сесть…

– Ишь чего захотел, лежи пока. Не велел тебе дед еще три дня с постели вставать, – сказала Маринка. И ее смеющиеся синие глаза стали строгими.

– Да я шуткую, – успокоил ее Кондрат. – Куда мне на коня садиться – силы еще нет. – И грустно добавил: – Хворым я домой вернулся. А ты вот расцвела как маков цвет. Ой, хороша стала за то время, что мы не виделись! А ведь тогда ты совсем еще девчонкой была.

– Знать, не забыл… Помнишь, – зарумянилась Маринка.

– А как не помнить! Ты и тогда бедовой была. На коне лучше меня сидела.

– Она и ныне казакует лучше иного… Да и с рушницы птицу бьет знатно, – вдруг раздался голос Бур илы.

Кондрат повернул голову и тотчас увидел старого запорожца, сидевшего на пне с дымящейся люлькой недалеко от возка.

– Дедусь, полно хвалить меня, – зарумянилась пуще прежнего девушка. – А то еще кто засватает…

Водка, сваренная из меда, плодов и пряностей.

– Ты, Маринка, не смейся, – сказал Кондрат. – Для казачьей жинки это в самый раз…

– Казачья жинка – сабля вострая, – покачал головой Бурило. – Казак, настоящий сечевик, о жинке не думает. Он не гречкосей.

– Какой я теперь сечевик, дед? Уже сколько годов, как и Сечи нет. О жинке только думать и осталось, – с волнением приподнялся на своем ложе Кондрат.

– Ни к чему эти речи! Ни к чему, – замахал на него люлькой старик. – Ты чего приподнялся – ложись. Вот через три дня здоровым станешь, тогда по-казацки и на коня.

– Не в хвори дело, а казаковать не лежит уж душа.

– Не лежит, так ляжет! Хворь пройдет – и дурь твоя пройдет.

Но Кондрат на эти слова деда так яростно затряс головой, что его светлые волосы волнистыми струйками разметались по подушке.

Бурило был не рад, что вызвал у хворого такое душевное смятение. И он, отвлекая Кондрата от неприятных воспоминаний, спросил его о встрече с ордынцами. Выслушав, старик стал рассказывать смешную историю о том, как запорожец турецкого султана с крымским ханом обманул, а затем, как чумак потчевал попов горохом. Бурило рассказывал так смешно, что вскоре Кондрат и Маринка стали прыскать от смеха. Хохот их услышали соседи, и возле возка, на котором лежал Кондрат, собрался кружок хуторян. Они и не ведали до сих пор, что суровый знахарь может быть таким веселым рассказчиком.

Откровенная беседа

Через несколько дней Кондрат поднялся с постели. За год его отсутствия дома скопилось много работы, которая была под силу лишь мужчине. Нужно было починить хозяйственные постройки, поправить плетень, вырыть тайный погреб взамен старого для хранения запасов соленого мяса и сала. А там подоспела косовица, пришла пора собрать взращенный матерью урожай.

Только в воскресный день к вечеру Кондрат сумел освободиться от всех этих дел и пойти к Бур иле. Юноше хотелось поблагодарить деда за его помощь, а главное – увидеть Маринку.

Нарядившись в новый жупан, натянув мягкие сапоги, опоясавшись саблей покойного отца, Кондрат залихватски заломил шапку-кабардинку[11]. Он оседлал своего иноходца и выехал со двора.

Работа на свежем воздухе укрепила Хурделицу. Теперь он с наслаждением почувствовал, что по-прежнему крепко сидит в седле и с былой ловкостью может управлять низкорослой татарской лошадью. Не выдержав искушения, Хурделица дал коню шпоры. Застоявшийся за время болезни хозяина иноходец, казалось, был рад такой разминке и галопом понес седока вдоль по зеленому переулку.