Тимофей Алешкин - За семнадцать дней до апpельских календ

• Название: За семнадцать дней до апpельских календ
• Автор: Тимофей Алешкин
• Жанр: Альтернативная история

Альтернативная версия исторического события, произошедшего в Городе за семнадцать дней до апрельских календ семьсот десятого года от Основания.

---

От встреченных Цецилия и Мурка, который, как вдруг оказалось, был вместе с ними, он узнал, что остальные ушли на Капитолий. Крепость, сказал всем Кассий, и Форум рядом, и Курия. Брут пошел на Капитолий. Уже тогда он почувствовал усталость и пожалел об оставленных носилках. Наверху его встретили радостными криками, и опять было хорошо, и он гордился собой и товарищами, совершившими великое дело, и наконец смог присесть. А Кассий, сказал Требоний, поразил другого врага Отечества — Лепида.

Брут огорчился. Ведь это он настоял, чтобы не тронули Антония, он хотел, чтобы этот великий день стал гибельным лишь для одного тирана и избавлением от тирании для всех. Но Кассий все ему объяснил. Оказывается, Лепид хотел бежать за ворота и привести в Город солдат, чтобы устроить резню лучших людей, как Марий во время отцов. Об этом начальник конницы говорил с Леной, когда их увидел Кассий. Лепид пытался бежать, а гладиаторы Кассия убили его, когда ловили. Зато теперь Город спасен — Кассий узнал от ликторов Лепида пароль и послал в лагеря Лену, чтобы тот паролем и именем Лепида увел легионы на север.

Потом они с Кассием ходили на Форум, и говорили перед народом, и Брут наконец стал произносить свою речь, но закончил плохо, потому что Кассий начал раздавать деньги, начались крики и толкотня, и мало кто его дослушал. Но многие обещали прийти завтра к Курии, хотя это, наверное, из-за денег. Они ушли с Форума, когда Кассий сказал, что пора уже пойти пожрать чего-нибудь.

До ночи все просидели в крепости. Несколько раз посылали в город гладиаторов, но многие сенаторы заперлись и никого не пускали. Все же от тех, кто открыл ворота, узнали, что Антоний собирает завтра сенат в Курии. В письмах их многословно обещали поддержать. Постепенно все улеглись спать.

Несмотря на усталость, Бруту спалось плохо, а перед рассветом он совсем проснулся. Встал, потянулся, кое-как намотал тогу, вышел на улицу. Перед воротами караульные гладиаторы спали вокруг погасшего костра. По приставной шаткой лестнице взобрался на стену. На Форуме было все тихо, далеко в Городе, на улицах, горели костры. Брут вернулся в портик. Ссутулившись, сел на ложе. Вздохнул. «Ничего же не сделали, ничего. Испугали граждан, убили людей. Ох, как стыдно». Чтобы успокоиться, он стал нащупывать сквозь шерсть тоги свинцовый грузик. Не нашел. Наверное, грузик оторвался во время дневной беготни. Тогда Брут залез рукой под тогу и стал яростно чесать зудевшую спину. «Сейчас бы в баню», — подумалось почему-то.

10. Цицерон

Кажется, никто в Риме не спал в эту ночь. Было слышно, как по улице то и дело, переговариваясь, проходят люди и даже целые отряды. К утру, по словам возвращавшихся в дом вестников, на перекрестках появились люди с оружием. Они жгли костры. Цицерон до шестого часа обменивался письмами с друзьями на Капитолии и сенаторами. Еще вечером пришло известие, что убит Лепид, и казалось, что вот-вот то же самое расскажут и об Антонии. Но вместо этого пришел Антониев ликтор и объявил, что консул собирает утром в Курии заседание сената.

Теперь идти надо было обязательно. Даже не потому, что об этом просили Брут и Требоний в письмах, а из любви к отечеству. Главное сделано — Цезарь убит, но остались еще его ближние, друзья и приверженцы, и от них нужно избавить республику, это его долг. Он набросал коротко завтрашнюю речь и пошел спать. Глаза болели от едкого желтого света горящего масла в светильниках. Велел Туллию с гладиаторами оставаться на страже, на всякий случай. Управляющему сказал разбудить пораньше. Жена не спала, ждала его, сидя на кровати. «Вся ведь трясется. Надо же было прямо перед мятежом жениться на девочке. Опять придется убегать без денег и голодному». Внешне он, правда, остался серьезным, успокоил, ласково обнял за плечи. Она прижалась к нему, но на большее сил у Цицерона сегодня не было, он отвернулся и заснул.

Разбудили его задолго до рассвета. Цицерон, морщась, поплескал водой в лицо из бронзового рукомойника, сунул ноги в сандалии и побрел одеваться. Брадобрея торопил и остался недоволен. Наконец вышел в атрий. Клиентов собралось едва с десяток, из самых голодных, он поздоровался, выслушал в ответ нестройный хор приветствий, сказал управляющему:

— Дай им… сегодня как в праздник, пожалуй, — и быстро, втянув голову в плечи, прошел через двери к лектике. Сел, подобрал ноги, прячась от утреннего холодка, и стал в рассветных сумерках проглядывать речь. «Надо сразу завладеть ими. Хорошо бы успеть до прихода Антония, Цинна с нами, он даст мне слово… в Тартар обычаи, они не для такого дня. Странно, что никого нет — столько, говорили, ходило ночью». Он широко зевнул, лег поудобнее и приказал носильщикам:

— Эй, побыстрее!

На Форуме уже топилось необычно много народу, в основном люди собирались вокруг ростров. Цицерон посмотрел в сторону Капитолия, там все было тихо. Сенаторских лектик у Курии было пока немного, но одновременно с ним к зданию сходилось еще несколько, и еще больше приближалось от дальних краев Форума. Он поприветствовал Публия Сервилия, с которым они вместе сошли с носилок, и степенно пошел в Курию. Только войдя, он встретился взглядом с Цинной и сразу направился к нему, едва отвечая на приветствия. «Ох, как удачно. И Антония пока нет. Фортуна сегодня с нами.»

— Приветствую, Гай! Как удачно, что мы встретились. Я хочу попросить тебя об услуге, не мне, нет, но отечеству…

«Кивает… хорошо. Получилось. А отцы-сенаторы уже почти собрались… Сядем и мы. А Антония все нет… Ну что ж, Марк Антоний, за такое деяние ты заслуживаешь награды. Пожалуй, изгнания ты избежишь, а отделаешься ссылкой в усадьбу, только подальше от Кампании[6]… Но, кажется, пора».

Цицерон чуть приподнялся на скамье и сделал знак Цинне. Цинна встал и объявил собрание открытым. Не дожидаясь возмущенного взрыва, Цицерон поднялся и, привычно подняв голос, начал:

— Я вижу, отцы-сенаторы, вы удивлены… — «Вроде бы получилось. Они поняли, что перед ними дают комедию, и решили посмотреть. Что же, смотрите. И слушайте. Немного поднажать на ужас тирании… вот так. Проняло. Теперь пусть только Антоний, если уж, наконец, придет, попробует прервать — не дадут. Теперь про обретенную свободу… А я сегодня, кажется, неплох. Так, здесь период подлиннее… Куда это они все время оборачиваются? Еще… Да что там?» Цицерон и сам повернулся в сторону, куда уже смотрели все. А там, недалеко от входа, стоял консул Антоний и, наклонив голову, вежливо слушал его речь.

11. Клеопатра

Спать хотелось ужасно. Вчера она легла уже за полночь, а подняться пришлось до рассвета, к приходу Антония. Теперь Клеопатра все время зевала и не могла думать ни о чем, кроме постели и подушки. Вот только спать пока что было нельзя. Сначала дождаться вестника от Цезаря. Второй раз ее не застигнут врасплох, нет уж. Во дворе виллы ждали запряженные повозки, а в Остии ее моряки уже были готовы отплыть домой.

Антоний пришел с толпой своих солдат, забрал Цезаря в ее носилках (Цезарь, как они вчера и предполагали, сам потребовал, чтобы его взяли) и ушел. Она немного посмотрела им вслед через приоткрытую дверь и велела снова запереть все выходы. Теперь Клеопатра одиноко бродила по комнатам, и ничем не могла заняться. Многие из ее египтян спали, спал и Птолемей Цезарь (зато ночью он спать не любил, а любил, чтобы няньки пели ему песни и рассказывали сказки, и чтобы мама была рядом и никуда не отходила, иначе он принимался реветь, а реветь Птолемей Цезарь мог часами, не останавливаясь). Она все-таки зашла в его спальню, рассеянно выслушала шепот нянек, что все в порядке, мальчик спит сегодня спокойно, подошла к кроватке, поглядела на сына, сдерживая рукой зевок, и тихо вышла. Следующей на ее пути была комната, отведенная для птолемеевых игр. Она выгнала взмахом руки рабов, чистивших ковры, и присела на ложе в углу. «Только не спать!» Стала перебирать сложенные на полу игрушки. Повертела в руках деревянного слоника и отложила. Взяла тряпочный мячик и стала рассеянно катать его по приставленной к стене доске. Мяч касался стены и скатывался обратно к ней в руку.

«Интересно, что они сейчас делают? Сначала в сенат — это ясно, а что дальше? ЭТИ ушли на гору со своими рабами — вдруг они тоже решат вернуться? Сколько их там? Антоний вчера ответил, что не уверен, думает, что сотни две. Ой ли? Цезарь выводил их на арену тысячами, так неужели во всем городе их нашлось только две сотни? Хотя, если даже и больше — говорено уже с Антонием — наверное будут ждать. Антоний сказал, у них еще есть друзья в сенате. Будут там спорить. Они здесь вообще страшно любят болтовню».

Война — мужское дело и в Египте, и в Риме, и для Клеопатры было не внове сидеть и ждать, пока мужчины выясняют, кто из них сильнее. Сама она уже сделала все, от нее зависящее — выбрала того, который умнее, и до сих пор не пожалела об этом. Оставалось только сдерживать зевоту и представлять себя на месте Цезаря. «А когда наговорятся, Антоний, наверное, все-таки нападет на заговорщиков на горе».