Музафер Дзасохов - Осетинский долг

• Название: Осетинский долг
• Автор: Музафер Дзасохов
• Издательство: Иристон
• Жанр: Великолепные истории
• Год: 2000

Повесть из книги «Белая малина».

---

— Но он один, — продолжил секретарь и вдруг улыбнулся. — А один и на целине — не воин… Вы же все в силах ему помочь. От кого газете ждать помощи, как не от вас, литераторов. — Кылци после этих слов кивнул в нашу с Танчи сторону, давая понять, что в первую очередь речь идет о нас. Знает, что мы балуемся стихами — в институтской многотиражке нет-нет да и появлялись результаты наших литературных проб.

Ну как всерьез не рассердиться на себя! Ведь буквально на днях наши парни, вчетвером, перебросили через речку мост. Тем самым был сокращен путь на добрую четверть. Я намеревался написать в газету и заикнулся об этом Бечирби, а тот щелкнул меня по носу: не стоит-де трезвонить, да и напечатают-то как заметку о самом заурядном событии. А теперь вот дождались упрека от Кылци…

Появился Нестеренко. Гости и хозяин обрадовались друг другу.

— Ну, как идут дела? — спросил секретарь обкома комсомола.

— Неплохо. Прямо скажу — душа радуется. Никогда еще не заготовлялось столько кормов для скота. А все благодаря ребятам. А какой ток отгрохали! И саман готовили, и стены выкладывали. Мастера на все руки. Скоро жилье новое готово будет, — и он кивнул на соседнее строение, где работ оставалось совсем немного. — Общежитие механизаторов.

Стены выкладывали механизаторы, но саманный кирпич делали мы. Работы на строительстве оставалось, по нашим прикидкам, дня на два-три максимум. Работали мы дружно. Еще бы! Мы помнили, кто уступил нам свои места под крышей, а сам перешел жить в палатки. Как же мы могли не подсобить механизаторам, памятуя о своем долге перед ними! Тем более что кое-кому из них даже в палатках мест не хватило, вынуждены были ночевать в кабинах автомашин. Вот мы и старались вовсю.

Поговорив о делах, Нестеренко взглянул на часы и извинился, что вынужден отойти.

— Председатель вот-вот подъедет, — сказал он. — А мне к его приезду надо кое-какие бумаги посмотреть. Я мигом. А вы пока погутарьте.

Разговор с гостями шел непринужденный. Одна группа секретаря окружила, другая — редактора, а я и Танчи вьемся около Кылци, новости выспрашиваем, заботами делимся.

Наконец-то приоткрылась нам тайна тех двоих неизвестных, что на станции сели в нашу машину. Мы думали, что они из нашего института, но никто их не признал, кроме Асланджери. Он назвался тогда их родственником.

Первые два дня они проявили себя хорошо, а потом стали отлынивать от работы. Бечирби смотрел на все это сквозь пальцы, а они и распоясались. По нескольку дней пропадали. Оба машину умели водить. Попросят у кого из шоферов ключи от зажигания и махнут неведомо куда. Как-то видели их даже в шахтерском поселке Джаламбет. Рассказывали, что около чьих-то ворот стояла взятая ими машина с полным кузовом пшеницы.

И спали они рядышком с Асланджери и Бечирби. Чаще всего никто и не видел, когда они возвращались на ночлег. Услыхав все это, Кылци пришел в ярость. Попросил вызвать Бечирби. Кто-то сбегал за ним.

— А где Асланджери?

— Был здесь. — Бечирби стал озираться.

— Уехал куда-то с родственниками, — уточняет кто-то из ребят, сгрудившихся вокруг Кылци.

— Это с какими еще родственниками?

— Да с теми двумя, о которых мы толкуем, — говорит Танчи.

— Почему молчали о них до сих пор?

На этот вопрос никто не ответил.

— Бечирби, ты виноват во всем. Напрасно, выходит, тебе доверяли. За тобой целый воз грехов тянется…

Послышался шум подъезжающей машины. Остановилась она возле тока. Из нее вышли Асланджери и те двое. Когда приблизились, Кылци окликнул:

— Идите-ка сюда, да живее!

Чувствуя за собой вину, они плелись, будто их волоком тащили.

— Это чья у вас машина?

— Ленинградца, — промямлил Асланджери.

— А почему вы на ней катаетесь?

— Мы попросили разрешения.

— Зачем?

— До Джаламбета проехать.

— А вообще-то вы откуда? — допытывался Кылци.

— Работаем здесь.

— А с какого вы факультета?

— Мы не студенты.

— А кто же тогда?

— Сами по себе…

— «Сами по себе», — передразнил Кылци и жестко добавил: — Чтобы оба явились завтра в центральную усадьбу. И вы тоже, — бросил он в сторону Бечирби и Асланджери.

Дальше продолжать в повышенном тоне он уже не мог — подошли председатель, Нестеренко, секретарь обкома и бригадир тракторной бригады. Дело шло к ужину, и собрались все. Председатель попросил не расходиться после ужина.

Солнце клонилось к закату, когда председатель обратился к присутствующим:

— Товарищи! Наступила наиболее ответственная и горячая пора. Завтра приступаем к уборке пшеницы.

Ему дружно зааплодировали, весело зашумели, кто-то не удержался и даже крикнул: «Ура!»

— Слышать и видеть такую реакцию приятно. Признаться, радуемся и мы. Но задача перед нами очень нелегкая. Хотя солнце и село не в тучу, но благодушию не должно быть места. Никто не поручится, что погода продержится еще пару недель. Урожай на полях замечательный. Но не тот хлеб, что на полях, а тот, что в закромах. И пока не соберем все до последнего колоска, победу праздновать рано.

Говорил и о других делах предстоящей страды. Советовал, как завершить ее побыстрее и с минимальными потерями. Мы и сами предполагали, что будет нелегко. Сказано было, в частности, что работать будем не только от зари до зари, но также и по ночам. И на комбайнах, и на токах в том числе. Может случиться, что заканчивать уборку хлебов вынуждены будем даже в условиях наступающей ранней зимы. Бывало, что первый снег выпадал здесь и в конце августа.

К косовице приступили на второй день после этого, а за штурвалы комбайнов встали на четвертый. За старшего у нас был теперь Темырцы. Бечирби лишился руководящего «портфеля» сразу после того, как побывал у Кылци на центральной усадьбе. Ну а тех двоих, что были «сами по себе», и след простыл. Темырцы по праву оказался нашим старшим — его всегда считали самым рассудительным студентом нашего курса.

Как нам объяснили, пшеница еще не совсем дозрела, и потому вначале ее скашивали в валки. За день-два она доходила до нужной кондиции, и только тогда в ход шли подборщики. Большинство ребят стали штурвальными, а девушки были заняты тем, что сгребали зерно с грузовиков. Уже через считанные дни ток превратился в растревоженный улей. Одни опорожняли кузова машин, другие перелопачивали бурты, чтобы зерно не стало затхлым и не произошло бы самовозгорание, третьи провеивали его, четвертые возили хлеб на элеватор.

Меня определили к Отто Вальтеру. Среднего роста, кряжистый, пламенно-рыжий. Немец по национальности, а говорил как украинец: долго жил среди них и перенял этот певучий говор. К нашему комбайну сзади был прицеплен соломокопнитель. Моя обязанность — уплотнять солому, чтобы вместилось как можно больше. Первые дни я так уставал, что с трудом поднимал руки. Болели все мышцы. Это результат неопытности, да и работа, конечно, адовая. Чуть зазеваешься, солома скопится и вот-вот вывалится за борт.

Когда приноровился — полегчало. Копны соломы, которые оставались за комбайном, ложились аккуратно, любо-дорого смотреть. Жара не помеха, спасал свежий ветерок. Донимало лишь, что без передыха надо крутиться туда-сюда.

Вспоминались школьные дни, когда в каникулы работал на комбайне. Хотя поля располагались на взгорье, не было ни малейшего ветерка, только колючая пыль. Вечерами был похож на чертенка, на лице лишь два светлых пятнышка — глаза. Неотвязно преследовал тогда сухой запах спелых хлебов, а лишь, бывало, закрою глаза, чудился золотистый ворох соломы и бешеный вихрь половы. Эти ощущения возродились здесь, на целине.

Как бы ни уставали теперь, буквально валясь с ног, но нас распирало от гордости. Мы чувствовали, что наш труд принес пользу. От душевной полноты во время работы я орал песни. Во все горло, не стесняясь, что услышат. Да и знал, что не перекричать грохот комбайна. Удивляло, что каждый комбайнер ежедневно работал подряд по две смены, а мы и по одной еле осиливали. На сон у них оставалось по четыре-пять часов, а никто не выглядел сверхутомленным, хотя и вкалывали весь световой день, и даже больше, то есть по пятнадцать-шестнадцать часов. Я спросил как-то у Отто, откуда эта дьявольская выносливость. Он ответил так:

— Уборочная страда — пора горячая, но длится-то считанные дни. И если в эти дни поспать вдосталь, так потом весь год не поешь вдоволь. Половина урожая на корню пропадет. Это нутром понять надо. Поэтому и усталость на потом откладывается…

Через месяц мы поменялись с теми, кто работал на току. Вроде бы ничего особо трудного в разгрузке машин и нет, однако стоит им выстроиться в очередь, как уже и не верится, что ты в состоянии хоть что-то сделать.

Вместе с Танчи мы работали на комбайне, и здесь на току — тоже в паре.

— Не отстать бы от девчат, — забеспокоился он.