Виктор Пелевин - 46 интервью с Пелевиным. 46 интервью с писателем, который никогда не дает интервью

• Название: 46 интервью с Пелевиным. 46 интервью с писателем, который никогда не дает интервью
• Автор: Виктор Пелевин
• Жанр: Прочая документальная литература

46 интервью с Виктором Пелевиным  с сайта pelevinlive.ru, для удобства чтения представленные в fb2. Дополнено расшифровкой двух видеоинтервью.

---

Я не курю и не пью и считаю, что в химию мозга не следует вмешиваться напрямую, во всяком случае, на постоянной основе, это ведет только к зависимости от химикатов и не решает ни одной человеческой проблемы. Наркотики вообще способны решать только те проблемы, которые перед этим создают сами. И потом, что это значит: «расширение сознания»? У сознания нет таких характеристик, как длина или ширина, сознание не надо расширять или углублять, я думаю, что его надо постепенно очищать, а для этого наркотики не просто бесполезны, они вредны. Человеческое тело само выработает всю нужную химию.

Реальность — это оксюморон из одного слова. Считается, что это нечто, существующее на самом деле, в отличие от умозрительных идей. Но в действительности реальность как раз и является идеей, существующей исключительно в уме, то есть она нереальна. Этимологически «реальность» восходит к латинскому «res», вещь, но в физическом мире нигде нет такой вещи, которая называлась бы реальностью, поэтому это слово как бы издевается само над собой. Это слово уместно, как фигура речи. На бытовом уровне можно сказать, что если сейчас декабрь, в реальности за окном зима, а не лето. Или, например, родители говорят детям: «захочешь кушать, нужны будут деньги, и это и есть реальность». С этим, конечно, не поспоришь. Но это доказывает лишь то, что одни наши иллюзии реальны относительно других наших иллюзий. То же самое происходит в детском сне, когда ребенок уверенно мочится в совершенно реальное и конкретное ведро и слышит надежный громкий звон жидкости о его стенку, подтверждающий, что он не промахнулся — но его отчего-то не покидает смутное сомнение в происходящем. Серьезный взрослый человек отличается от обмочившегося во сне ребенка, во-первых, тем, что он, как правило, еще и обосрался, а во-вторых, тем, что у него полностью отсутствует сомнение в происходящем, которое все-таки приближает спящего ребенка к истине. Зато у взрослого человека есть научная картина мира, которая, если коротко, сводится к тому, что реальность ведра доказывается звоном мочи, а реальность этого звона, в свою очередь, доказывается блеском ведра, и поэтому все должны с утра до ночи работать на производстве баблоса. Вот чтобы помочь серьезному взрослому человеку прийти в себя от этой реальности, и существует смерть.

Ярлыки могут быть любыми. Когда вы подкидываете монету, все ее перемещения в воздухе обусловлены механическими причинами, в которых нет ничего случайного. Но с практической точки зрения выпадение орла или решки — случайность. Поэтому можно сказать, что все случайности закономерны, а все закономерности случайны. Происходит то, что происходит, а мы наклеиваем на это ярлыки «случайность», «закономерность».

Зло всегда связано со страданием, с попыткой понять, что является его причиной. Когда нам кажется, что мы эту причину поняли, мы наклеиваем на нее ярлык «зло». Но очень часто мы понимаем эту причину неверно.

Я постараюсь объяснить, что такое Пустота. Только слушайте очень внимательно. Итак. (Молчит. — Esquire). Вот только что вы ее видели. Вот это она и есть.

Источник — http://esquire.ru/wil/pelevin.

Виктор Пелевин: «Реальность — это любая галлюцинация, в которую вы верите на сто процентов»

2008. Кристина Роткирх, «Одиннадцать бесед о современной русской прозе». Перевод с английского

Rotkirch K. Conetmporary Russian Fiction: A Short List: Russian Authors Interviewed by Kristina Rotkirch / Kristina Rotkirch, Anna Ljunggren. — Northwestern University Press, 2008. — P. 78–87.

Роткирх К. Одиннадцать бесед о современной русской прозе. — М.: НЛО, 2009. — ISBN 978-5-86793-650-1.

— Мы с вами уже раз встречались, в 1997 году в кафе «Лукоморье», и вы тогда говорили о русских, как о глубоководных рыбах. Когда они наконец всплывают на поверхность и видят солнце, внутреннее давление становится слишком высоким и они взрываются. Какова обстановка спустя восемь лет?

— Я полон оптимизма. Дело в том, что солнце оказалось фальшивым. Поэтому рыбам ничего не угрожает.

— Вы тогда, в 1997 году, еще говорили о том, как литература программирует жизнь. У вас тогда был свежий опыт — после вашего рассказа об одном жестоком мэре, опубликованного в журнале «Огонек», почти то же самое случилось в «настоящей жизни». Потом, кажется, вы еще до сентября 2001 года написали текст, где герой-демиург уничтожает два здания-близнеца?

— Это была мимолетная тема в незаконченном романе — и я рад, что он так и остался незаконченным. Я думаю, мир тогда был беременен этим жутким событием. Оно просто ломилось во все щели. Будущее приближается к настоящему, как самолет к башне. Еще никто ничего не видит, и непонятно, что произойдет, но какая-то тень уже отражается в стеклах. Такое бывает. Например, стихи Блока начала века уже беременны революцией.

— Поговорим о другом программировании. Вы выросли в Москве в 1960–1970-х годах — какие самые сильные культурные впечатления вашего детства? Какие книги читали дома?

— Все, какие были на полке. А культурных впечатлений тогда не было. Были только экзистенциальные.

— Что-то в советской культуре вам было особенно близко и интересно? Есть ли какие-нибудь произведения, которые все еще имеют для вас актуальность?

— Для меня имеет актуальность любой текст, который я читаю в настоящий момент. Это единственное, что делает его актуальным. Как только я перестаю его читать, он теряет актуальность.

— Читая вашу прозу, часто вспоминаешь Набокова. Знаю, что Платонов и Булгаков тоже вам близки. Когда и как вы впервые их прочитали?

— В детстве. «Котлован» Платонова мне дали на одну ночь, это была самиздатовская версия. Надо было быстро прочесть, поэтому опыт оказался сложным. Булгакова читал в Некрасовской библиотеке, в журнале «Москва». Набоков нарисовался позднее, в десятом классе.

— Вы выбрали — и окончили — Московский энергетический институт. Почему?

— Я не выбирал, мне было шестнадцать лет, когда я туда поступил. Это был выбор родителей. У меня не было никаких личных жизненных планов, потому что мне одинаково не нравилось все, чем можно было заниматься в СССР.

— Ваш отец был военным и, кажется, служил в Военно-воздушных силах. Потом вы сами служили там. Как этот опыт повлиял на ваше творчество?

— Отец служил в ПВО. Поэтому аббревиатура моего имени — ПВО. Я люблю самолеты с детства, все время рисовал их в школьных тетрадках. Но в ВВС я не служил. Я специалист по электрооборудованию истребителей Миг — это моя военная специальность, которую я получил в МЭИ.

— Почему вы решили стать писателем? Как вы начинали?

— Написал короткий рассказ, который пришел мне в голову. Получил несравненное удовольствие, дальше стремился испытать это ощущение опять и опять. Это похоже на сексуальный опыт.

— Вы печатали рассказы с 1989 года, но можно считать, что ваша карьера как писателя началась с «Омон Ра». Вы писали этот роман в годы распада Советского Союза — видите ли вы сегодня в романе отражение тогдашних событий?

— «Омон Ра» — это последний роман, написанный в СССР, — я поставил точку за день до путча 1991 года, который погубил страну. Это, мне кажется, символично. Этот роман и объясняет, собственно, почему СССР распался.

— Потом вам часто пришлось повторять, что «Омон Ра» — это книга о внутреннем космосе советского человека, совсем не о космической программе.

— Внешний космос — это проекция внутреннего космоса. Мы и американцы летали в разные места. Обратите внимание, что советский космонавт в английском — это cosmonaut, а американский космонавт — это astronaut. Проверьте по Оксфордскому словарю.

— Вам когда-нибудь приходилось представить себе, что бы с вами случилось, если бы Советский Союз не развалился?

— Наверное, развалился бы я.

— Превращение Советского Союза в Россию — это, конечно, важная тема у вас. Мне кажется, что иногда она связана с ностальгией — например, в «Generation «П»», — когда Татарский помнит радость приобретения новых кроссовок десять лет тому назад…

— Это не ностальгия по социальной системе, а ностальгия по юности. Людям часто кажется, что они тоскуют по старым временам, а на самом деле они тоскуют по себе молодым.

— Сейчас неотвратимый вопрос. «Generation «П»» — что это означает? Для меня буква «П» также связана со словом «pleasure». В этом романе ваша языковая изобретательность прекрасно иллюстрирует сомнительные общественные изменения.

— «П» — это все соцветие выразительных русских слов на эту букву. Сами знаете.

— Одновременно текст очень смешной — вам, наверное, было и грустно и весело работать?

— Да уж.

— В «Generation «П»» все охотятся за национальной идеей. А сейчас, с Путиным, нашли?