Александр Жулин - Душа убийцы и другие рассказы

• Название: Душа убийцы и другие рассказы
• Автор: Александр Жулин
• Издательство: Книжный Клуб; Поликом
• Жанр: Современная проза
• Год: 1991
• ISBN: 5-85754-017-8

Остросюжетные рассказы объединены в новую книгу А. Жулина. Издание за счет средств автора.

---

— Пусть только не попадается под руку! — пробурчал напоследок.

И вот этот звонок. Звонок в решающий день. В решающие минуты! Откуда пронюхал? Что заготовил?

Солнечный вечер. Каменный дом. По квартире, что на шестом этаже, бродит парень девятнадцати лет: широченные плечи, шея, вросшая в них мощным, разлапистым пнем, и, если опустить кончики губ, волевой твердый рот, и, если сжать брови — сумрачный взгляд исподлобья.

Пробежался рукой по висящим на перекладине галстукам, отобрал самый яркий, морковного цвета. Примерил к голой груди и вновь сжал брови, опустил кончики губ. И… резко присел, уворачиваясь от воображенного нападения. И поднырнул под руку. И, распрямившись, нанес правой снизу, от пояса к подбородку, страшной силы удар — апперкот. И прыгнул на добивание: еще два удара, справа и слева, в живот, в челюсть. Х-р-рст!

Телефон.

Ах, ты так? Упал на спину, кувырнулся назад через голову, мигом вскочил, принял исходную каратистскую стойку под названием «рама», тут же перешел в любимую заднюю стойку: передняя нога полусогнута, касается пола носком — будто изготовлена к шагу, а на руках будто ребенок — поза матери с грудничком. Из этой стойки плавно и быстро выходим в переднюю и… Нет, удара не будет!

Расслабленно повел тяжелую руку… опять затрезвонило. Положил на трубку ладонь. Трубка задрожала от ярости. Подумал: а стоит ли брать?

Успокоил дыхание.

Вновь неистово завизжало.

Снял трубку и помолчал.

— Что дышишь? — строго спросили.

Приготовился к прежнему голосу — быстрому, лающему. Приготовился сплеча рубануть, а тут — баритон. Строгий, спокойный.

— Вола не верти! У нас все отлажено.

«У нас»? Стало быть, не один. Стало быть, нанял.

— Пока, детка, баюшки-бай! И нам куда проще: не возиться по мокрому делу. — Выдержал паузу. И, неожиданно, грубо: — Понял? Ублюдок! Гаденыш! Щенок!

Трубка не сразу попала в гнездо. Холодок прошел по спине. Одно дело — ринг, самбистский ковер, другое — профессионалы, убийцы.

Вновь было присел, уворачиваясь, но пыл прошел. Прикрыл на мгновенье глаза и вдруг увидел себя в луже крови: волосы налипли на лоб, рот черен, раскрыт, и этот оранжевый галстук! Точно из горла ручей!

Выпрыгнул вверх, «выстрелил» правой ногой, сумел упасть на руки, замер. И вновь перед глазами поплыл серый асфальт, и тело уже унесли, и только мокрый след на асфальте. Красный ручей.

Вскочил, содрал, скомкал, зашвырнул дурацкую тряпку.

Взять себя в руки! Поесть! Непременно! Как можно больше поесть! Мяса! Обязательно мяса!

Мясо придаст силу и бешенство. Надо подвести себя к тому состоянию, когда ярость скопилась и только и ждет мельчайшего повода, чтобы излиться наружу. И тогда гневная кровь автоматически точно командует телом, и не знает пощады.

Повязал мамин фартук, бросил кусок скользкого масла, вывалил на сковородку четыре толстых, кровавых ломтя.

Зашипело, брызнуло. Жирная капля взвилась, обожгла.

Что ж, в конце концов для десантника — через каких-то пару недель! — для бойца, рвущегося в самую горячую точку планеты, все это так, пустяки! Проба пера! И чем больше их будет, тем лучше!

И опять телефон! Ясно: ведут наблюдение. Раз звонят — значит, знают: не вышел, все еще дома.

Мягко подскочил, свесился с подоконника: никого! Ни в той будке, ни в этой. Не такие уж дураки!

Телефон все трезвонил.

Пусть, пусть и у них будет неясность, хоть небольшая, но все же: почему не берет? Спускается вниз?

Однако… А если это — она? Если в этот самый момент она, его Ингрид, нуждается в помощи?

Подлец, идиот! Опрометью бросился в комнату, перемахнул через стул, обогнул поворот, в прыжке, на лету, поймал телефон, приземляясь, падая на спину, еще в воздухе услышал гудок.

Опоздал! Что же наделал? Это — она, безусловно она! Когда говорит, так медленно тянет слова. Голос — низкий, тягучий. Так и не научился дослушивать тягучие фразы: кидался целовать, и губы, шевелящиеся от еле слышимых слов, пьянили… «Темпевамент, нет, какой темпева-амент!» — медленно говорила она, улыбаясь… Слабея.

Ингрид. Виноградное имя!

Он поднимает галстук, примеривает. Смотрится в зеркало. Аккуратным движением набрасывает один конец на другой и… Что это? Новый звонок!

— Ды-а! — грубо выдохнул, чтобы, если это — они, показать, что силен и свиреп.

— Боря?

Уф-ф, мама!

— Я звонила, звонила, ты принимал душ?

Уф-ф, мама, мама!

— Ты дома?

Что за глупый вопрос! Неужели для этого надо было дозваниваться через тысячу верст? Уф-ф, эта мама!

— Не груби! Я что-то хотела сказать. Ты дома? Ах, об этом я спрашивала… Произошло что-нибудь?

Произошло что-нибудь? Ну, мать, ты даешь!

— Как ты ужасно смеешься, мой мальчик! Так нервно, ужасно! Раньше… Мне кажется, раньше ты не был таким!

Что значит: раньше? Да, именно, что это значит? Эти намеки! Она забывается, он не позволит!

— Я чувствую: что-то случилось…

— Если, мама, «что-то случилось», то это «что-то случилось» хватают за шиворот и вышибают хорошим пинком! И хватит об этом. Кончай!

— Ты стал другим… грубым. Становишься похож на отца!

На отца? Ах, он похож на отца? Она сбрендила! Он давно уж не маленький!.. Это легенда… Никакого отца и в помине!.. Затащила какого-то на себя…

Ревет. Вечно ревет. Поучает и лезет, лезет в душу без мыла, врет, врет, врет!.. А после ревет! Сходящее поколение: верят и врут, верят вранью и пуще прежнего врут! Жалкие люди!

— Мать! Не реви! Я не позволю обидеть тебя! Только скажи, если кто… Что? Уж я-то не брошу!

Странные люди: все ведь так просто — сила права́ своей силой. Значит, побеждай и гордись! Сумела красавца использовать — ну и радуйся! Нос задирай! Хвастайся, что родила, воспитала!

— Боря, Боречка… Отпуск только еще начался, а я уже вся изболелась!.. Здесь жара, а у вас? Надеюсь, ничего не успел натворить? Что сказал? Не умеешь? Еще не умеешь? Ну, озорник, смотри у меня! Смотри, вот вернусь!.. Да, не забудь выключать газ, электричество и… И, послушай, Борис, но у тебя горит мясо!

…В самом деле горит! Запах, дым, чад!

Прикипело так, что отодрать невозможно.

И все же — поесть, первым делом поесть!

Он достает нож, вилку, тарелку. Бренчит полочка для сушки посуды. Он отдирает прикипевшую корочку. Скрипит ножом по тарелке: режет мясо на части.

Однако не успел прожевать — звонок.

— Бо? Милый, такой пассаж!

Заложил кусок за щеку.

— Доогая, у чем део?

«Дорогая» — вот слово, с которым научился обращаться «на ты».

Спокойно, баском: да, дорогая? Нет, дорогая! С другими такими словами сложнее.

— Не знаешь, что означает слово «пассаж»? — говорит она медленно, низко.

— Подожди!

Хватает словарь. Перевалив кусок мяса к левой щеке, довольно:

— Куытая гаеея с тоугоыми помещениями!

Словарь валится, трубка скользит, он еле удерживает и то и другое. Слышит медленный, чуть хрипловатый смех:

— Ха-ха-ха… Ха!

Это она, только она так смеется! Три подряд выдоха и, после паузы, резко, оканчивающе: ха!

— Какой ты еще детка!

Так. Опять за свое. Опять это пошлое слово. Проплывают, брызжа словами, страницы, строки сверкают, режа глаза ядом нерусских заумных слов, словарь в руке прыгает, вертится… И черт с этим со всем! Обойдемся!

— Сегодня — седьмое! — говорит он сурово. — Ты не забыла?

Нет, она не забыла! Известное дело: она никогда первой не делает шага! Он мог сидеть в низком кресле, расставив углами длинные ноги, он мог потягивать безалкогольный напиток, протыкая соломкой убегающее тело мороженого — она будет по-прежнему танцевать в своем широком с огромными плечиками пиджаке и юбочке «юнисекс», она будет танцевать в зале кафе и одна и с кем попало, словно напрочь забыв, что он здесь, танцевать упоенно, едва поводя корпусом, пристукивая каблучками — до тех пор, пока он не поднимется, не коснется ее.

Но когда он клал ей ладони на бедра (он представлял: высокий и стройный мужчина с крепкими славянскими скулами и жестким голубым взглядом склоняется к замирающей женщине…) — ее начинало трясти. Он ощущал дрожь ее так скоро ставшего знакомым горячего тела, и знал: наступал его час! В любви она всегда будто боролась, не поддаваясь и словно призывая удвоить усилия, она была гибкой и сильной, неутомимой, и тогда у него кругом шла голова… И когда он ее все-таки перебарывал, она внезапно и утомленно, блаженно раскидывалась.

У него кругом шла голова и оттого, что какое-то время спустя он мог делать с ней — что хотел. Она была преданна, ненасмешлива и кротка в такие минуты, эта красивая, взрослая женщина. Но ему было трудно придумать, чего бы потребовать от нее. Он нес околесицу, внутренне готовясь к протесту, но никогда — в такие минуты! — не встречая его. Дело мужчины — отловить, оседлать и держать женщину в стойле! — он говорил и опасаясь отпора, и, вместе с тем, ожидая новых проявлений самозабвенной покорности. И действительно, все, что она себе позволяла, это шепнуть, лаская его культуристские прелести: