Глеб Сташков - Августейший бунт. Дом Романовых накануне революции

• Название: Августейший бунт. Дом Романовых накануне революции
• Автор: Глеб Сташков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-9775-0893-3

Автор книги увлекательно пишет о последних Романовых, делая акцент на конфликтах в императорском доме, где политика и борьба за влияние тесно переплелись с личными обидами и ссорами. Пытается найти ответ на вопрос, почему накануне отречения от престола Николай II оказался в одиночестве, хотя у царя были многочисленные родственники, и почему одни члены царской семьи плели заговоры и замышляли убийство других.

---

Но, как говорится, дурной пример заразителен. Узнав о романе отца с Кузнецовой, Никола (так его звали в семье), решил, что и он ничем не хуже. Начались пьянки, случайные связи. В принципе, ничего удивительного для молодого великого князя того времени. Но удержу Николай Константинович не знал. Его отец – либерал, он же будет похлеще отца. Пьяный Никола декламировал стишки собственного сочинения:

Будь проклята, кровавая династья!
Уж близится кончина самовластья![41]

Николай Константинович знакомится с американской актрисой Фанни Лир, она же миссис Блэкфорд, она же Гэтти Эйли. Собственно, Фанни Лир не была актрисой, разве что «по жизни». Она была, что называется, профессиональной соблазнительницей.

Никола влюбляется до беспамятства. Он осыпает любовницу подарками, возит в Европу. А тем временем из дома начинают пропадать вещи.

В апреле 1874 года Александра Иосифовна обнаружила, что из киота иконы Владимирской Божьей Матери исчезли бриллианты. Икона – вещь сакральная, к тому же свадебный подарок Николая I. Тут уже не просто воровство, а святотатство.

Александра Иосифовна сразу же заявила, что украл Никола. Такие уж к тому моменту были отношения между сыном и матерью. Отец сомневался. Слух дошел до Александра II, и он поручил дело петербургскому градоначальнику Федору Трепову, а потом самому начальнику III отделения и шефу жандармов графу Петру Шувалову. Бриллианты обнаружили в ломбарде. Вскоре нашелся и человек, который их туда сдал, – адъютант великого князя.

Николай Константинович все отрицал. Устроили очную ставку. Адъютант сказал, что бриллианты ему передала Фанни Лир. И тогда Никола взял всю вину на себя. Достаточно благородно.

Михаил Греческий выдвигает совершенно фантастическую версию случившегося. Фанни Лир жила эдакой «шведской семьей» – с Николаем и неким поручиком Савиным. Поручик был другом Софьи Перовской, и деньги нужны были на революцию. Великий князь сочувствовал революции и обещал достать миллион. Но поначалу крал по мелочовке – серьги, гемму из топазов. На миллион не тянуло. Однажды, изрядно выпив, вся компания отправилась в Мраморный дворец и в спальне Александры Иосифовны устроила «групповуху». Потом великий князь, что называется, вырубился, а Савин с Фанни стащили бриллианты. К сожалению, греческий Михаил не приводит никаких доказательств. Скорее всего, передает слухи, которых о Николае Константиновиче ходило столько, что хватило бы еще на несколько книг.

Не менее фантастическую версию предлагает и современный автор Инна Соболева. Она обвиняет… графа Шувалова. Дескать, начальник III отделения сознательно подставил Николая, чтобы подкопаться под его отца, которого ненавидел (последнее – правда). Сначала он подсунул великому князю Фанни Лир, а потом разработал всю операцию по краже бриллиантов[42]. Полная, разумеется, чушь. Во-первых, никакой начальник III отделения – даже всесильный Петр Шувалов, которого называли Петром IV, – никогда не рискнул бы подставлять великого князя. Во-вторых, политическая полиция тогда – до убийства Александра II – просто не умела устраивать провокации. И вряд ли решила бы потренироваться не на ком-нибудь, а на любимом племяннике императора.

Мы не знаем, что двигало Николаем Константиновичем. Разобраться в его мотивах никто не мог и тогда, а теперь и подавно. Больше всего Шувалова и Константина Николаевича удивило, что Никола не выказал ни малейшего раскаяния.

Ему втолковывали, что чистосердечное признание смягчает вину. Но Никола на «сотрудничество со следствием» не шел. Как настоящий вор в законе. Точнее, вор вне закона: великим князьям закон не писан. В самом прямом смысле. Судить их мог только император.

Александр II собрал семейный совет. Посовещавшись, вынесли решение. Великий князь публично объявлялся душевнобольным. Ему запрещалось жить в Петербурге. Он лишался имущества, доходов, званий и наград. В документах о царской фамилии не позволялось упоминать его имени. Он как бы перестал существовать.

Всю оставшуюся жизнь Николай Константинович провел в ссылках. Женился. Александр III признал морганатический брак, но выслал великого князя подальше – в Туркестан. Там он снова женился, не разводясь с первой женой. То есть стал двоеженцем. А что? Признали сумасшедшим – получайте! В 1917-м он приветствовал свержение монархии, а на следующий год, уже при большевиках, умер. Большевики устроили пышные похороны.

Вернемся к Александру III. Как пишет Витте, «может быть, у императора Александра III был небольшой ум – рассудка, но у него был громадный, выдающийся ум – сердца». И что же должен был подсказать императору «выдающийся ум сердца»? Дядя Константин Николаевич – либерал. Живет с танцовщицей. Его сын ворует бриллианты. Ясное дело, либерализм до добра не доводит. Вот и отец, Александр II, увлекшись либеральными идеями, женился на проклятой княжне Долгорукой. А кто влиял на отца в первую очередь? Константин Николаевич.

Не трудно понять, каким было отношение Александра III и к либерализму, и к либералам, и к Константину Николаевичу. Брат Александра III Владимир был свидетелем жуткой сцены у постели умирающего Александра II. Константин Николаевич стоял на коленях и рыдал, а наследник, без пяти минут император, «в припадке нервного раздражения кричал: ”Выгоните отсюда этого человека…”»[43].

Может, какой-нибудь другой император и задумался бы о заслугах дяди или хотя бы об уважении к старшему члену семьи. Но только не Александр III. В марте 1881 года он вступил на престол, а уже в мае вызвал к себе Головнина, доверенное лицо Константина Николаевича. Велел передать великому князю, что ему, императору, неудобно увольнять своего дядю, так что пусть тот сам подаст в отставку.

С обеих должностей – и генерал-адмирала, и председателя Государственного совета. Кроме того, император просил великого князя, отдыхавшего в своем крымском имении, не считать «себя обязанным торопиться приездом в Петербург»[44].

Более чем прозрачный намек на то, что в столице Константину Николаевичу больше делать нечего. И более чем суровый. Ведь он-то бриллиантов не воровал, да и вообще никаких преступлений не совершал. Но Александр III считал, что в Петербурге Константин «сделается центром недовольных»[45]. Одного этого подозрения было достаточно, чтобы, по сути, отправить Константина Николаевича в ссылку. Ничего не скажешь, «в большом респекте» держал Александр III своих родственников.

Царю пришлось повозиться и со вторым своим дядей – Николаем Николаевичем, которого обычно называют Старшим, чтобы не путать с его сыном, тоже Николаем Николаевичем.

На первый взгляд, Николай Николаевич Старший – выдающийся человек: фельдмаршал, главнокомандующий в русско-турецкую войну. Памятник ему стоял на Манежной площади в Петербурге, а в Болгарии стоит до сих пор. На самом же деле, третий сын Николая I – человек-недоразумение. Чистой воды.

«Великий князь Николай Николаевич, не одаренный ровно никакими способностями, имеет особую специальность, в коей едва ли найдет себе соперника: это воспитание и улучшение пород петухов и куриц», – пишет о нем язвительный князь Долгоруков[46]. А совсем не язвительный князь Петр Кропоткин вспоминает, что великий князь «неведомо почему был очень популярен среди мелких лавочников и извозчиков»[47].

Оба свидетельства – абсолютная правда. В начале царствования Александра II Николай Николаевич «жил добрым и попечительным помещиком», «развил у себя куроводство» в курятнике, «устроенном по всем научным правилам». «Много занимался и рогатым скотом», хотя больше всего любил лошадей. Был избран покровителем Императорского общества акклиматизации животных и растений. Не удивительно, что в своей среде «он не находил ни в ком поддержку», и «над ним скорее глумились»[48].

Личная жизнь Николая Николаевича была еще более запутанной, чем у его брата Константина. Он женился на дочери герцога Ольденбургского, которая доводилась ему двоюродной племянницей: он – внук Павла I, она – правнучка. Великая княгиня, как деликатно выражается Витте, «была в некоторой степени анормальной»[49]. К тому же некрасивой и «одевалась намеренно дурно»[50]. Да еще и с мужем «была резка и насмешлива», «отталкивала его резко, холодно, непозволительно»[51].

Естественно, Николай Николаевич сошелся с другой – с балериной. Звали ее Екатерина Числова. Он оказался первым из императорской семьи, кто стал открыто сожительствовать с любовницей. Александр II для виду повозмущался, а потом плюнул. У него самого начинался роман с княжной Долгорукой. К тому же и жена Николая Николаевича хотя была женщиной крайне религиозной, но не без греха – ее подозревали в связях со священником Лебедевым. В конце концов, она построила в Киеве монастырь и стала жить в нем. Не забывая и про священника Лебедева.

А Николая Николаевича тем временем назначили командовать гвардией и петербургским военным округом. Во время русско-турецкой войны 1877–1878 годов он – главнокомандующий на Балканах. Мягко говоря, посредственный. По правде говоря – бездарный.