Феликс Медведев - Мои Великие старухи

• Название: Мои Великие старухи
• Автор: Феликс Медведев
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9775-0756-1

Блистательный журналист, легендарный «огоньковец» Феликс Медведев рассказывает в книге о встречах и дружбе со знаменитыми, яркими женщинами, чьи судьбы совпали с драматическими разломами XX века: дочерью поэта К. Р. княжной Верой Романовой, Ниной Берберовой, Клавдией Шульженко, Франсуазой Саган, Анастасией Цветаевой, Натали Саррот, княжной Екатериной Мещерской, вдовой разведчика Руфиной Филби, поэтессой, княгиней Ольгой Чегодаевой-Капабланка-Кларк, Анной Бухариной-Лариной, Анной Ахматовой, сталинским министром Марией Ковригиной… Книгу иллюстрируют уникальные фотографии, подаренные автору его собеседницами.

---

Женщины боялись поделиться своими проблемами даже с мужьями. Врачи же, оказывавшие медицинскую помощь не желавшим рожать, оказывались в лагерях. Эту ситуацию и пыталась изменить Ковригина, одолевшая всех противников своего революционного решения, включая Хрущева. Поговаривали, что Никита Сергеевич побаивался своего министра, дружившего аж с бельгийской королевой.

Именно при М. Д. Ковригиной стали внедрять донорство, объединили детские сады и ясли в одну систему и увеличили декретный отпуск с 27 до 112 дней.

В 1942 году члена правительства Марию Ковригину подселили в пятикомнатную квартиру Анны Аллилуевой, старшей сестры жены Сталина. Мария Дмитриевна, чтобы не стеснять хозяйку и ее родственников, обустроилась с дочками в кладовке. Переехать от Аллилуевых, живших в знаменитом Доме на набережной, в другое жилье Ковригину вынудил сын Сталина. Пьяный Василий постоянно устраивал ночные сабантуи с матом и битьем посуды.

Ковригина не боялась выражать свою точку зрения в ЦК, Совмине и даже на сессии Верховного Совета СССР на замалчиваемую проблему туберкулеза в стране (и в частности в лагерях). Она первой обнародовала статистику о тысяче с лишним погибших от лучевой болезни в результате ядерных испытаний. Повторю, что до недавнего времени некоторая информация о ее деятельности была засекречена.

В 1959 году терпение Никиты Хрущева лопнуло: Марию Дмитриевну сначала лишили доступа к данным Госстата, а затем и вовсе сняли с должности.

Строптивого министра перевели в директора рядового института усовершенствования врачей, где она проработала почти до самой смерти. У этой по-русски красивой женщины личная судьба не сложилась, она ни разу не была замужем, но воспитала двух приемных дочерей (одна из них стала известной художницей).

Умерла М. Д. Ковригина в 1984 году. Похоронена на Новодевичьем кладбище.

Глава 3. Визиты к «железной старухе» Мариэтте Шагинян

«Вот так мы жили в те непредсказуемые времена…»

Творчество широко известной советской писательницы Мариэтты Шагинян, книги которой выходили огромными тиражами, если честно, меня мало интересовало. Конечно, в моей коллекции была ее первая стихотворная книга под названием «Первые встречи», вышедшая в 1909 году тиражом 1000 экземпляров. Читал я и ее сочинение «Месс-Менд» – этакий, если говорить современным языком, политический детектив. Всякие же прочие ее ленинские биографические штудии меня не волновали. Знал, конечно, что Мариэтта Шагинян слыла легендарной личностью в московской творческой среде. Глухая, полуслепая, с решительным сильным характером, она не боялась союзписательского начальства, не соглашаясь с их критическими замечаниями о ее творчестве. Ходили слухи, что при необходимости она пользовалась своим недугом: когда ей что-то не нравилось в разговорах с руководством СП, а то и ЦК, она попросту отключала слуховой аппарат… Широко распространилась сочиненная поэтом Михаилом Дудиным едкая эпиграмма:

Железная старуха Мариэтта Шагинян —
Искусственное ухо рабочих и крестьян.

Она была человеком высокой культуры, дружила со многими поэтами и писателями – Гиппиус и Мережковским, Блоком и Брюсовым, Соллогубом и Цветаевой, близко знала Рахманинова. Пережила страшные разломы XX века, не раз бывала на краю жизненной, социальной пропасти. Все биографы отмечали ее поразительную творческую активность. Ведь она продолжала писать, когда уже не могла прочесть написанного: буквы набегали на буквы, слова на слова, строчка на строчку. Но писала. Что не нравилось, выбрасывала в корзину и снова писала набело.

Мариэтта Шагинян умерла в 1982 году. Некролог, подписанный членами Политбюро и ведущими писателями того времени, напечатали все центральные газеты. Похоронили ее на Ваганьковском кладбище.

Незадолго до смерти Мариэтта Сергеевна сказала, что на ее ладони лежит столетие. Наверное, она имела в виду, что пропустила через себя весь XX век. Но, к сожалению, время беспощадно. Я уверен, что многие молодые читатели эпохи Интернета и черепашек-ниндзя абсолютно не имеют представления о дотошном исследователе биографий вождя революции и его соратников. На моей книжной полке хранятся только ее первая книга стихов, семисотстраничный автобиографический том под названием «Человек и время» с подзаголовком «История человеческого становления» и вышедшая в 1981 году книга очерков и статей последних лет ее жизни, в которую включено и мое интервью с писательницей.

Первая встреча с «Железным ухом России»

1975 год. Собираясь к Мариэтте Сергеевне, чтобы расспросить ее о Блоке (журнал «Огонек» готовил юбилейный номер, посвященный поэту), я взял с собой своего друга Вячеслава Аванесова, курганского журналиста, оказавшегося в это время в Москве. Связаться с писательницей было невозможно – из-за своей глухоты к телефону она не подходила, а по необходимости звонила сама. Мы поехали в Переделкино, где она жила, на удачу: застанем так застанем.

Долго стояли у запертой калитки высокого забора. На наше счастье, мимо проходила почтальонша, она-то и посоветовала дернуть за веревочку. Мы так и сделали.

До парадного крыльца метров двадцать. Подойдя, я толкнул дверь и вошел в дом. «Железное ухо России», как в литературных кругах звали Шагинян, встретила нас не очень дружелюбно: «Кто вы и зачем пришли?» Я сказал, что приехал по заданию журнала, чтобы подготовить материал о Блоке, с которым Мариэтта Сергеевна, как известно, была знакома. «Я о Блоке уже все рассказала, – отрезала она. – Больше сказать нечего».

И неожиданно задала вопрос, который не имел никакого отношения к предмету моего визита: «Скажите, правда, что Ефремов ставит „Целину“ Брежнева?»

Так началось наше совместное общение, во время которого она поведала о многом.

Мариэтта Сергеевна рассказывала, как жила при Сталине, об арестах 37-го года, обиженно заметила, что в 40-е о ней забыли, перестали издавать книги, не заказывали статей. А ведь надо было на что-то жить. И вдруг звонок Сталина: «Мариэтта Сергеевна, почему не пишете?» – «Меня не печатают, Иосиф Виссарионович, – ответила она. – Почему – не знаю». – «Хорошо, я разберусь», – вождь положил трубку.

На следующее же утро писательнице стали звонить из всех газет и издательств.

Кстати, позже из книги известного писателя Аркадия Ваксберга «Из ада в рай и обратно» я узнал о причине «наказания» Шагинян. Дело в том, что она наткнулась на материалы о еврейских корнях Ленина и, претендуя на роль первооткрывательницы партийных секретов, намекнула об этом в своей книге о семье Ульяновых, вышедшей в середине 30-х годов. Заодно сообщила, что в жилах Ленина фактически не было русской крови: предками вождя были немцы и шведы (по материнской линии) и калмыки и чуваши (по отцу). «Открытие» писательницы вызвало гнев Сталина. Книга подверглась жесточайшему осуждению, и ее изъяли из продажи и библиотек. Руководству Союза писателей СССР было поручено обсудить поступок писательницы, которая «применила псевдонаучные методы исследования так называемой родословной Ленина».

…Рассказала, как отпевали Блока. Любовь Дмитриевна Менделеева[2] позволила ей провести ночь у гроба Александра Александровича. Шагинян читала молитвы, а под утро ей пришла мысль отрезать прядь волос поэта и взять одну розу из погребального венка. Позже она наложила их на графический набросок с умершего Александра Блока, сделанный по ее просьбе, и закрыла рамку стеклом. Мне очень хотелось взглянуть на эти реликвии, но хозяйка не пригласила нас на второй этаж, где они хранились.

Шагинян знала многих видных писателей и поэтов 20-х годов, и я спросил ее о Марине Цветаевой. Биография этой великой поэтессы в 70-е годы была малоизвестна. Ответила собеседница решительным утверждением, что, если бы в 41-м году Марина Ивановна уехала вместе с ней в эвакуацию на Урал, то осталась бы жива. «Одной-то ведь всегда тяжело», – вздохнула Шагинян. Рассказывала она и об истории своей дачи, обижалась на ближайшего соседа – редактора «Литературной газеты» Александра Чаковского, который хоть и жил рядом, к ней не заходил. А она мечтала именно на даче создать свой музей – музей глухого, полуслепого писателя. Мне показалось, что Мариэтте Сергеевне просто хотелось обычного человеческого внимания, тем более со стороны Союза писателей СССР, со стороны собратьев по перу.

Надо сказать, что Шагинян не разрешила записывать наш разговор на бумагу. «А то журналисты со мной поговорят, а потом публикуют интервью, не показав мне». Нас удивила память почти девяностолетней писательницы, которая в мельчайших подробностях помнила многое из того, что выпало ей пережить. Узнав, что мой друг из Кургана, заговорила о Терентии Мальцеве, знаменитом на всю страну полеводе, и спросила, как он себя чувствует, ведь ей известно, что ему когда-то сделали операцию на глазах. Поинтересовалась и Гавриилом Илизаровым, назвав его «гениальным костоправом».