Татьяна Майская - Забытые пьесы 1920-1930-х годов

• Название: Забытые пьесы 1920-1930-х годов
• Автор: Татьяна Майская
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Драматургия
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4448-0136-9

Сборник продолжает проект, начатый монографией В. Гудковой «Рождение советских сюжетов: типология отечественной драмы 1920–1930-х годов» (НЛО, 2008). Избраны драматические тексты, тематический и проблемный репертуар которых, с точки зрения составителя, наиболее репрезентативен для представления об историко-культурной и художественной ситуации упомянутого десятилетия. В пьесах запечатлены сломы ценностных ориентиров российского общества, приводящие к небывалым прежде коллизиям, новым сюжетам и новым героям. Часть пьес печатается впервые, часть пьес, изданных в 1920-е годы малым тиражом, републикуется. Сборник предваряет вступительная статья, рисующая положение дел в отечественной драматургии 1920–1930-х годов. Книга снабжена историко-реальным комментарием, а также содержит информацию об истории создания пьес, их редакциях и вариантах, первых театральных постановках и отзывах критиков, сведения о биографиях авторов.

---

НИНА. Полюблю — первая тебе скажу. Без секрета.

МАТЬ. Ах, негодная — признается.

ВЕРА. Рядовой сегодня приедет — все выложу. Пусть выбирает, не нищенка — упрашивать не стану, сама уйду, не больно дорог… да, не больно… (Заплакала.)

МАТЬ. Плачь, доченька, плачь… Не ты одна от нее, подлой, плачешь… (Всхлипнула.) В могилу нас загоняют раньше времени…

ВИКТОР. Ну, полно, полно… Не надо так резко, Нина.

НИНА. Не могу я иначе…

Встала и ушла в дом.

ОТЕЦ. Э!.. Нет мира в нашей семье. Нет!

В дверях веранды появилась ГОРЧАКОВА.

ГОРЧАКОВА. Нет и не будет.

КУЛИК. А?

Обернулся на голос — увидел ГОРЧАКОВУ. Медленно поднялся со стула… Она пристально смотрит на КУЛИКА. Тот повертелся, хмыкнул, набрал воздуху в грудь и вышел, громко напевая: «Мы красная кавалерия, тара-там-там…»{310}

4

ГОРЧАКОВА. Ты удивлен, дорогой друг. А я пришла. Ты аплодировал резолюции, где меня назвали бюрократкой — пусть. Я стремилась выявить скрытую мысль, а мне приписали пристрастность… Я подчиняюсь, признаю ошибку с протоколом и подчиняюсь… Нас рассудит история…

МАТЬ. Чайку, голубушка?

ГОРЧАКОВА. Да. Я еще не ела с утра. Следующей жертвой Ковалевой будешь ты, Виктор, дорогой!

МАТЬ. Вот оно, вот оно…

ВИКТОР. С какой радости?

ГОРЧАКОВА. По ее логике борьбы с неправдой. Сероштанов усиленно собирает материалы. Что-то там о строительстве нового цеха. О перерасходах… Он неоднократно выспрашивал меня — он и сейчас сидит за вычислениями.

ВИКТОР. Но то — Сероштанов.

ГОРЧАКОВА. Ты же знаешь, как он тесно связан с Ниной. Боюсь, чересчур тесно…

ВИКТОР. Ерунда… С такой физиономией. Вера, она о Сероштанове пишет?

ВЕРА. Пишет. «Лицом он не вышел, а душа у него как цветок».

МАТЬ. Ну, не змея она после этого?

ВИКТОР. Так-так… Ерунда… Я ж ей муж все-таки.

МАТЬ. Сто мужей будет, сынок. Одна мать останется.

ОТЕЦ. Что вы, как волки, насели. Смотри, потеряешь Нинушку, Виктор.

МАТЬ. Невелика потеря.

ОТЕЦ. Нинушка жизнь по-своему создает, без обмана, без скрытностей. Мы к этакой жизни не привыкли, мы за ее простотой двойной обман ищем.

МАТЬ. Так и есть.

ОТЕЦ. Нет этого! Слыхала? Полюбит кого — первая скажет, без утайки.

ВИКТОР. Ну, мне от этого не легче.

ВЕРА. Шиш, она отобьет… Не на такую напала! Видали ножку в шелковом чулочке? А выше еще интересней.

МАТЬ. Опусти подол, срамница.

ОТЕЦ. Он сам уйдет, если ты на обман закрутишь. Я есть мастер своего дела, которому республика доверяет, и это есть первая гордость жизни моей. Большое слово — доверие, мы теперь хозяева, мы не можем на обмане дело вести, и Нинушка это лучше вас понимает… Держись за нее, Виктор, не поддавайся.

МАТЬ. Ах ты, правдолюбец божий, сиротский защитник. Да я… погоди, я тебе скажу истину, думала, до смерти не покаюсь, а теперь скажу, без обмана чтобы. Помнишь, тому годов тридцать, хаживал к нам плечистый такой парень, кудрявый… Колотилов Семен, его потом на войну угнали — помнишь? Так я с ним крутила. Потихоньку от тебя крутила. Вот тебе — доверие. Тридцать лет молчала — спокойно жили — стало тебе теперь веселее, правдолюбец? А?

ОТЕЦ (встал). Эх, Лиза… (Пошел к двери.) Я двадцать пять лет об этом знаю да молчу…

Ушел в дом.

МАТЬ. Двадцать пять лет… А? Вот какой у меня старик… Ушел. Эх, с сердца зря сорвалось!

ГОРЧАКОВА (Виктору). Ты медлишь, колеблешься… пусть. Когда убедишься сам — позови. Я вернусь и протяну тебе руку.

Сходит с матерью в палисадник.

Мы должны обнаружить то, чего не смогли найти в протоколе. Скрытые мысли, письма, записки, разговоры по душам — все ищи, собирай, слушай и приноси мне. Мы схватим ее с той стороны, с какой она меньше всего нас ждет… Должно же где-нибудь прорваться.

МАТЬ. Знаю, Марья Алексеевна… Знаю, что тебе требуется…

В палисадник входят СЕРОШТАНОВ и КУЛИК.

5

КУЛИК (громко). Паша, друг, она ж нам грязные руки совала в глотку. Дышать не давала. Сегодня у нас какое число? Восемнадцатое? Мы до восемнадцатого июля как мертвые жили. А теперь нам смеяться можно…

ГОРЧАКОВА. Не пришлось бы скоро заплакать.

КУЛИК. Разучился… В последний раз плакал, когда мать с печки уронила… Ха-ха-ха…

ГОРЧАКОВА. Я еще скажу свое слово, грязный двурушник!

Хотела пройти в парк, но раздумала и быстро повернула к дому. МАТЬ за ней. Ушли.

КУЛИК. Хм!..

ВЕРА (Кулику). Идем! Идем встречать Рядового. Пусть правду знает! Ну? (Схватила за руку.) Нет, сиди… Я одна.

Ушла.

КУЛИК (вслед). Опять, значит, страдать без проблеска жизни впереди. Эх… изобресть бы что-нибудь такое, сверхъестественное, чтобы всех разом удивить. Чтобы в «Правде» на первой странице портрет… и она получает газеты, открывает — и ах! «Кого я, дура, отвергла!»

Садится на скамью под верандой, невидимый сверху. Мечтает. На веранду вошла НИНА.

6

НИНА. Ты как знаешь, а я отсюда уеду.

ВИКТОР. Отстроят новые дома — переедем вместе. Не могу я вас мирить ежедневно.

Подошел к ней.

Неужто у нас все разговоры о постели, как в дневнике записано? Неправда это, Нина, несправедливо.

НИНА. Больше года живем — а ни разу о жизни не поговорили.

ВИКТОР. Ну, что говорить, раз мы оба коммунисты и о жизни думаем одинаково.

НИНА. Одинаково ли?

ВИКТОР. Бытовые трещины не в счет.

НИНА. А история с Цыцей?

ВИКТОР. Ну, признаю — ты была права.

СЕРОШТАНОВ. А вопрос о новом цехе?

ВИКТОР. Что, новый цех? Какие тут могут быть разногласия?

СЕРОШТАНОВ. Разногласия в сумме двух миллионов против сметы.

ВИКТОР. Моя забота. Выкручусь как-нибудь.

СЕРОШТАНОВ. Должно быть, выкрутишься, если все заранее рассчитано. С самого первого кирпича.

ВИКТОР. Кто это тебе наболтал?

СЕРОШТАНОВ. Эмпирически постиг. Природным соображением. Вот и выкладки на руках. Доказать?

ВИКТОР. Брось, грязное дело… Ну да, был расчет. Ты парень свой и меня поймешь… Видишь ли, просил я три миллиона — дали один. Смету кто урезал? Чиновники и бюрократы. А цех стране нужен? До зарезу. Невелика штука гвоздь, а без него социализма не выстроишь. И решил я строить назло бюрократам по неурезанной смете. Выстроил одну треть, а теперь прибеднюсь и скажу: просчитался малость, не сообразил, выкладывайте еще два на станки и оборудование… Они выложат, Паша! Покряхтят, а выложат, ну, выговор вынесут для проформы, но цех у нас будет мировой!

СЕРОШТАНОВ. Значит, обманом строишь?

ВИКТОР. Бюрократов надо обманывать, Паша, а то они тебя с кашей съедят. Я тридцать раз совру, пока лишнюю бочку цемента достану — но достану.

СЕРОШТАНОВ. Как же тогда нам по плану жить?

ВИКТОР. Э! Хорошие стишки наш технорук знает. Постой — вот…

Социализм — учет народного кармана,
Учет и план последнего гроша…
Но плановая жизнь тогда лишь хороша,
Когда ты сам снабжаешься вне плана…

НИНА. Это же издевательские стихи.

ВИКТОР. Я их не на собрании читаю.

НИНА. Они от этого не лучше.

ВИКТОР. Что сегодня с тобой?

НИНА. А ты всерьез полагаешь, что врать и обманывать мы и теперь должны?

ВИКТОР. Ты правду ищешь, а я заводом руковожу. Я для себя гроша медного не украл — а для завода целыми поездами краду, не стесняюсь. У меня специальные агенты ищут, где что плохо лежит. У нас, Нина, фронт. А на фронте нужен рывок, риск, обман — да, милая моя, обман!

НИНА. Как же ты, Витя, сегодня на собрании резолюцию предлагал: «Беспощадно разоблачать обманщиков и бюрократов»? Прочел под аплодисменты, гордый такой, и не поперхнулся.

ВИКТОР. Резолюция есть резолюция. Бумага. А на бумаге слова.

НИНА. Но ты за эти слова голосовал.