Альберт Мифтахутдинов - Совершенно секретное дело о ките

• Название: Совершенно секретное дело о ките
• Автор: Альберт Мифтахутдинов
• Издательство: Магаданское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1983

В книгу включены повести и рассказы, ранее изданные в Магадане и Москве. Все они посвящены Чукотке, ее труженикам.

---

Долгая дорога, ночевки в снегу, хорошо выполненная обоими работа сдружили каюра и пассажира. И, когда уже вернулись в поселок, вместо подарка отдал Миронов старику все банки-склянки-консервы, что были в рюкзаке (вот ведь как хорошо дорогу рассчитали — даже вернулись с продуктами и полным НЗ!), и весь остаток спирта, что хранился у него в гостинице, а было там литра два.

Кену он выложил две нейлоновые рубашки, заграничные — они тогда входили в моду…

— Бери. Когда я еще в центре буду? А мне пришлют, бери!

Кен взял и принес Миронову нерпичьи торбаса и нерпичьи штаны.

— Непромокаемые, — сказал он. — В твоей работе очень пригодятся. Залезай в воду, стой — и ничего. Сухо, тепло, как в постели.

— Ну спасибо, Кен! Вот это я понимаю! А легкие-то! Да в них бегать в маршруте, как олень, буду!

— Да, — смеясь, согласился Кен. Он был рад, что его подарок пришелся геологу по душе.

— Да, пока не забыл, — засуетился Миронов. — Давай я дяде расписку напишу!

Он достал из планшета полевую книжку, вырвал две странички, сел писать.

В те годы листок, вырванный из блокнота и подписанный пассажиром упряжки, являлся для бухгалтерии неопровержимым финансовым документом. (Расписка. Я, имярек, арендовал упряжку и совершил проезд по маршруту такому-то общей протяженностью столько-то кэмэ с каюром таким-то. Число, подпись.)

Это сейчас, если надо выбить транспорт у другой, неподведомственной, организации, приходится запастись справками, печатями, доверенностями и прочее и прочее. А тогда бухгалтерия смотрела на километраж, производила несложные расчеты, платила каюру покилометражно, а счет выставляла той организации, представителя которой каюр вез.

Миронов увеличил в полтора раза пройденный километраж — заплатят Агыге хорошо: как еще можно отблагодарить каюра? Все, что было у Миронова свое, он отдал.

— Вот и все. — Миронов передал бумагу Кену. — А я в ночь на вездеходе полярной станции укатываю в райцентр. Самолетов еще долго не будет, надо торопиться. Спасибо тебе, спасибо дяде передай, хороший он старик.

— До встречи, — сказал Кен. — Если с Чукотки не уедешь, обязательно встретимся.

— Да мне только в этом, в нашем районе работать, почитай, три года до отпуска! Надоедим еще друг другу! — засмеялся Миронов.

Встречались они потом не раз. То Кеннакук по своим, делам приедет в райцентр, то Миронов окажется на побережье. Один раз даже ходили вместе на медведя, тогда он не был запрещен к отстрелу. Миронов уже и не останавливался в гостинице, а, приезжая, заходил к Кену, швырял в угол спальный мешок; Кен мешок вышвыривал на кухню и стелил шкуры. На медвежьей шкуре да под пыжиковым одеялом — разве с мешком сравнить!

Очередной весной понадобилось ехать Миронову, нашел ему Кен другого каюра. Агыга вот уж больше месяца не поднимается: совсем заболел, и врачи ничего сделать не могли и в район не отправляли. Говорят, нетранспортабельный.

Вернулся Миронов через неделю, когда Агыги уже не было в живых. Посидели тихо с Кеном, вспомнили старика. Бабушка Кайо пропадала в соседнем доме, она теперь больше жила у соседей: там сверстницы две старухи вдовью.

Миронов расположился на полу, на шкурах. Закурил. Рядом с ним присел Кеннакук. Перенес со стола стаканы и флягу. Сходил за чаем.

— Вот… — неопределенно сказал Кен. И они помолчали.

— Как он умирал? — спросил Миронов.

— Он тебя хорошо вспоминал, — ответил Кен. — Говорил, чтоб я тебе помогал. И еще распорядился, устное завещание… Завещание я выполнил.

— Какое завещание?

— Вэрэтгырын… — тихо сказал Кеннакук. — Старый обычай. Добровольной смерти. Уходящий к верхним людям старик просит самого любимого из рода — сына или племянника — ускорить его уход. Он поручает. Это приказ.

— И ты выполнил?! — привстал Миронов.

— Нельзя ослушаться воли уходящего в небо. Дядя — последний старик, в нашем роду… Больше никто не будет выполнять этот обычай, нет в нашем роду стариков… все там, наверху…

Миронов сидел, обхватив колени, и отрешенно глядел в пол.

— Выходит, еще сохранился обычай?

— Где-нибудь далеко в тундре, если есть древние старики, могут выполнить…

— Дядя ведь был безнадежен, да? — спросил Миронов, пытаясь в душе оправдать Кена. — Врачи ничего не могли, дядя знал об этом?

— Знал…

— А сколько лет ему было?

— В будущем году исполнилось бы восемьдесят.

— Шаман приходил?

— Нет… Дядя сам был немного шаман… умел немного… Сейчас в поселке шаманов нет… может быть, в тундре, не знаю… Но камланья у нас я не видел…

Миронов заметил на полу в углу черный камень, машинально взял его и принялся рассматривать… Положил на место, не найдя в образце ничего интересного.

— Тунг елькутак… — сказал Кеннакук.

— Что? — встрепенулся Миронов.

— Камень Агыги… это наш семейный охранитель… бог по-вашему…

Миронов издали, по-новому, уже боясь взять его в руки, стал рассматривать камень.

— Ты никому больше не рассказывай… — тихо сказал Миронов. — Могут быть неприятности…

— Я не виноват… так было надо…

— Я понимаю, — сказал Миронов, хотя чувствовал себя абсолютно растерянным.

Спустя две неделя после этого разговора, уже в райцентре, Миронова вызвал следователь и спросил, не знает ли он каких-нибудь обстоятельств смерти Агыга.

— Нет, — ответил Миронов, у которого внутри все похолодело. И спросил, почему именно к нему обращаются с таким вопросом.

— Это скорее не вопрос, — ответил следователь, — а желание навести кое-какие справки; ведь вы — друг дома, останавливаетесь там, когда приезжаете, знаете всех родственников и знакомых. Вот мы и решили обратиться к вам за помощью. Возможно, вам что-либо известно.

— А чем вызван ваш… как бы это… профессиональный интерес? Есть какие-то подозрения? — Миронов уже успокоился.

— Нам известно, что выполнен ритуал добровольной смерти. Откуда? Ну, как бы вам сказать… утечка информации… самым невероятным образом… экспертиза ничего не дала: очень уж ветх был старик, и всюду или аномалии, или просто больные органы. Ну, это уже неинтересно, это специфика медицины, если надо, поговорите с моим коллегой — медиком.

— Нет, не хочу… нет, — заторопился Миронов.

— Мы проводили работу очень деликатно, — говорил следователь, — и, чтобы собирать жителей всего поселка, вести с ними контрпропагандистские беседы о вредности предрассудков, нам надо знать в точности все про этот случай. А мы знаем все приблизительно, все на грани версии.

— Я понял, — сказал Миронов. — К сожалению, я ничего об этом не знаю.

Миронов был последним, кто «проходил по делу» об Агыге. Дело закрыли. Но каким-то образом Кеннакук узнал об этом разговоре Миронова со следователем и узнал, что Миронов ничего не сказал.

«Не зря его любил Агыга», — подумал тогда Кеннакук.

Обо всем этом вспоминал Миронов, когда шел в ясли за Малышом и недоумевал, почему же так долго к нему в Магадан не едет толстый добродушный Кен. А потом они все это в который раз за долгие десятилетия дружбы вспоминали вместе ночью, на кухне, за чаем и вином. Вернувшись из яслей, Артур Миронов с удивлением обнаружил Кена, мирно попивающего чай.

— Я звоню, звоню, никто не отвечает, — вместо приветствия говорил Кен, спеша навстречу Миронову, — Толкнул дверь, а она открыта. Я и зашел.

Они обнялись.

…Утром Кеннакук позвонил в НИИ, где работал Миронов, и сообщил шефу отдела, что была машина «скорой помощи», что Миронова увезли, что Кен один с Малышом и неизвестно, что делать.

— Сердце… я знаю… — шептал в растерянности шеф, — сердцу не прикажешь…

И невдомек ему было, что мог Миронов приказать сердцу, когда был один, приказывал повременить ради Малыша, но вот приехал Кен, заботы с плеч пали, он расслабился, и утренний финал — вот он.

Миронов выкарабкался. Сейчас в поле. Не пьет, не курит. Иногда делает утреннюю гимнастику, говорят, зарядка помогает, да не всем. Потому и ждет он с давней тревогой того времени, когда придется спросить: как без меня у вас на этом свете?

Звонок в Копенгаген

Марине М.

Вот так и ходишь, летаешь, ездишь на собаках и на такси, всю жизнь в пути, и все время чего-то ждешь, доброго, как прикосновение женской ладони, все время ждешь чего-то, не жизнь, а сплошной зал ожидания. В тот год я окончил университет и возвращался домой, на Чукотку. Я сидел во Внуково и ждал погоды. Порт был закрыт, он не принимал самолеты и не выпускал их уже второй день. И вдруг по радио объявили, что совершил посадку самолет из Копенгагена.

Я не был встречающим и никуда не пошел. Был какой-то серенький день, дождь и хмурость.

— Вот видишь, а из Копенгагена самолеты принимают, — сказала мне Валерия. Она провожала меня.