Иван Лазутин - Суд идет

• Название: Суд идет
• Автор: Иван Лазутин
• Издательство: АО «Полиграфист»
• Жанр: Проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-87912-021-Х

Роман Ивана Лазутина «Суд идет» посвящен трудным послевоенным годам. Главный герой произведения Дмитрий Шадрин после окончания юридического факультета Московского университета работает следователем. Принципиальный и честный коммунист, он мужественно борется за законность и гуманное отношение к человеку.

Для широкого круга читателей.

---

— А почему он на вас цыкнул? Почему вы не пожаловались на его произвол в профсоюз, в комсомольскую организацию? Наконец, в райторготдел?

— Я его боялась.

— Почему?

— Однажды я нарушила дисциплину, и он меня… простил.

— Чем вы нарушили?

— Я взяла из своей кассы на несколько часов казенные деньги, а тут, как на грех, деньги задержали подвезти, а их нужно было сдавать в центральную кассу.

— Зачем вы взяли казенные деньги?

— Я об этом говорила вчера следователю на первом допросе. Мне были нужны деньги по личному делу. Я хотела их вернуть через несколько часов так, чтоб никто не знал.

— Что это за личная нужда? Здесь вы можете и должны говорить все. — Слово «должны» Богданов произнес с каким-то особенным акцентом. — И чем чистосердечней и искренней будут ваши показания, тем легче будет ваша участь. При написании обвинительного заключения прокуратура учитывает искренность подследственного и его покаяния. Тем более на это обращает внимание суд.

— Мне не в чем раскаиваться, товарищ следователь, — твердо ответила Ольга.

— Так зачем же вам потребовались деньги: на наряды, на аборт, на то, чтоб погасить просроченные долги?..

От этого вопроса щеки Ольги заалели, голова ее низко склонилась. Она ничего не ответила.

— Может, тут была какая-нибудь романтическая история? Может быть, вас обманул какой-нибудь хлюст, а сейчас, когда вы угодили за свою доброту в тюрьму, он похихикивает в кулак и даже вычеркнул вас из списка своих знакомых? Что ж вы молчите? Говорите же. Я искренне хочу помочь вам, но вы сами себе вредите. Вы так молоды, у вас еще все впереди. Вам нужно только обо всем искренне рассказать следствию и до конца признать свои ошибки.

Ольга вспомнила свою соседку по камере, Виситу, и ее историю с казенными деньгами, на которые она купила себе шубку. Ей оставалось одно из двух: или сказать всю правду или солгать. Но сказать правду — это значит бросить тень подозрения на Дмитрия, который не знает всей истории с деньгами. Тем более, за последний месяц Ольга догадывалась, что у него не совсем хорошо складываются отношения с начальством. А потом… Потом разве ей станет легче оттого, что своим чистосердечным признанием она причинит боль совершенно неповинному в ее оплошности человеку? Какое дело следователю до ее романтических и интимных тайн? Ведь не отказывается же она, что брала деньги? Она об этом написала в объяснительной записке. Что же от нее они еще хотят? Вывернуть наизнанку ее сердце? Заглянуть в его самые сокровенные тайники, а потом с протокольной скрупулезностью будут об этом писать и говорить всюду: на новых допросах, на суде… И этот взгляд следователя… Почему он такой холодный и такой желчно-колкий? Почему он так равнодушно зевнул, когда уверял ее в своем искреннем желании облегчить ее судьбу? Нет, такому лицу нельзя верить. Так, по крайней мере, показалось Ольге.

— Когда вы писали объяснительную записку, то в личной беседе с директором магазина, гражданином Ануровым, вы заявили, что деньги вам срочно понадобились для того, чтобы купить курортную путевку своему другу. Он в это время был болен.

Ольга твердо посмотрела в крохотные зрачки прокурора и ответила:

— Чего вы от меня хотите?

— Искреннего признания.

— В чем?

— Для кого вы покупали курортную путевку на казенные деньги?

Теперь уже в Ольге заговорила женщина, которую хотят унизить в ее самых чистых и возвышенных чувствах.

— Вы перешли грань официального допроса и вмешиваетесь в мою личную жизнь. Больше я не желаю отвечать на этот вопрос.

Внешне Богданов был спокоен, но где-то в глубине его маленьких зрачков кипела досада. Его раздражало, что он так долго возится с девчонкой, которая, как он полагал, должна на пятой минуте разрыдаться и выложить все, что у нее на душе.

— Спрашиваю в последний раз: зачем вам потребовались деньги? — раздраженно спросил Богданов.

Вновь перед глазами Ольги встал образ Виситы, и она решила солгать. Причем делала она это с легким сердцем, чувствуя какое-то удивительное облегчение от этой лжи.

— Я хотела купить себе шубу. Мое пальто было старенькое, и мне стыдно стало в нем ходить.

— А Анурову вы сказали совсем другое.

— Я уже не помню, что я ему говорила тогда.

Богданов встал, прошелся по комнате и снова сел за маленький следовательский стол.

— Подумайте, гражданка Школьникова, может быть, на этот вопрос вы ответите по-другому. Я еще не записал в протокол ту ложь, которая вам может очень повредить. А правда, та правда, которую вы так упрямо скрываете, вас спасет. Ведь следствию известно, что на эту ошибку вас толкнуло благородное побуждение. Вы спасли жизнь любимого человека, который впоследствии мог оказаться подлецом. Об этом заявил и Ануров, об этом же говорила Мерцалова.

— Вы говорите неправду! — вспыхнула Ольга и даже несколько приподнялась с табуретки. — Лиля этого никогда не скажет! Я ее знаю. — И Ольга твердо верила, что Лиля ни за что не скажет о сердечной тайне своей подруги.

Богданов сидел с поджатыми губами и чиркал на клочке бумаги уродливую карикатуру.

— Так что же: шуба или курортная путевка? Ложь или правда?

— Шуба! — спокойно ответила Ольга и вызывающе-горделиво подняла голову.

Богданов помолчал, потом тихо, стараясь быть проникновенным, заговорил:

— Скоро вас будут судить. На сегодняшнем допросе вы сами подрубили под собой сук. Для ясности я вам приведу один простой пример. За рулем сидит пьяный шофер. Он уже успел нарушить правила уличного движения, ему свистит орудовец и хочет задержать его. Но шофер скрывается и, чтобы замести следы, решил кривыми переулками улизнуть от наказания. Скрываясь, в горячке и растерянности он сбивает человека, наносит ему телесные повреждения. Здесь он уже совершает преступление. Такого шофера судят и дают ему десять-пятнадцать лет тюрьмы. Но могло бы быть все по-другому. Он не совершил бы преступления, если бы остановился по первому знаку орудовца. — Богданов встал из-за стола и подошел к окну. — А вот другой пример. Представьте себе, на шоссе выскочила с мячом девочка. Выскочила и чуть не попала прямо под колеса идущей на полном ходу машины. Шофер резко тормозит, пробует отвернуть машину, но дорога оказалась скользкая. Переднее колесо с силой ударяется о бруствер панели, машина переворачивается и сбивает идущего по тротуару человека. Шофер жив и здоров. Он трезв. На нем нет лица. А человек лежит на тротуаре, он мертвый. Как вы думаете — здесь другая картина? Кто несет больше ответственности перед законом: первый шофер, о котором я вам говорил, или второй?

Ольга молчит.

— Так вот, если бы вы сегодня сказали правду о тех казенных деньгах, которые вы брали год назад из кассы универмага, чтобы спасти человека, — суд посмотрел бы на это одними глазами. Вы бы расположили его к себе. Если же вы будете доказывать, что государственные деньги были похищены…

— Почему похищены? — встрепенулась Ольга.

— Да, да, похищены, суд это так и квалифицирует! Нет вам никаких скидок, и нечего вам ждать смягчающих вину обстоятельств. Наоборот, это только будет раздражать членов суда. Подумайте еще раз хорошенько, и вот вам ручка, можете своей рукой внести в протокол допроса все дополнения и исправления. — Богданов пододвинул на край стола протокол и авторучку.

Потупившись, Ольга сидела молча. Что она еще могла добавить? В голове ее все кружилось, и то, что несколько минут перед ней вырисовывалось и осознавалось отчетливо, теперь дробилось и лишалось ясного смысла и значения. Единственным желанием ее было — скорей бы кончался этот нудный допрос, который подтачивал в ней последние силы и все больше и больше пугал ее!

— Пишите же, не будьте наивной! — настаивал Богданов.

— Мне нечего писать. Я уже все сказала.

— Тогда на этом допрос закончен. У вас есть еще время подумать о том, что курортная путевка будет для вас спасительной. Шуба вас погубит.

В камеру Ольга вернулась совсем разбитая. По телу ее проходили токи болезненной слабости, ноги в коленях дрожали. Села на нары так, как в детстве любила сидеть на большой лавке у стены и болтать ногами. Она всеми силами старалась понять одно: правильно ли поступает она или в самом деле губит себя ненужным запирательством? А что, если все рассказать следователю? Ведь и в самом деле — в чем она виновата, если, рискуя, решила помочь попавшему в беду любимому человеку? А потом, неужели Лиля и вправду все рассказала на допросе?

Ольга вздрогнула, когда к ней подошла Софья Стрельникова и положила на ее плечо свою сильную тонкую руку. Она протянула Ольге клочок бумажки, на котором карандашом было написано:

«Я в семнадцатой камере. Чувствую себя хорошо.

О деньгах ничего не знаю. Лиля».