Софи ван дер Стап - Девушка с девятью париками

• Название: Девушка с девятью париками
• Автор: Софи ван дер Стап
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-085445-5

Софи ван дер Стап родилась в Амстердаме в 1983 году и была самой обычной девочкой – училась, развлекалась, влюблялась. Пока в 2005 году врачи не поставили ей диагноз – рак. В течение 54 недель химиотерапии и других изматывающих процедур Софи вела блог, почти ежедневно фиксируя то, что с ней происходило, записывая свои мысли и эмоции. А потом, когда лечение завершилось (к счастью, успешно), блог превратился в книгу «Девушка с девятью париками» – неожиданно оптимистичный взгляд на страшную болезнь. Эта грустная и смешная повесть о болезни, любви и надежде стала бестселлером в Европе, а в 2013 году была экранизирована. Софи ван дер Стап живет в Париже и продолжает заниматься литературой и журналистикой. Кроме того, она является одним из основателей международной благотворительной организации Orange Ribbon, которая помогает детям с онкологическими заболеваниями.

---

Все утро я провожу в постели, а вокруг меня – напряженный трафик. Это лишь первый день, а я уже сыта по горло. Я воняю, у меня кружится голова, и мне горько думать о планах, которые я строю.

Строила.

Строю.

Строила.

Не знаю, как сказать, в настоящем или прошедшем времени. Я делаю упрямое лицо. И, чтобы добавить драматизма, закидываю назад руку и отворачиваюсь.

Четверг, 7 апреля

Никакие духи и лосьоны в мире не способны противостоять неизбежной вони, вызванной химией. Воняет даже моя моча. Поук называет ее “химической мочой”. О запахе я помню весь день, учитывая, что должна использовать подкладное судно, вместо того чтобы сходить в нормальный взрослый туалет. Сначала я пыталась избавиться от вони с помощью всего содержимого своей сумочки, но мне пришлось уяснить, что нет ни единого шанса эту вонь побороть.

Поук, которая носит “биркенстоки”[7] так, будто они были созданы для нее, только что остановилась рядом, чтобы взвесить меня, измерить температуру и давление. Она отличается от других сестер – она не диджей, не коммивояжер и не модная молодая тусовщица. Она принадлежит к старой школе, и ей нравится, когда все в порядке. Я люблю ее до чертиков. Она такая высокая, что, когда снует от койки к койке, напоминает мне мисс Клавель из книжек про Мадлен[8], которые я обожала в детстве. Поук добивается того, чтобы было сделано все что нужно, не теряя приветливой улыбки, даже когда ее игла время от времени промахивается мимо цели, но это случается только по выходным, которые, наверное, есть даже у нее.

Сегодня у меня слишком фиговое настроение, чтобы болтаться по коридорам отделения. Через несколько часов химии медленно начинает расти тошнота. Этого мало, чтобы меня вырвало, но более чем достаточно, чтобы меня передергивало при мысли о еде. Поук уговаривает меня вылезти из постели, чтобы она могла хотя бы сменить простыни. Она делает это ежедневно, если я не сражаю ее наповал особо трагическим лицом. Мне удалось это лишь однажды: я так идеально рассчитала время, что меня вырвало именно тогда, когда Поук вошла в комнату.

Я спрашиваю ее, думает ли она обо мне, когда растворяется в собственном мире, уходя после смены из больницы.

“Да, – говорит она. – Но, когда я думаю о тебе, я думаю об инжире и финиках, а не о капельницах и стерильных иголках”. Она думает о вкусных сладких фигах и восхитительных сливочных финиках. И все потому, что однажды я довольно громко читала о полезных свойствах этих фруктов, пока она мерила мне давление. Поук всегда думает, что стакан полон, и мне начинает казаться, что это и есть путь к спасению.

Когда я думаю о Поук за пределами больницы, я думаю о трех ее детях-подростках, которые дома ждут, когда она вернется с работы, а еще о Кап-Ферра, потому что у нее есть столько чудесных историй об этом месте, и о мисс Клавель.

Пятница, 8 апреля

Утром меня разбудила мерзкая тетка с еще более мерзкой иголкой в руке. Она тащит за собой пластиковый контейнер со всем оборудованием. Еще даже нет восьми часов, мое лицо не отлипло от подушки, и я отказываюсь открывать глаза. Меня ужасно тошнит. Сопротивление бесполезно, поэтому я смиренно протягиваю руку. Один мой глаз открыт и злобно смотрит на иглу в надежде, что тетка справится с первого раза. Не тут-то было. Сволочь.

Она отодвигает занавеску, и я получаю свой завтрак.

“Доброе утро!” – кофейная дама кричит так, чтобы и тот, кто еще видит сны, наверняка проснулся. Как и в любое другое утро, она приносит мне термос с кипятком, чтобы я сама могла заваривать себе чай. Когда я вижу новый пакет с физраствором, подвешенный к стойке капельницы, я вспоминаю, что нужно пописать. Но это значит, что я запутаюсь в трубках. Хотела бы я просто вернуться в постель, но непрерывный поток буфетчиц, иголок, медсестер и докторов не дает даже просто закрыть глаза и притвориться, будто все это сон.

Я встаю и готовлюсь идти вниз, к гигиенисту. Я должна видеться с ним регулярно, чтобы мои зубы не выпали из-за лекарств, которые в меня вливают. Пока что они держатся вполне прилично. По словам врача, у меня крепкие зубы.

“Как и у вашей мамы”.

Да, как и у мамы. Ее он тоже помнит.

Чтобы добраться до его кабинета, я должна набраться духу и спуститься туда, где обитают нормальные люди. Нормальные люди, у которых могут быть легкие недомогания, но которые не гниют там, наверху. Нормальные люди, которые просто пришли на прием к врачу, а не затем, чтобы остаться. Внизу все такое доброкачественное.

Прикованная к стерегущей меня стойке капельницы, я еду в лифте на первый этаж. В попытке смешаться с остальными я надела свою обычную, повседневную одежду: джинсы и черную водолазку. Жаль, я не могу скрыть красные, опухшие щеки. Такое ощущение, что все на меня смотрят. Их взгляды говорят мне, что они знают: я явилась сюда не из какого-то другого отделения, а именно из онкологии, где заботятся о людях, болеющих раком. Такие встречи, возможно, худшее, что есть во всей болезни. То, что для этих людей нереально, для меня – моя жизнь. Когда прием у дантиста заканчивается, я возвращаюсь наверх так быстро, как только могу.

* * *

Моя капельница словно телохранитель – всегда рядом: когда гаснет свет, когда я умываюсь, чищу зубы, засыпаю и мечтаю о докторе К. А еще – когда свет зажигается, я просыпаюсь, умываюсь, чищу зубы и завтракаю. Мы соединены тонкой и гибкой пульсирующей трубкой, которая поддерживает течение потока жидкости между нами. Капельница не оставляет меня ни на время сна, ни на время еды, и ей не нужен отдых от лекарств. Большую часть времени мы не разговариваем, но в преддверии опасности она заставляет услышать себя, пища и призывая сестру к моей кровати.

Хотя по вечерам я не могу избавиться от ощущения одиночества, это самые драгоценные минуты за весь день. Наконец-то меня оставили в покое, разрешив обдумать собственные мысли, попялить-ся в окно или посмотреть “Отчаянных домохозяек”, ненароком привлекая внимание медсестры, остановившейся ради минуты легкого развлечения. Каждый вечер, прежде чем закрыть глаза, я смотрю на часовую башню напротив больницы. Эти часы я видела из кабинета доктора К. в отделении пульмонологии. Странный же путь я проделала из того отделения сюда. Сейчас я не знаю, что такое время, но часы тикают все так же.

Ох, доктор К., я все еще надеюсь на неожиданный визит, или поцелуй, или открытку. Ночью мое одиночество достигает пика, и больше всего я тоскую по сильным рукам. Я правда уверена, что скучаю именно по рукам доктора К., а не по рукам смазливых двадцатилетних. Я ненавижу саму мысль о том, что умру, не познав настоящей любви. Если я умру завтра, в церкви будет полно брошенных бывших, но сейчас рядом со мной никого нет.

Дальше по коридору кто-то умирает и напоминает мне носорога с зубной болью. Они должны были предупредить меня, чтобы я заказала беруши. Буду ли я кричать так же? Или так же пахнуть? Ну что за кошмар. Пожалуйста, пусть это буду не я. Я нажимаю красную кнопку, и вскоре появляется Бас с берушами. Даже в три утра приятно видеть его у своей постели. Затычки розовые и мягкие. Согревая их в руках, я слышу угрожающий шепот из темноты: “Закрой варежку!” Один из моих соседей по отделению С6, кажется, тоже достиг предела. Иногда это место и в самом деле напоминает психушку.

Я засыпаю с мокрым лицом. Хорошо хоть, что завтра я еду домой.

Понедельник, 11 апреля

Если верить моему календарю, это одиннадцатая неделя химиотерапии и первая неделя второго семестра в университете. Технически меня внесли в список студентов на все время болезни – деньги на ветер, но слово “отчисление” тысячу раз вгоняло меня в слезы.

Летом, сразу после выпускного в школе, я купила билет до Тибета. Мой интерес к этой стране появился где-то между чтением романов Германа Гессе и сильным увлечением парнем по имени Ральф, чей дом был увешан тибетскими молитвенными флагами. С четырнадцати лет я страстно хотела увидеть Гималаи, но единственным способом добраться туда и благополучно поездить по стране был тур в составе организованной группы. Когда я приехала в аэропорт, готовая начать свое грандиозное путешествие, я увидела, что мои попутчики – кучка пенсионеров. Тогда мой энтузиазм несколько поубавился, но чем больше я путешествовала с ними, тем сильнее влюблялась в их рассказы. Нас объединял дух авантюризма. Не так уж много дедушек решаются поехать в отпуск в Тибет, так же как и далеко не все восемнадцатилетние девушки готовы променять Ибицу на Гималаи.

Поездка началась в Пекине и через месяц закончилась в Катманду, где я решила задержаться подольше. Я обожала быть сама по себе, но в Катманду недолго пробыла в одиночестве. Вскоре я нашла себе попутчиков. Одним из них была немка по имени Сильви. Мы с Сильви взобрались на Аннапурну и провели три гималайские недели в болтовне, мечтах и раздумьях. Мы вскарабкались вверх на 5,4 тысячи метров и спали в крошечных гестхаусах, которые едва могли согреть нас. Ледяные ветра продували деревянные стены насквозь. Ночами было так холодно, что мы спали, не снимая перчаток и шапок. Как две девушки, путешествующие без сопровождения, мы завели одно правило: если одной из нас ночью захочется пописать, вторая должна встать и идти с ней. Помню, как мы обнаружили, что снаружи так же холодно, как и внутри, и посреди ночи сидели, обнявшись, на корточках в восторге от окружающих нас заснеженных вершин и старались не обмочить ноги.