Николас Спаркс - Дальняя дорога

• Название: Дальняя дорога
• Автор: Николас Спаркс
• Жанр: Зарубежные любовные романы
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-084579-8

Что, казалось бы, общего между стариком Айрой Левннсоном, на грани жизни и смерти вспоминающим историю своей любви к жене Рут, – и студенткой Софией, влюбившейся в обыкновенного парня и делающей непростой выбор между чувством и блестящим будущим?

Эти две пары разделяют десятилетия. Но однажды их жизни пересекутся и события примут неожиданный оборот…

Как причудливо порой переплетаются человеческие судьбы…

---

Но тело болит. Подушка, похоже, сработала не сразу, потому что я ударился головой о руль и потерял сознание. Не знаю, сколько я так пролежал. Рана на голове продолжает кровоточить, кости правой руки как будто пробиваются сквозь кожу. Ключица и плечо ноют, и я боюсь пошевелиться. Убеждаю себя, что могло быть хуже. Хотя и идет снег, снаружи не так уж холодно. Сегодня вечером температура понизится до минус пяти, а завтра поднимется до плюс трех. Обещают ветер, порывы которого будут достигать двадцати миль в час. В воскресенье ветер еще усилится, но к вечеру понедельника погода постепенно улучшится. К тому времени холодный фронт переместится, и ветер стихнет почти полностью. Во вторник потеплеет до плюс десяти.

Я знаю это, потому что смотрю «Погодный канал». Он гораздо увлекательней новостей. Там не только сообщают прогноз на завтра, но и рассказывают о катастрофических погодных явлениях в прошлом. Я видел сюжет о людях, которые находились в ванной, когда торнадо сорвал дом с фундамента, и слышал рассказы потерпевших, которых спасли от наводнения. Герои этих сюжетов – выжившие после катастроф. И мне нравится заранее знать это. В прошлом году я видел сюжет о пассажирах, которых в Чикаго застигла снежная буря. Снег сыпался так быстро, что дороги завалило, в то время как тысячи людей еще находились в пути. Восемь часов они просидели в машинах, не имея возможности тронуться с места, пока не потеплело. В передаче показали двоих пострадавших, и меня поразило то, что перемена погоды застала их врасплох. Оба чуть не умерли от переохлаждения, когда разразилась метель. Честно говоря, я чего-то не понимаю. Те, кто живет в Чикаго, знают, что снег там идет регулярно; они раз за разом переживают снежные бури, которые налетают из Канады. Они должны понимать, что в таком случае становится холодно. Как можно этого не знать? Если бы я жил в Чикаго, то с ноября возил бы в багажнике теплые одеяла, шапку, запасную зимнюю куртку, перчатки, лопату, фонарик, грелку для рук и бутылку с водой. И мне бы ничего не стоило провести под снежным завалом две недели.

Моя проблема, впрочем, в том, что живу я в Северной Каролине. И обычно, когда я сажусь за руль – не считая ежегодной поездки в горы, которая, как правило, бывает летом, – то не отъезжаю от дома дальше чем на несколько миль. Поэтому в моем багажнике пусто; но меня отчасти утешает тот факт, что будь там даже портативный отель, он бы мало чем помог. Склон обледенелый и крутой, и я ни за что не сумел бы добраться до багажника, даже если бы он содержал сокровища Тутанхамона. И все-таки я не то чтобы совсем не подготовлен к чрезвычайной ситуации. Прежде чем выехать из дому, я прихватил полный термос кофе, два сэндвича, пакет чернослива и бутылку воды. Еда лежала на пассажирском сиденье, рядом с письмом, и, хотя во время аварии все разлетелось по салону, приятно сознавать, что припасы никуда не делись из машины. Если я проголодаюсь, то попробую их найти, хотя, конечно, у еды и питья есть свои минусы. То, что вошло, должно выйти, а я еще не придумал, как это сделать. Мои ходунки на заднем сиденье, и если я шагну на склон, то кювет станет моей могилой. Учитывая полученные мною повреждения, зов природы – не первоочередная проблема.

Кстати, об аварии. Я мог бы, наверное, сочинить захватывающую историю про ненастную погоду или про злобного водителя, который заставил меня свернуть в кювет, но на самом деле все было не так. Случилось вот что: стемнело, пошел снег, с каждой минутой все сильнее, и внезапно дорога просто исчезла. Наверное, я свернул – я говорю «наверное», потому что не видел поворота, – и в следующую секунду пробил ограждение и покатился вниз по крутому склону. И вот сижу здесь, один и в темноте, и гадаю, светит ли мне стать героем сюжета на «Погодном канале».

Сквозь ветровое стекло ничего не видно. В теле вспыхивает мучительная боль, но я включаю стеклоочистители, хоть без особой надежды, и они вдруг принимаются сгребать снег, оставляя за собой тонкий слой льда. Это просто чудесно, но я неохотно выключаю щетки, а заодно и фары – оказалось, они горели до сих пор. Напоминаю себе, что нужно сохранять оставшийся заряд аккумулятора, на тот случай если придется сигналить.

Я устраиваюсь поудобнее и чувствую, как огненная вспышка пронизывает руку от локтя до ключицы. В глазах темнеет. Какая нестерпимая мука. Я вдыхаю и выдыхаю, ожидая, когда боль пройдет. Господи, пожалуйста. Остается молиться, чтобы не кричать… но внезапно становится легче. Я дышу ровно и стараюсь сдерживать слезы, а когда наконец боль отступает, ощущаю страшное изнеможение. Я готов заснуть навеки. Глаза закрываются. Я очень устал.

Как ни странно, я думаю о Дэниэле Маккаллуме. Вспоминаю подарок, который он нам оставил. Соскальзывая в темноту, я лениво задумываюсь, сколько времени пройдет, прежде чем кто-нибудь меня обнаружит.

– Айра.

Я слышу во сне какой-то невнятный звук, словно нахожусь под водой. Проходит несколько секунд, прежде чем я понимаю, что кто-то зовет меня по имени. Но это же невозможно.

– Проснись, Айра.

Я открываю глаза. На сиденье рядом со мной – Рут, моя жена.

– Это не сон, – говорю я, по-прежнему лежа головой на руле. Без очков, которые свалились во время столкновения, ее черты расплываются, как у призрака.

– Ты слетел в кювет.

Я безмолвно моргаю.

– Со мной чуть не столкнулся какой-то ненормальный. Машину занесло на льду. У меня отличная реакция, не то было бы хуже.

– Ты съехал с дороги, потому что слеп как крот и слишком стар, чтобы водить машину. Сколько раз я говорила, что тебе опасно садиться за руль?

– Ни разу.

– И напрасно. Ты даже не заметил поворот. – Она замолкает. – У тебя кровь идет.

Приподняв голову, я вытираю здоровой рукой лоб и вижу, что ладонь алого цвета. Красные пятна – на руле и на приборной панели. Интересно, сколько крови я потерял?

– Знаю.

– Ты сломал руку и ключицу, и повредил плечо.

– Знаю, – повторяю я. Когда я моргаю, Рут то появляется, то исчезает.

– Тебе нужно в больницу.

– Не стану спорить.

– Я волнуюсь, правда.

Я медленно вдыхаю и выдыхаю, прежде чем ответить.

– Я тоже.

Моей жены Рут нет в машине, это факт. Она умерла девять лет назад, и в тот день я понял, что моя жизнь остановилась. Я позвал ее, сидя в гостиной, а когда она не ответила, встал с кресла и направился в спальню. Тогда я еще мог передвигаться без ходунков, хотя и не быстро. Добравшись до места, я увидел, что Рут лежит на полу рядом с кроватью, на правом боку. Я вызвал «скорую», опустился на колени рядом с женой, перевернул ее на спину, пощупал пульс и ничего не ощутил. Прижавшись губами ко рту Рут, я стал дышать – так, что чуть сам не потерял сознание, – но тщетно. Я целовал Рут в губы и в щеки и держал в объятиях, пока не приехала «скорая». Женщина, с которой я прожил пятьдесят пять лет, умерла, и в мгновение ока исчезло все, чем я дорожил.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я.

– Ничего себе вопрос! Я здесь из-за тебя.

Ну конечно.

– И долго я лежал без сознания?

– Не знаю, – отвечает она. – Уже стемнело. Кажется, ты мерзнешь.

– Мне постоянно холодно.

– Но не настолько.

– Да, – соглашаюсь я. – Не настолько.

– Что ты делал на этой дороге? Куда ехал?

Я пытаюсь шевельнуться, но воспоминание о мучительной боли меня останавливает.

– Ты же знаешь.

– Да, – говорит она. – В Черные горы. Где мы провели медовый месяц.

– Я хотел съездить туда в последний раз. Завтра наша годовщина.

Она отвечает не сразу.

– По-моему, у тебя что-то с памятью. Мы поженились в августе, а не в феврале.

– Не та годовщина. Другая.

Ей незачем знать, что, если верить доктору, я не протяну до августа.

– Ты о чем? Никакой другой годовщины нет. Она одна.

– Я имею в виду день, когда моя жизнь изменилась навсегда, – объясняю я. – Тот день, когда мы познакомились.

Рут молчит. Она знает, что я говорю искренне, но в отличие от меня ей трудно выражать подобные вещи словами. Ее любовь была огромна, но Рут выражала свои чувства в прикосновениях, в легких касаниях губ, в выражении лица. А когда я особенно в этом нуждался, то и в письмах.

– Шестого февраля 1939 года, – напоминаю я. – Ты ходила за покупками с матерью, и вы зашли к нам в магазин. Твоя мать, Элизабет, хотела купить шляпу отцу.

Рут откидывается на спинку сиденья, не сводя с меня глаз.

– Ты вышел из задней комнаты, – произносит она. – Потом появилась твоя мама…

Я внезапно вспоминаю: да, так оно и было. Рут всегда отличалась необыкновенной памятью.

Как и родители моей матери, семья Рут приехала из Вены, но в отличие от нас они эмигрировали в Америку всего два месяца назад. Они бежали, когда Гитлер насильственно включил Австрию в состав рейха. Отец Рут, Якоб Пфеффер, профессор-искусствовед, знал, что сулит евреям возвышение Гитлера; он продал все имущество и дал взятку кому нужно, чтобы гарантировать своей семье свободу. Выбравшись за границу, в Швейцарию, они отправились в Лондон, а потом в Нью-Йорк, прежде чем наконец уехать в Северную Каролину. Кто-то из родственников Якоба держал мебельную мастерскую в нескольких кварталах от магазина моего отца, и несколько месяцев Рут и ее семья жили в двух крохотных комнатках над мастерской. Позже я узнал, что от испарений лака Рут разболелась и по ночам едва могла спать.