Олег Куваев - Через триста лет после радуги

• Название: Через триста лет после радуги
• Автор: Олег Куваев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1981

Дорогие друзья! Серия «Библиотека юношества» пополняется новой книгой. Автор ее — Олег Михайлович Куваев прожил короткую, но яркую и открытую жизнь (1934–1975 гг.). Имя его приобрело особенно широкую известность у нас в стране и за рубежом после выхода романа «Территория», получившего первую премию на Всесоюзном конкурсе произведений о рабочем классе.

Он был геологом, исследователем Севера, мечтателем, человеком, требовательным к себе и в жизни и в литературе. Его личность ярко отразилась в творчестве, в частности, в рассказах и повестях, составивших эту книгу, в очерке «О себе», написанном еще в начале творческого пути и использованном нами в качестве предисловия.

В книгу вошли повести «Чудаки живут на Востоке», «Тройной полярный сюжет», «Весенняя охота на гусей», рассказы о мужественных, целеустремленных, ищущих людях.

---

Трасса здесь открылась недавно, и горнолыжник был скромный. После недавних соревнований осталось несколько мастеров, отрабатывавших скоростной спуск, и еще была серая масса, которая маялась на непослушных склонах, а чаще стояла, задрав голову к солнцу, как новомодные в темных очках зороастрийцы-огнепоклонники.

Ежедневно около часа дня раздавался предупреждающий крик, махали палками, все выстраивались по бокам склона и смотрели вверх, откуда вылетали в свисте разорванного воздуха мастера. Шлем, темные очки и воздушный свист — до чего ж это было красиво! Если мастера и делали показуху, то настоящую.

Склон оживал, и солнцепоклонники с новой силой начинали утюжить его, надеясь хотя бы в мечтах приблизиться к непостижимой и рискованной красоте горнолыжного спуска. Здесь была своя шкала ценностей; иронизирующие снобы сюда еще не добрались, предпочитая более легкие места для упражнения в иронии.

…На Север я укатил обогащенный принципом, который Миша Хергиани преподал мне, когда взялся учить горнолыжной технике. Принцип заключался в том, что, когда склон крут и тебе страшно, надо еще больше падать на носки лыж, ломая страх, — и будет нормально. До сих пор не знаю, насколько правилен этот принцип с точки зрения горнолыжной техники, но мне он помог. Я не то чтобы просто его запомнил, я включил его в сборник заповедей.

В белоснежных местах Арктики, где снег или выдут ветрами, или спрессован в заструги, больше похожие на пластмассу, я часто вспоминал, как в горах сейчас снег идет крупными хлопьями, ветки сосен сгибаются под его тяжестью, стряхивают и потом качаются долго и облегченно. Говорят, что именно вид сосен, стряхивающих снег, натолкнул основателя борьбы дзюдо на принципы этой борьбы. «Поддаться, чтобы победить».

Принципы, по которым жили в бесснежных местах Арктики, были другими. По тем принципам тебе прощалось все или многое, кроме дешевки в работе, трусости и жизненного слюнтяйства. Если же ты имел глупость это допустить, то автоматически становился вне общества — будь то на дружеской выпивке, в общежитии или в вечерней беседе о мироздании. В общем, «вперед и прямо». Ей-богу, остается удивляться лишь, как мы, будучи уже инженерами, ухитрялись сохранять чистоту и наивность семиклассников.

…В следующий раз я увидел Хергиани через два года. Он изменился. В нем появилась твердость, которая приходит к мужчине, когда цель жизни ему точно известна и средства для ее достижения есть.

…Прошло еще время… Семь лет. На трассе были построены подъемники, и сюда пришло многолюдство. Все изменилось, кроме сосен и гор. В Терсколе стояли здания стеклянных гостиниц с хорошими, как говорят, бытовыми условиями, у подножия склона, на длинных шестах полоскались спортивные флаги, и репродуктор хрипел цифрами и фамилиями. Шли постоянные соревнования, потому что здесь самая сложная и самая оборудованная трасса в Союзе. А люди на склонах делились теперь на две категории: «эт-ти туристы» и «мастера». Всюду было шумно от транзисторной техники и ярко от разноцветной синтетики на лыжах и людях.

Миша Хергиани погиб два года назад очень далеко отсюда — в итальянских Доломитовых Альпах. Об этом достаточно много писали газеты.

Я все пытался выяснить, как и почему он погиб. Ей-богу, это было необходимо. Необходим был последний штрих, чтобы получился вывод, неясный в то время еще мне самому. Ибо жизнь спустя годы из упрощенной черно-белой шашечной плоскости перешла в более расплывчатые, но и более сложные категории.

Никто мне не мог толком на это ответить. Наверное, потому, что я искал высший смысл и вопросы мои были невнятны.

То, что он выбрал сложнейший скальный маршрут, так на то он и был Хергиани. И то, что был камнепад, перебивший страховочный шнур, так это случайность, от которой не гарантирован ни один человек, и альпинист особенно. Люди, с веранды альпинистского отеля следившие за восхождением, видели, как падал вниз один из лучших альпинистов планеты, всю жизнь стремившийся вверх. Ничего они не могли сделать.

Еще проявило потрясающую оперативность итальянское телевидение, сообщившее о гибели «знаменитого Хергиани» чуть ли не в тот момент, когда тело его грохнулось с высоты шестисот метров.

Похоронили его в Сванетии. И вся Сванетия, как говорят очевидцы, собралась, чтобы почтить память «тигра скал» — так окрестила его западная пресса по аналогии с «тигром снегов» Тенсингом. А еще он был членом «клуба шерпов» — высшего альпинистского ордена. Всего их было двое в Советском Союзе.

Осталась улица имени Михаила Хергиани, приз скалолазов его имени и мемориальная доска в одном из альплагерей.

На этом я кончу заупокойные перечисления. В памяти у меня он остался таким, как десять лет назад: очень знаменитый и яркий, со странным взглядом, где смешивались печаль и ребячий азарт.

…И все-таки был высший смысл. Встречаясь с людьми, которые знали его гораздо лучше меня, потому что вместе делили досуг и опасность, я столкнулся с тем, что не так уж часто бывает. Никто не кричал «я был его другом», никто не примазывался к его славе. Люди держали память о нем бережно, как держат в ладони трепетного живого птенца.

Наверное, альпинизм нельзя считать спортом в чистом его виде. В нем есть элемент риска, который очищает души людей, и есть тот самый «момент истины», о котором писал Хемингуэй, и термин этот сейчас часто употребляют. Наверное, альпинизм больше сходен с человеческой жизнью вообще, чем со спортом, если, конечно, речь идет о том случае, когда человек решил жизнь прожить, а не прожечь, или, хуже того, просуществовать в безликом мире мелких страстей.

В горах преобразовалось его сердце…

В этом году я поздно приехал в Терскол, а весна была ранней. И как-то в один из дней, когда солнце было чересчур ярким и очень громко вопил чей-то магнитофон, я не стал надевать лыжи, не стал в очередь к подъемнику, а просто так поднялся на то место, где Миша Хергиани учил когда-то наивного суперполярника падать на носки лыж и тем самым ломать страх. Победить, не поддаваясь. Это был его личный подарок мне.

Здесь было тихо, стояли сосны. И я явственно услышал, как замкнулся круг времени, как мы закрываем дверь, переходя из одной комнаты в другую. Был высший смысл, был «момент истины». Горы будут горами, сколько их ни глянцуй на открытках, и в каких бы неожиданных сочетаниях ни шло коловращение лиц и имен, где-то среди этих лиц попадутся бывшие или настоящие самолюбивые мальчики, которым снятся гибельные выси и которым суждено стать знаменитыми.

За Полярным кругом работают другие двадцатипятилетние, а те, с кем молились единым богам, сейчас уже обрастают учеными степенями и должностями. Сейчас, прислонившись к теплой от солнца сосне, я верил, что должности, звания и комфорт не погасят в них священный огонь, горевший во времена, когда мир казался сосредоточенным за Полярным кругом или там, где рискуют.

Потом я пошел к Иосифу, члену знаменитого тандема Кахиани — Хергиани или Хергиани — Кахиани, как будет угодно читателю. Иосиф Кахиани, этот второй член «клуба шерпов», поздоровается со мной очень торжественно по принятому у нас шутливому ритуалу. Ритуал этот мы взяли с ним из «светской хроники», из писем, которые пишут старому мудрому Иосифу один английский лорд и даже одна подруга правящей королевы. Иосиф поставил чайник, и мы в сотый раз стали обсуждать, как осенью поедем на кабанов и что для этого надо иметь.

…О Мише Хергиани Иосиф говорит редко. Он был действительно его другом, старшим по возрасту и опыту, и, наверное, не может простить, что его не было тогда в Доломитовых Альпах, ибо его опыт и нюх солдата всегда вовремя сдерживали экспансивного Хергиани. Иосиф предпочитал вспоминать о друге разные смешные истории, которые с ними были дома и за рубежом. Только однажды он добавил в перечисление того, что Миша оставил, людей, которых спас Хергиани. Их было много, кого спас или они спасли вместе.

Есть фотография, на которой стоят два равноценных человека: Тенсинг и Хергиани. Где-то на заднем фоне гора Эльбрус. Фотографию эту многие знают, но не все знают, что, когда Тенсинг был гостем в Советском Союзе и они поднимались на Эльбрус, Миша ночью сбегал на эту высшую точку Европы и выбил на леднике гигантские буквы «Добро пожаловать, Тенсинг». Наверное, и сам Тенсинг не знает этого, потому что ночью пошел снег и все замело.

Еще одна фотография висит у меня дома. На ней очень парадный, при полном наборе военных и спортивных наград Иосиф Кахиани. Я часто улыбаюсь, когда смотрю на нее, потому что знаю, что за всем этим парадом, блеском, медалями этими — просто мудрый и насмешливый Иосиф. Мудрость сия и насмешка свойственны только людям, часто видящим смерть и потому лучше других знающим дену суете, мишуре — всему, что в начале рассказа я по-жаргонному назвал показухой. Еще лучше меня это чувствуют дети, которые льнут к Иосифу Кахиани, наверное, потому, что в их крохотных сердцах колотятся будущие сердца мужчин.