Клаус Шарф - Екатерина II, Германия и немцы

• Название: Екатерина II, Германия и немцы
• Автор: Клаус Шарф
• Жанр: Образовательная литература
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4448-0402-5

Перевод книги «Екатерина II, Германия и немцы» (1995), написанной немецким историком Клаусом Шарфом, известным своими публикациями по истории России раннего Нового времени, является значительным вкладом в изучение Российской империи второй половины XVIII века – периода, неотъемлемо связанного с личностью императрицы Екатерины II. Ее личный жизненный опыт, образование, полученное в межконфессиональной среде, воспоминания о времени, проведенном в Германии, были актуальны для нее до конца жизни. Начиная с Семилетней войны и завершая войнами, которые вела революционная Франция, она стремилась быть гарантом равновесия сил в Священной Римской империи и в Европе в целом, и делала это прежде всего в интересах Российской империи, а также в целях установления мира между державами – основными игроками на европейском политическом поле.

Scharf C. Katharina II, Deutschland und die Deutschen.

---

Едва ли стоит глубоко вникать в детали того, что стремилась сказать в своих автобиографических заметках Екатерина – и как императрица, и как писательница. Все, что сообщает Екатерина о своих детских и юношеских годах, проведенных в Германии, подчинено одной большой теме. Примечательным и ретроспективно весьма занятным представлялся самодержавной правительнице прежде всего ее взлет – из мелкокняжеской среды Северной Германии, откуда происходили родители Екатерины, и гарнизонного города Штеттина в Померании, где ее отец, князь Христиан Август Ангальт-Цербст-Дорнбургский, носивший прусский мундир со времен Войны за испанское наследство, под протекцией князя Леопольда Ангальт-Дессауского дослужился до коменданта, в 1733 году – до губернатора и генерал-лейтенанта, а к 1742 году – и вовсе до фельдмаршала[170]. Город, расположенный неподалеку от устья Одера, принадлежал Швеции с 1648 года. Он сильно пострадал от обстрелов во время датско-шведской и Северной войн – в 1677 и 1713 годах. В 1720 году, по Стокгольмскому мирному договору между Швецией и Пруссией, город был выкуплен Фридрихом Вильгельмом I у шведской королевы за 2 миллиона талеров в составе территории Средней Померании общей площадью в 81 квадратную милю. Штеттин, дававший Пруссии выход к морю, в последующие десятилетия пережил экономический взлет, сопровождавшийся оживленным строительством[171].

Повод высказаться о городе – месте своего рождения представился Екатерине в 1776 году благодаря далеко не случайному совпадению: вюртембергская принцесса София Доротея, избранная невестой для наследника престола Павла Петровича, тоже появилась на свет в Штеттине[172]. Отличавшийся любознательностью Гримм изъявил желание познакомиться с genius loci[173] поближе, и тогда Екатерина иронично предупредила Гримма на случай, если он не сумеет «освободиться от этой охоты [посетить Штеттин]»:

…знайте, что я родилась в доме Грейфенгейма, в Мариинском приходе, что я жила и воспитывалась в угловой части зáмка, и занимала наверху три комнаты со сводами, возле церкви, что в углу. Колокольня была возле моей спальни. Там учила меня мамзель Кардель и делал мне испытания (Prüfungen) г. Вагнер. Через весь этот флигель, по два или по три раза в день, я ходила, подпрыгивая, к матушке, жившей на другом конце. Впрочем, не вижу в том ничего занимательного; разве, может быть, вы полагаете, что местность что-нибудь значит и имеет влияние на произведение сносных императриц. В таком случае вам надо предложить прусскому королю, чтобы он завел там школу или рассадник в этом вкусе[174].

Несколько недель спустя она добавила к сказанному, что вскоре, вероятно, на ловлю принцесс в Штеттин потянутся караваны посланников, «которые будут там собираться, как за Шпицбергеном китоловы»[175]. Из других свидетельств, кроме того, известно, что еще в 1763 году она отправила штеттинскому магистрату коллекцию российских памятных монет, в дальнейшем постоянно отличала и его, и самих горожан почестями и подарками и проявляла благосклонное внимание к учителям своего детства[176]. Штеттинцы платили ей за это благодарностью, широко отмечая дни рождения «великой соотечественницы»[177].

Помимо топографических данных, в приведенном отрывке из письма к Гримму интересны два момента. Автобиографические записки Екатерины устроены таким образом, что комнаты, здания и площади складываются в картину былой жизни и оживают лишь в присутствии действующих лиц: на тот момент – матери и воспитателей. Если Штеттин и оказал на нее какое-либо влияние, то лишь благодаря окружавшему ее обществу. Когда Гримм выразил сожаление по поводу того, что ему так и не удалось побывать в Штеттине, императрица насмешливо поинтересовалась, действительно ли он считает, что трава и вода могут каким-то образом влиять на человека[178].

Следует помнить, что легкость и шутливость цитируемых здесь слов не должна уводить нас от их политического содержания. Именно потому, что ни в одном другом высказывании Екатерины Штеттин не находит более подробного описания, намек сорокасемилетней императрицы вполне прозрачен, а за точностью топографии детской идиллии, как и за утрированной шутливостью, кроется одинаковый смысл: только потому, что она стала императрицей, на портовый город в устье Одера падает отблеск величия, а ее единственная в своем роде карьера, собственными силами добытый престол, делает любые сравнения смехотворными. Даже былой патрон ее отца и посредник в ее браке с наследником российского престола, вполне уважаемый Екатериной «старый Фриц», превращается в комическую фигуру, оказавшись героем ее шутливого высказывания: ведь ему предлагают прислать в Петербург еще одну немецкую принцессу, чтобы та могла повторить ее уникальную судьбу – будучи дочерью прусского солдата, стать самодержавной российской императрицей.

Дом князей Ангальтских в поздних размышлениях Екатерины не представлялся идеальным трамплином в Петербург. Не уступая по знатности княжеским домам России в силу своего происхождения от древнего асканского рода, к XVIII веку он утратил свою былую власть и испытывал серьезные финансовые трудности. На княжеский престол в Цербсте пятидесятитрехлетний Христиан Август вступил вместе со своим старшим братом Иоганном Людвигом лишь в 1743 году, за год до переезда его дочери в Россию[179]. В начале 1770-х годов императрица сухо, как в учебнике по государственному праву, воспроизводила сложившиеся в княжестве правовые обстоятельства:

Ангальтский дом не знает права первородства; все принцы одной ветви имеют право на раздел; они так много делили, что почти ничего для дележа не осталось, и потому младшие в интересах семейного благосостояния уступают обыкновенно старшему владетельное право, довольствуясь удельной землей [апанажем]; но так как у отца были дети, а его старший брат не был женат, то они владели вместе[180].

Хотя, несомненно, здесь Екатерина сама недвусмысленно и весьма убедительно переплетает историю государства и династии с описанием своей жизни, она вполне могла обращаться к образцам литературы такого рода, например к замечательным трудам Иоганна Кристофа Бекманна по истории князей Ангальтских, а также их продолжению, автором которого был Самюэль Ленц[181]. Кроме названных работ, самым актуальным содержанием и компетентностью на тот момент отличались статьи по истории Ангальта из Всеобщего лексикона Иоганна Генриха Цедлера[182]. Как бы то ни было, в оставленных Екатериной воспоминаниях о Германии это единственный фрагмент, при написании которого она могла обратиться за помощью к литературе. В этом отрывке, возможно, обобщаются передававшиеся устно, в семейной традиции, сведения, прочно закрепившиеся в памяти автора в ее юные годы. Это предположение подтверждается замечанием Екатерины, сделанным ею в фрагменте мемуаров, начатом в том же 1771 году: в Йевере, владении цербстских князей в регионе Ольденбург, где, как ей было известно, в XVI веке правила «фрейлейн Мария», дочери также могли наследовать престол[183]. Таким образом, если она и не могла рассчитывать на цербстское наследство, то для нее было очевидно, что при определенных условиях она сможет получить правление в Йевере.

Значительно теснее была связана с центрами европейской политики семья матери Екатерины – честолюбивой княгини Иоганны Елизаветы, дочери любекского принца-епископа Христиана Августа Гольштейн-Готторпского[184]. Ее двоюродный брат Карл Фридрих в 1725 году стал супругом Анны, дочери Петра I, а родной брат Карл Август обручился с сестрой Анны Елизаветой, будущей русской императрицей, однако умер в 1727 году в Петербурге от ветряной оспы. Другой брат Иоганны Елизаветы, Адольф Фридрих, с 1744 года состоявший в браке с прусской принцессой Луизой Ульрикой, сестрой Фридриха II, в 1751 году стал королем Швеции[185].

Братьев и сестер Екатерина упоминает в своих мемуарах лишь вскользь. Ее собственное рождение не вызвало большой радости ни у почти семнадцатилетней матери, ни у ее семейного окружения, поскольку все ждали сына[186]. Тот факт, что в 1771 году Екатерина начала свои автобиографические записки с этого устного предания, заставляет предположить, что тем самым она лишь подчеркивала невыгодные стартовые условия своей карьеры. Однако по ходу повествования становится ясно, что она и в самом деле упрекала мать в недостаточной любви к своей старшей дочери. По ее словам, княгиня перенесла всю свою любовь на наследника – Вильгельма Христиана Фридриха, родившегося полтора года спустя и страдавшего вывихом бедра. Когда в 1742 году он умер от сыпного тифа, мать была безутешна, «и нужно было по крайней мере присутствие всей семьи, чтобы помочь ей перенести это горе»[187]. Вторая дочь, Августа Христина Шарлотта, родившаяся в 1736 году, прожила всего двенадцать дней, третья – рожденная в 1743 году Елизавета – два года[188].