Ольга Елисеева - Бенкендорф. Правда и мифы о грозном властителе III отделения

• Название: Бенкендорф. Правда и мифы о грозном властителе III отделения
• Автор: Ольга Елисеева
• Жанр: Научпоп
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4444-2398-1

Наши современники хорошо усвоили со школьной скамьи, что Бенкендорф был для Пушкина «злой мачехой», нерадивой нянькой. Зададимся вопросом: а кем Пушкин был для Бенкендорфа? Скрещение биографии Бенкендорфа с биографией Пушкина — удобный случай рассказать о шефе жандармов больше, чем принято. И не только о нем. За плечами Александра Христофоровича вырастает целый мир, встают события и люди, которые как будто не играют в жизни поэта особой роли или значатся «недругами». Читателю полезно узнать, что коловращение вокруг поэта было далеко не единственным и даже не центральным в тогдашней русской вселенной. Полезно увидеть и человека иного — служилого — мира, который в тот момент господствовал в России. И услышать его правду.

Знак информационной продукции 12+

---

Справедливо ли? Попробуем разобраться.

Скрещение биографии Бенкендорфа с биографией Пушкина — удобный случай рассказать о шефе жандармов больше, чем принято. И не только о нем. За плечами Александра Христофоровича вырастает целый мир, встают события и люди, которые как будто не играют в жизни поэта особой роли или значатся «недругами». Все они сильно удивились бы, узнай о сегодняшней атрибуции. В их собственной жизни Пушкин занимал весьма немного места.

Читателю полезно узнать, что коловращение вокруг поэта было далеко не единственным и даже не центральным в тогдашней русской вселенной. Полезно увидеть человека иного — служилого — мира, который в тот момент господствовал в России. И услышать его правду. Возможно, она не покажется такой уж непонятной.

Глава 1 «ГОСУДАРЬ ХОТЕЛ…»

Когда посреди коронационных праздников 1826 г. Александр Христофорович Бенкендорф услышал, что император намерен вернуть Пушкина из ссылки, он вряд ли удивился. Хотя на его столе уже лежали донесения литератора С.И. Висковатова о «буйном» поведении титулярного советника, находившегося в Псковской губернии под надзором. А кроме того, носились слухи о каких-то стихах на «14 декабря»…

Но Бенкендорф служил давно, видел всякое и принимал жизнь такой, какая есть: это экономило время. Бумаги следовало не порвать, а придержать. Только и всего.

«ГИБЕЛЬНАЯ ВОЙНА»

В тот момент Александра Христофоровича занимали философские мысли. «Вот уже во второй раз за 25 лет я присутствовал в Москве на церемонии коронации, — писал он. — Двадцать пять лет назад я был здесь совсем молодым, только вступившим в мир человеком. Во второй раз я наблюдал все это в возрасте 45 лет, познав все удовольствия и все тяготы активной службы. В первый раз я был мальчиком, во второй я был мужем и отцом семейства».

Шеф жандармов говорил о коронации Александра I, которую увидел 20-летним юношей, полным надежд, как и все окружавшие молодого государя. Вся первая половина его жизни прошла при «покойном Ангеле», он испытал и взлеты, и немилости…

Ему довелось видеть Первопрестольную не только нарядной. Но и полной раненых, при отступлении в 1812 г., когда «казалось, Бог оставил, а дьявол торжествует». Тогда утешало одно:

А.Х. Бенкендорф. Художник Дж. Доу

«Французская армия вступала в ад и не могла пользоваться средствами Москвы… Неприятель был вынужден отыскивать для себя продовольствие в окрестностях столицы. Он внес всюду беспорядок и грабеж и уничтожил сам то, что могло облегчить его пропитание. Скоро окрестные города представляли пустыню. Приходилось искать дальше, разделяться на мелкие отряды, и тогда-то началась для французов та гибельная война, которую казаки вели с таким искусством».

Наконец, сразу после ухода французов партизанский отряд Бенкендорфа — авангард Летучего корпуса — вошел с боями в старую столицу. А столицы-то и не было.

Накануне Александр Христофорович трое суток получал известия, что неприятель по чайной ложке, словно цедя кровь из раны, выпускал из города части. Вдруг около трех со стороны древней столицы раздался исключительно громкий взрыв. На воздух взлетел Арсенал.

11 октября Бенкендорф поднял авангард, и ворчливые спросонья донские казаки поспешили к Тверской заставе. Ожидалось, что наскок встретит корпус принца Евгения Богарне, но тот уже ушел на Калугу, а его место заняла уланская бригада. Поляки. «Нация сколь героическая, столь и несчастная». Что за судьба? Всегда присоединяться к врагам России. И первыми получать сдачи? Хоть в наступлении, хоть при отходе. Наполеон прикрывался ими, пока последние обозы не выбрались из города.

Авангард Бенкендорфа опрокинул в улицы три вражеских полка и взял 400 пленных. В душе Александр Христофорович не одобрял поспешного вступления в город. Дело летучего отряда — наскочил, отпрыгнул. Бенкендорф давно это знал и, положа руку на сердце, не стал бы приписывать своим лапотникам геройств. «Партизан рыщет где может» и всегда находит способ не попасть впросак. А потому нет ни тех опасностей, ни тех побед, что в реляциях. Зато «дуван» татарам на зависть.

Какой «дуван» мог быть под Петровским дворцом, где напоследок квартировал Наполеон? Огромное поле, загаженное, истоптанное и покрытое дохлыми, вспучившимися лошадьми. Даже чаявшие поживиться остатками французской роскоши крестьяне из соседних сел здесь не бродили.

Город почти весь выгорел и осел, словно под его кожей тлела лихорадка. Изредка встречавшиеся дома походили на решето: сквозь их черные щербатые стены можно было наблюдать улицу.

У застав, отступая, застряли хвосты французских обозов, полных добра — не раненых. Последних большей частью бросили, и они, как всего месяц назад русские, вели беспорядочную, отчаянную стрельбу из окон уцелевших домов, из подвалов, из-за опрокинутых телег.

Узнав об уходе неприятеля, в город стекались толпы окрестных мужиков — рыться на пепелищах, искать годные в хозяйстве вещи. День назад целые семейства евреев осаждали французских солдат, меняя все на все. Теперь они открывали тары-бары с казаками, предлагая то же самое, но дороже.

Отряд с трудом прокладывал дорогу через груды трупов и конской падали. С Тверского вала через пепелище, утыканное печными трубами, были хорошо видны Калужские ворота.

Из-под застрех полез воровской люд, который генерал-губернатор Ф.В. Ростопчин перед самым уходом выпустил из тюрем, полагая разбоем усилить хаос в оставленной столице. Ловил ли их Бонапарт — неясно. Но Бенкендорфу предстояло.

Стены Кремля обрушились от подрывов в пяти местах. Невесть откуда взявшаяся толпа перла прямо на французские подкопы, в которых лежали еще не разорвавшиеся бочки с порохом. Люди подались к Спасским воротам. Оказалось, они забаррикадированы изнутри. Никольские были напрочь завалены здоровенными кусками башни и Арсенала. Кто бы мог подумать, что свой город придется штурмовать, карабкаясь по стенам!

Но что больше всего поразило Бенкендорфа — куча сограждан, пытавшихся прорваться в Кремль и чаявших там поживы. Требование генерал-майора разойтись не возымело действия. Пришлось теснить толпу казаками.

Те взялись за нагайки. Потребовались дружные усилия полка, чтобы разогнать ворье. Александр Христофорович расставил караулы у проломов, а сам последовал дальше. К Соборной площади. Его люди пополам с оставшимися казаками метались по всему Кремлю, ловя французских поджигателей. Бочки с порохом обнаружились под соборами, Спасской башней, Оружейной палатой и колокольней Ивана Великого, которую один раз уже взрывали. От нее оторвало пристройку со звонницами. Но сам каменный перст только покачнулся.

Соборная площадь имела вид брошенного цеха под открытым небом. Повсюду стояли горны, в которых переливали оклады икон и захваченную утварь.

В Архангельском храме держали винный склад. Весь пол был в мадере. Под сводами Успенского, вместо паникадила, покачивались огромные весы. На царских вратах отмечали прибыток 325 пудов серебра, 18 пудов золота. Красноречиво.

Но еще прежде, чем Бенкендорф увидел все это, ему в нос ударил тяжелый ядреный запах. Ни то стойло, ни то нужник, ни то… трупы тоже имелись.

Мощи святых были выброшены из гробниц и изрублены. Каменные саркофаги наполнены нечистотами. Образа перепачканы и расколоты, алтарь опрокинут. При каждом шаге подошвы с клейким всхлипом отдирались от плит, на которых засохло вино.

Бенкендорф наложил свою печать на кованые высоченные двери соборов. Никто не должен видеть. Пока монахи не приберутся. Распорядился не пускать народ. Самая горячая вера может поколебаться при встрече с поруганной святыней.

КОМЕНДАНТ

Именно проворству его партизанского отряда Москва была обязана тем простым фактом, что Кремль не успели взорвать. Но ни тогда, ни во время нынешней коронации Бенкендорф об этом не думал. Как никогда не вспоминал о Саввино-Сторожевском дефиле у Звенигорода. Даже в мемуарах писал о том, что делали другие — те, кто служил под его командой. Выходило: если читатель подумает, сразу поймет, чья была военная операция. А если не подумает? И так двести лет.

При отступлении его отряд — три тысячи казаков — шесть часов держал переправу у Звенигорода… Русские Фермопилы. Бенкендорф почти ничего не помнил. Целые дни, пока отступали, дрались. Шесть часов, двенадцать? Трудно вычленить один момент. Когда война кончилась, оставшиеся в живых мерились геройствами. Оказалось, Летучий корпус, перекрыв дорогу двадцати тысячам принца Евгения Богарне, дал остальной армии отойти. Все должны кланяться. Но у каждого своих подвигов хватало.

Легче забыть. Тем более что память у Александра Христофоровича в отца пошаливала, и достойнее было не приписывать себе лишнего… Не приписал и половины.