Сергей Маковский - Собрание стихотворений

• Название: Собрание стихотворений
• Автор: Сергей Маковский
• Жанр: Поэзия

Сергей Маковский (1877–1962) — русский поэт Серебряного века и «первой волны» эмиграции, художественный критик и организатор художественных выставок, издатель.

Автор девяти поэтических книг, восемь из которых вышли в эмиграции.

В стихах Маковского с похвалой отмечали их традиционализм, чуждость экспериментаторским увлечениям, подчеркивали, что Маковский «трезвенно-мудро и с великой благодарностью принимает жизнь»; в то же время констатировали и определенную ограниченность его поэтического дарования: «…при всей его талантливости Маковскому чего-то не хватало, чтобы его стихи стали подлинной поэзией. У него был вкус, большие версификаторские способности, но над его поэтическим творчеством всегда ощущался налет риторики».

Данное собрание стихотворений состоит из двух разделов: «Собрание стихов. Книга первая», полностью воспроизводящий первый сборник стихов поэта (1905). Во втором разделе («Стихотворения разных лет») помещены стихотворения эмигрантского периода творчества Сергея Маковского, разысканные составителем в периодике русского зарубежья, антологиях, а также в сети Интернет.

Орфография и пунктуация в основном приведены в соответствие с нормами современного русского языка.

---

Орфей («Из царства призраков, из сумраков бездонных…»)

Из царства призраков, из сумраков бездонных,
аида тихого, вернулся он, могучий,
в долины Греции, как царь в венце созвучий,
в венце безгрешных дум, любовью озаренных.

Он пел. Его словам покорны были тучи,
и ветры грозные, и хоры волн бессонных.
Он пел, и соловьи в лесах завороженных
смолкали, услыхав призыв его певучий.

Он пел одну любовь, он пел об Эвридике.
И мир внимал ему, как вещему владыке,
и всех минувших дней обманутые стоны,
всех будущих веков нежившие печали,
над лирой золотой витая, извлекали
из чутких струн ее тоскующие звоны.

Ложь («Ты мне лгала. Не надо слов. Я знаю…»)

Ты мне лгала. Не надо слов. Я знаю.
Я знаю все и гордо говорю:
ты мне лгала — навеки я прощаю,
ты все взяла — я все тебе дарю.

Что ложь твоя? В тебе я воспеваю
надежд моих угасшую зарю,
любовь мою в тебе благословляю,
и за любовь тебя благодарю.

Ты мне лгала. Но я горел тобою,
и твой обман я искупил тоскою
безумных грез, восторга и стыда.

Ты мне лгала, но я поверил чуду,
но я любил, и слез я не забуду,
которых ты не знала никогда.

Святыня («Пусть грезой будет жизнью и жизнью греза станет…»)

Пусть грезой будет жизнью и жизнью греза станет.
Непостижимость — рай познанья моего,
и в невозможности желанья — торжество
мечты тоскующей над тем, что душу ранит.

Как лунный луч в волнах, нас призрак счастья манит,
чтоб изменить мечте, поверившей в него.
Но правда — лишь во сне; в измене — волшебство;
и мудрый призракам молиться не устанет.

Тиха моя печаль о том, что не придет;
мое неведенье таинственно и свято.

Все сумрак, все обман и тихий путь куда-то…

Как отблеск лунных струй на зыби сонных вод,
как ветра след в песках недвижимой пустыни,
как пена облака — мечта моей святыни.

Гитана («По платью нищая, красой движений — жрица…»)

По платью нищая, красой движений — жрица,
в толпе цыган она плясала для меня:
то, быстрая как вихрь, браслетами звеня,
кружилась бешено; то гордо, как царица,
ступала по ковру, не глядя и маня;
то вздрагивала вся как раненая птица…
И взор ее тускнел от скрытого огня,
и вспыхивала в нем безумная зарница.

Ей было весело от песен и вина,
ее несла волна, ее пьянила пляска,
и ритмы кастаньет, и пристальная ласка
моих влюбленных глаз. И вся была она
призывна как мечта и как любовь грозна —
гитана и дитя, и женщина, и сказка!

Посвящение («Поэт, меня страшит соблазн твоих речей…»)

Поэт, меня страшит соблазн твоих речей,
и я готов порой сказать нетерпеливо:
обманна грусть твоя, твое сомненье лживо!
Но тайно верит им печаль мечты моей.

Поэт, ты не река широкая полей,
ты не лесной поток, пенящийся бурливо,
не властный океан, — не океан, ревниво
обнявший все миры и грозы всех страстей.

Ты — озеро высот, глубокое как море.
Ты озеро меж гор, вздымающих в уборе
пустынных глетчеров немые алтари.

И светится в тебе холодными лучами
печаль холодная, как небо над снегами,
прекрасная, как блеск негреющей зари.

Счастье («О счастье их слова, и слезы, и мольбы…»)

О счастье их слова, и слезы, и мольбы.
К добру и подвигу взывая лицемерно,
сердца их ждут утех и молят суеверно
обещанных даров от Бога и судьбы.

Свобода им страшна. Надежды их слабы.
И знает их любовь, что вечное — неверно,
и достиженье — смерть для любящих безмерно.
К чему свобода им? Счастливые — рабы.

Но мы, жрец без жертв, без храма и без Бога,
мы, жизнь постигшие у темного порога
таинственных дверей, мы молимся о том,
чему названья нет. В предчувствии тревожном
любви несбыточной, в тоске о невозможном
мы грезим о мирах, несозданных Творцом.

Эпитафия («Я назвал жизнь мечтою своенравной…»)

Я назвал жизнь мечтою своенравной,
я назвал смерть забвением мечты,
и смертного — бойцом в борьбе неравной
недолгих чар и вечной темноты.

И призраком души моей бесправной
я назвал мир и рабством суеты
и в истинах не зная силы славной,
прославил я обманы красоты.

Я встречи ждал, но братьев я не встретил.
Молился я, но Бог мне не ответил,
моей тоски никто не разделил.

Всю скорбь любви я разумом измерил,
но никого на свете не любил.
Я жил как все, но жизни не поверил.

Распятье («Он говорил мне, кроткий лик распятья…»)

Он говорил мне, кроткий лик распятья:
Не верь мой сын, ни людям, ни себе.
Все — тайна… Вот, израненный в борьбе,
ты страждешь, и судьбе твердишь проклятья…

Но, может быть, в тот скорбный час, к тебе
иных миров таинственные братья
стремят, любя, далекие объятья
и улыбаются твоей судьбе.

И, может быть, когда — незлобен, тих,
ликуешь ты, и смех в речах твоих,
как знать? Тогда с тобою рядом,
как тень твоя, незримый дух стоит
и на тебя глядит нездешним взглядом,
и о тебе таинственно скорбит.

В степи («Уснул пастух, стада бродить устали…»)

Уснул пастух, стада бродить устали.
Свежеет сумрак. Нежных чар полна,
печаль небес стыдлива и ясна.
Как синий дым в туманах тонут дали.

Все шумы дня покорно отзвучали.
Безоблачна, как небо, тишина.
Степную ширь объяли думы сна,
и внемлет ей безмолвие печали.

Как море степь. Куда не кинешь взор —
гигантский круг, таинственный простор
без берегов, без красок и движений.

И кажется: весь мир в разливах тени
чуть зыблется…и в нем таится хор
дыханьем ночи скованных видений.

Одиночество («Уединенья нет. Ты раб земных оков…»)

Уединенья нет. Ты раб земных оков.
От ближних ты бежал, но с дальним нет разлуки.
В молчании твоем родившиеся звуки —
лишь отзвуки иных, забытых голосов.

Кто б ни был ты, твой смех, твои живые муки
и слезы — не твои; из сумрака веков
к тебе протянуты невидимые руки
взывающих к тебе далеких мертвецов.

Свободы хочешь ты, к вершинам одиноким
мечта тебя влечет от мудрых и невежд…
Безумие! В тебе — миры былых надежд.

Смотри: из глаз твоих чудовищем стооким
глядит минувшее… Наедине с собой —
ты только тень теней, незнаемых тобой.

На озере

I. «Проснулось озеро, воздушны очертанья…»

Проснулось озеро, воздушны очертанья
холмов. Уж ночи нет, и всюду свет проник.
Уж воздух дышит им, и свод небес велик,
как замысел Творца в предвечный день созданья.

И так прекрасен мир, весь — нежность и сиянье,
весь — трепет юности. Как будто в этот миг,
не ведая ни зла, ни счастья, ни страданья,
из тьмы неведомой впервые он возник!

Светает. Но во мгле еще неуловимы
границы берегов; их склоны еле зримы.
Сквозными кажутся вершины гор вдали.

И струи озера блестят как хрустали…

И тают, чуть дрожа, как розовые дымы
в прозрачностях небес прозрачности земли.

II. «Терраса. Полдень. Блеск и зной. Безбурна…»