Альберт Мифтахутдинов - Очень маленький земной шар

• Название: Очень маленький земной шар
• Автор: Альберт Мифтахутдинов
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1972

Представляем вашему вниманию новый сборник повестей и рассказов «Очень маленький земной шар» писателя Альберта Мифтахутдинова. Герои его произведений живут и работают на Чукотке. Это полярники, летчики, геологи, моряки, охотники, оленеводы. Но где бы они ни трудились, в какие бы жизненные ситуации ни попадали, их объединяет полярный кодекс чести, ответственность за себя и за товарища, за общее дело.

Книга проникнута лиризмом, мягким юмором, доскональным знанием северного быта. Читатель откроет для себя особый мир современника — человека, живущего в полярных широтах, «на краю земли», но в гуще проблем сегодняшнего дня.

---

Теперь он на меня смотрит так же странно, как на нерпу. Мы молчим.

Наконец Виталий переводит дух и спрашивает:

— Ты когда-нибудь такую расцветку видел?

И тут только я замечаю, что шкура у нерпы совсем необычного цвета — светло-серая, стальная с белизной, она как бы светится в тусклом полумраке чоттагына.

— Нет… а ты?

— …и я.

Ну, если уж Виталий не встречал такой нерпы, значит, в институте ее не видел никто!

Я лихорадочно прикидываю запас лаврового листа, ибо всегда в подобных случаях срочно сооружался венок из этих специй и водружался на голову первооткрывателя. Но листа хватит только на несколько котелков супа, и придется обойтись без торжества. На всякий случай еще раз изучаю карту. Да, это зона промежуточного ареала!

Виталий улыбается.

— Будем охотиться.

Я не знаю, какая улыбка должна быть у первооткрывателя, но она была именно такой.

Гена слышит наш разговор:

— За ярангой много таких нерп. У нас хорошая охота.

Виталий выскакивает на улицу. В куче за ярангой четырнадцать нерп-красавиц.

— Охота отпадает. За работу!

Виталий делает всевозможные обмеры каждой нерпы и вырывает у каждой по зубу. Я под диктовку пишу характеристики, упаковываю зубы в изящно сделанные пакетики, достаю необходимый инструментарий. Наконец-то у нас в руках что-то существенное.

Боюсь только, что за работой Виталий забудет про ужин. Это меня настораживает. И я обещаю ему в честь открытия сварить потрясающий суп из нерпы. Виталий милостиво соглашается, уходит в ярангу, выбирает из таза мясо и бежит к морю мыть его. Я принимаюсь за специи.

У большинства читателей, я уверен, всякое упоминание о нерпе ассоциируется с курткой или шубой… А ведь красивый мех — это не основное, ради чего ведется промысел ластоногих. Практически вся нерпа идет в дело. У чукчей и эскимосов от нерпы отходов нет. Разве что кости, да и те можно отдать собакам и таким образом использовать в хозяйстве. Наверное, именно это натолкнуло промышленные лаборатории попытаться взять от нерпы все. Ее изучали детально и кропотливо. И пошли удивительные открытия. Мозги нерпы можно употреблять в пищу и использовать как сырье для получения лецитина. Кровь ластоногих употребляется в качестве сырья, из которого добывается альбумин. Почки — исходный материал для получения препарата, содержащего гормоны адреналина. Семенники заготавливают в качестве медицинских продуктов, имеющих большой спрос на восточных рынках. Из желудков приготовляют технические ферментные препараты (панкреатин). Из желчного мешка — сухую желчь. Кишечник идет как оболочка для разного вида колбас.

Добавьте к этому кормовое мясо, кожевенное сырье, мясо-костную муку, жир, технический клей, мороженое пищевое мясо, витамин А, сырье для лечебных препаратов — камполон, инсулин и желатин. Даже сухожилия и вибриссы (усы) — и те используются. Сухожилия для медицинских нитей (кому делали операцию, тот знает), а усы идут как щетина для кистой. Художники очень ценят этот материал.

Вот что такое нерпа.

Мы сидим у костра и едим нерпу из большой, почти ведерной кастрюли. В яранге — аппетитный запах нашего варева.

Старик Эвугье жмурится.

— Вкусна-а!

Тынечейвыне кивает головой и спешит налить полную миску бульону.

Гена тихо признается:

— Правда… я не ел такой нерпы… долго есть можно… вкусно…

Ну и ну! Гена, который каждый день ест нерпу… Что ж, придется делиться запасами специй.

А все дело в специях.

Для того чтобы из красно-черного мяса нерпы был такой неизвестный хозяевам яранги вкус, надо варить ее с перцем, лавровым листом, чесноком, луком, укропом, солью. Надо соблюдать очередность закладывания этих специй. Но, кроме соли, остальное в яранге не употреблялось. И Эвугье с восторгом и любопытством смотрит на пакетики, которые Гена осторожно берет у меня из рук и передает Тынечейвыне. Эвугье предлагает нам в дорогу взять много мяса, хоть целую нерпу.

Мы смеемся:

— Куда уж, Эвугье, не дотащим!

И заворачиваем в полиэтилен кусок, килограмма на два.

Старик что-то говорит Геннадию.

Геннадий переводит:

— Он говорит, чтобы вы остались на день… он положит печень в лед… и потом будет строганина… он хочет угостить строганиной.

Мы объясняем, что не можем остаться. На наших лицах искреннее сожаление: строганина из печени — наше любимое блюдо.

— Можно остаться, — говорит Виталий, — но мы потеряем сутки.

Он прав. В этих краях в течение одних суток может наступить зима. А из-за дождей мы уже теряли дни. Надо спешить.

Виталию не хочется огорчать Эвугье, и он авансом отдает должное несостоявшемуся ужину со строганиной. И чтобы окончательно сделать старику приятное, рассказывает о пристрастии в последние годы к жареной нерпичьей печени за рубежом, особенно в Америке.

Последняя фраза наталкивает старика на какую-то мысль. Он что-то быстро говорит и показывает рукой в сторону лагуны.

— Что там, Гена?

— Разрушенная избушка американского торговца. Землянка.

— Чарли?

— Не знаю… того, что дружил с Алитетом.

— Эвугье помнит Алитета?

— Помню, — отвечает Эвугье. — Его отец был шаманом. Шаман Корауге.

— А стойбище Алитета?

— Энмакай… — отвечает Эвугье и машет рукой в сторону лагуны.

Мы с Виталием удовлетворенно переглядываемся. У Семушкина тоже назван Энмакай. И мы знаем, что Энмакай рядом, на той стороне лагуны, в одном переходе. И мы идем туда, Энмакай есть на нашей карте.

— Алитет получил от Чарли вельбот… — вспоминает Эвугье, — Алитет дал ему шкуры белого медведя… пять или шесть… и два мешка песцовых шкур… да, два мешка… клыки моржа… много клыков.

— А сколько стоил винчестер у Чарли?

— … ко-о… не помню… много пыжиков и десять песцов… или лис…

— А когда же Алитет ушел в горы?

Эвугье думает. Вся его хронология в рассказах делится на два периода — «до войны» и «после войны». Старик совсем не помнит годы, он очень древен, и время слилось для него в одну картину, разрываемую войной.

— Он не уходил в горы, — переводит Гена медленную речь старика… — Это было до войны… Приехали из Певека люди и увезли Алитета…

— Арестовали?

— Да.

— Кто еще помнит Алитета?

— …осталась последняя жена его Рультынеут. Старушка. Встретите ее на побережье или в Биллингсе, когда придете. Может, помнит[3].

Старик о чем-то думает, потом неожиданно говорит:

— Не надо сегодня идти!

— Почему?

— Плохо, — отвечает он по-русски. — Камака будет!

«Камака» означает конец, смерть. Гена объясняет, что старик рекомендует переждать непогоду. У реки на нашем пути сильное течение, резиновую лодку может запросто вынести в океан, ветер южный, сильный, нам не справиться. Пусть переменится ветер, советует старик.

Мы благодарны Эвугье и просим продать нам немного муки. Тынечейвыне живо принимается за дело, отсыпает чашкой из мешка в большой полиэтиленовый пакет. Она готова наполнить его доверху.

— Не надо, Тынечейвыне, у нас и так тяжелый груз. Нам немного…

Мы упаковываемся и обсуждаем наш дальнейший маршрут. Потом я достаю из рюкзака аптечку и отдаю часть аптечных припасов — норсульфазол, кальцекс, анальгин, феноксиметилпенициллин и другое. Объясняю Гене, как этим хозяйством пользоваться. Дело в том, что старик Эвугье простужен и кашляет. Я дал ему принять кодтерпин, и ему полегчало. Но у нас совсем мало кодтерпина. Оставляю весь запас, Гена прячет медикаменты, и мы углубляемся в карту.

— Вот тут, — наконец говорит он. — Вот тут, в стойбище Кынманкавытгыр, вы можете найти Кереткуна. Или чуть дальше, у стойбища Энматгыр.

— Там кто-нибудь живет?

— Нет. Но там оставлены вещи. Возьмите что надо.

— Нам не нужны вещи…

— Если будут амулеты или Кереткун — можно брать…

— Можно?

— Раз брошены — значит не нужны. А люди стойбищ ушли в тундру…

— Ну и что?

Гена удивляется моей непонятливости.

— Праздник Кереткуна отмечается только на берегу. А люди ушли в тундру. Откочевали. В тундре праздника Кереткуна нет.

— А почему ты уверен, что там есть изображение Кереткуна?

— Я не уверен… может быть… Посмотрите хорошо. Только то, что упаковано и перевязано, смотреть не надо, там нужные людям вещи. Они за ними придут.

— Ладно…

Мы прощаемся и уходим. Гена немного провожает нас. По дороге говорит:

— Уже четыре года не отмечался праздник. Они, наверное, сделали Кереткуна и оставили. Раз праздника не было, то его не сожгли… оставили… там надо хорошо искать.

— Значит, нам не придется побывать на празднике?

— Не придется, — искренне огорчается Геннадий.

За эти сутки мы очень подружились с Геной Пучетегиным, и нам жаль расставаться. Но надо идти.