Альберт Мифтахутдинов - Очень маленький земной шар

• Название: Очень маленький земной шар
• Автор: Альберт Мифтахутдинов
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1972

Представляем вашему вниманию новый сборник повестей и рассказов «Очень маленький земной шар» писателя Альберта Мифтахутдинова. Герои его произведений живут и работают на Чукотке. Это полярники, летчики, геологи, моряки, охотники, оленеводы. Но где бы они ни трудились, в какие бы жизненные ситуации ни попадали, их объединяет полярный кодекс чести, ответственность за себя и за товарища, за общее дело.

Книга проникнута лиризмом, мягким юмором, доскональным знанием северного быта. Читатель откроет для себя особый мир современника — человека, живущего в полярных широтах, «на краю земли», но в гуще проблем сегодняшнего дня.

---

Отдыхаем, смотрим вниз. Панорама долины. Ручей. Какой-то черный комок катается по галечной косе. Всматриваемся. Ба! Да это же медведь! Его грызет мошка, он катается по косе, бьет себя лапами, потом в Отчаянье сует морду в воду, фыркает, отдувается, рычит, бедняга. Убегает в распадок. Лезет на перевал, оттуда на вершину. Там, наверное, ветер, там он спасается от гнуса.

Бежит медведь быстро и ловко. Красивое зрелище — зверь на природе.

Мы на вершине. Все! Можно закурить. Сбрасываем рюкзаки, съедаем по плитке шоколада, курим. Все другие вершины, которые тоже казались высокими, где-то внизу.

— Солнце высоко, палатки далеко, — меланхолично замечает Жора Старцев.

Намек понят, и мы съедаем еще по плитке. Теперь нам весь день идти по водоразделу, а в конце пути лезть на сопку, но уже поменьше этой.

Я беру отсюда на память кусочек камня. Камень с самой высокой вершины. Моей коллекции камней положил начало кусочек замшелого гранита с мыса Дежнева. Это самый северо-восточный камень страны. Северо-восточней этого камня тверди больше нет. Я лазил за ним зимой, надев кошки. Теперь же у меня есть камень с вершины. Хотелось бы взять еще кусочек неба, но небо всегда над головой, а вершины не будет. И я знаю, что там, в родном городе, где живут близкие, где музыка и воскресенья, где вино, фрукты-продукты, дары навигации, где совсем другая жизнь, — мы будем грустить о наших вершинах.

…В километре от нас на склоне виден снежник. И прилепившаяся лиственница. Значит, будет костер и чай! Чтобы не терять времени, Жора предлагает мне сразу идти туда, пока он занимается образцами и записями, и готовить чаевку. Я ухожу.

Снежник большой. Узким языком он спускается к долине, к каменному развалу. Разжигаю костер и с котелком бегу к снежнику. Он покрыт тонкой ледяной коркой. Долблю ее ножом, но снег грязный, лезу дальше, чтобы найти чистый островок, и вдруг качусь вниз по ледяному насту. Успеваю перевернуться на живот, воткнуть нож и таким образом задержаться. Осторожно подтягиваюсь на ноже, делаю носком ботинка углубление, опору, снова подтягиваюсь на ноже и выхожу за пределы снежника, подниматься к костру — метров пятьдесят.

Приходит Жора, я ему рассказываю про чай, отвлекаю внимание, но по следу на снежнике он понимает все и напоминает о том, что на инструкции по технике безопасности расписывались все. Обещаю, что больше этого не будет.

…Густые облака украли солнце, и ночь опустилась сразу, как на юге. В долинах холод. Мы снова забираемся в горы, там тепло, там удивительный воздух, ничего не хочется, только плавать в нем, только дышать им.

Спят ночные вершины. Завтра у них рабочий день. Завтра их покой нарушат геологи. Вернее, это будет не завтра, а уже сегодня, потому что возвращаемся под утро. У костра — высокая одинокая фигура. Это Слава Кривоносов. Наш начальник — самый высокий в экспедиции, два метра. На одной ноге у него ботинок сорок четвертого размера, на другой — сорок пятого. Случилось так, что парной обуви в ящике для него не оказалось.

Строгий начальник ждет нас и варит нам в банке из-под сухого молока роскошный вермишелевый суп. У всех нас хорошее настроение. Слава и Жора рады, что все их теоретические гипотезы подтвердились, и гранитоиды шли могучие, и зона тектонического нарушения была хорошая, и контакт найден отличный, и будет вертолет, возможно, к нам на базу.

Если бы мне предложили составить титулованную грамоту для награждения званием «Рыцарь Геологии», я бы начал со Славы Кривоносова, Жоры Старцева, Сережи Рожкова и Володи Гусева, я бы начал с ребят нашей партии.

Володя Гусев самый старший среди нас. Он руководит отрядом промывальщиков. И когда видишь долго склоненный над картой серебристый ежик его полос, думаешь о том, что пути, пройденные им только в тайге и тундре, равны всем твоим жизненным дорогам.

Спать мы сегодня будем мало, потому что день очень хорош. Перед сном слушаем «Спидолу», последние известия. Узнаем, что наш сосед, Алик Преловский, награжден правительством. Надо обязательно дать телеграмму.

Приятный концерт: «Луи Армстронг и Элла Фицджеральд» — как награда за труды.

Меняются диапазоны — меняются новости.

Узнаем, что Люси Джонсон приняла на днях католичество и будет венчаться в церкви Непорочного зачатия. Узнаем о массовом наплыве туристов в горы Тянь-Шаня. Узнаем, что первый универмаг в Париже был открыт в 1852 году, слушаем заявление университетского парикмахера из Ниигаты о том, что если у вас завиток на затылке против часовой стрелки, то вы замкнуты, аккуратны, упрямы, а почерк у вас угловатый с нажимом. А если у вас две макушки, то вы задумчивы и с нерешительным характером.

Мы лихорадочно ощупываем затылки друг друга. Задумчивых с нерешительным характером среди нас нет.

Бича эти проблемы не волнуют. Он на своем месте — между нашими спальными мешками.

— Ах ты, позорник, — нежно говорит ему Жора Старцев, — в маршрут так с начальником бежал, а спать к нам. А ну, подвинься!

Жора переворачивает Бича на другой бок, сует ему под нос кусок сахару, забирается в мешок и закуривает сигарету.

Мы долго не можем заснуть. Когда очень устанешь, заснуть сразу трудно.

Бич спит неспокойно, похрапывает, дергается. Ему, наверное, снится куропатка, которую он так и не поймал.

Оседлаем мы лихого скакуна

Маршрут семнадцатый, который наводит читателя на мысли о необходимости овладения высшей школой верховой езды и дает рецепт, как заработать две бутылки коньяку

Здесь, на берегу Пеледона, самая крупная в мире голубика. Так сказал каюр промывальщиков Афанасьич. А ему мы верим.

Здесь, в местах почти заповедных, кроме голубики, растет шиповник и красная смородина. В остальном так же, как и всюду на Чукотке.

Солнце прячется, льет проливной дождь, маршруты отменяются. Мы каждый день возвращаемся из маршрутов мокрыми, как рыбы. Вот кончится потоп, и мы будем искать в обнажениях вокруг подбазы фауну и флору.

Это очень увлекательное занятие — лазить по каменным осыпям и искать окаменевшие части деревьев и трав, произраставших тут еще до ноевских времен, искать моллюски и всякие разные ракушки, которым миллионы и миллионы лет. Появляется спортивный азарт, тем более что без фауны лучше с поля не возвращаться: это очень отразится на отчете.

Чтобы поощрить наши старания и подогреть энтузиазм, Слава Кривоносов напоминает об обычае, который существует во всех геологических партиях всех времен и народов, — за каждую фауну начальник партии обязан выставить нашедшему бутылку коньяку.

К вечеру у меня в руках появляется ракушка. Я несу ее, затаив дыхание. Я несу ее, как несут цветы любимой, стеснительно и гордо. Я надеюсь на благосклонность начальника.

Начальник выливает на меня ушат холодной воды:

— А попочка цела?

Оказывается, возраст ракушки невозможно определить, если будет отбито основание завитка, основание спирали, то, что так нежно определил начальник.

Я растерянно отдаю ему мою находку и напряженно жду.

— Цела! — радостно вздыхает он. — Поздравляю!

Начальник заворачивает ее в вату, затем в бумагу, затем в материю, обкладывает травой и после этого аккуратно кладет в мешочек, а мешочек — в деревянный ящик.

Я снова ухожу на обнажения. К вечеру начальник должен мне еще бутылку коньяку.

…Утром приходит каюр промывальщиков Афанасьич со свежим хлебом. Сегодня — день большой камералки. Надо подготовить к отправке все образцы, в наших тайниках по дороге забрать припрятанные камни, отвезти на базу и вернуться со всеми лошадьми.

Студент Сережа Певзнер хочет помочь каюру. Он говорит, что у него есть кавалерийский стаж, и, решив доказать свое уменье, заигрывает с Венерой.

Я вспоминаю первое знакомство с нашими лошадьми.

— Антилихенты! — укоризненно бросил Афанасьич, твердо зная, что лошадей на столь близком расстоянии некоторые из нас видели впервые.

— Начальник! — обратился я к Кривоносову, поскольку самолюбие мое было ущемлено выпадом Афанасьича. — Братья ковбои! Я хочу укротить этого арабского скакуна!

Меня торжественно подвели к маленькому смирному Мальчику. Двое держали лошадь, двое меня подсаживали. Наконец я был взгроможден на этого дромадера, крепко сел на его худой и острый позвоночник. Афанасьич стукнул коня, и Мальчик сразу почувствовал во мне дилетанта. Что было дальше — лучше прочитать у Марка Твена «Как я учился кататься на велосипеде».

— Это называется отрыв теории от практики, — подвел научную базу Жора Старцев под мои кавалерийские опыты.

Я считал синяки и потирал ушибы.

— Первый конь — комом, — смеялся Кривоносов.

Но мой опыт не пошел Певзнеру впрок. И вот теперь Кривоносов перевязывал его и строго внушал, что лошадь — это не такси, а тундра — не Арбат, и к лошади подход нужен индивидуальный, и желательно не со стороны заднего копыта. Певзнер поохал и поплелся в палатку.