Николай Конрад - Очерки японской литературы

• Название: Очерки японской литературы
• Автор: Николай Конрад
• Издательство: "Художественная литература"
• Жанр: Филология
• Год: 1973

К 64 Конрад Н. И. Очерки японской литературы. Статьи и иссле­дования. Вступ. статья Б. Сучкова. М., «Худож. лит.», 1973. Труд выдающегося советского ученого-востоковеда Н. И. Кон­рада (1891—1970)—по сути, первая у нас история японской литературы, содержит характеристику ее важнейших этапов с момента зарождения до первой трети XX века. Составленная из отдельных работ, написанных в разное время (1924—1955), книга при этом отмечена цельностью науч­ной историко-литературной концепции. Вводя читателя в своеобразный мир художественного мыш­ления японцев, Н. И. Конрад вместе с тем прослеживает исто­рию японской литературы неотрывно от истории литератур всего мира. Тонкие наблюдения над ншвым художественным текстом, конкретный анализ отдельных произведений сочетают­ся в книге с широкими типологическими обобщениями, вы­являющими родство культурообразующих процессов Японии с литературами других стран Азии и Европы.  

---

Затем довольно необычен для традиций того времени факт поручения такой ответственной работы низким по чину и не особенно знатным по происхождению людям: в этом, вероятно, нужно усматривать желание отдать все дело в руки действительных знатоков поэзии.

Очень знаменательно и то стремление к упорядочению материала, которое сказалось в особой группировке стихо­творений по отделам: редакторы, очевидно, стремились взамен традиционного порядка — по чинам и званиям, ввести новую классификацию поэзии, заимствуя критерий для этой классификации не со стороны, но из самой поэ­зии. Таким образом, они создали последовательную тема­тическую классификацию.

Необходимо отметить также и то, что при выборе руко­водствовались, по-видимому, только соображениями худо­жественной ценности, а не этикетными условностями, предписывающими считать всякое стихотворение импера­тора замечательным: «в Кокинсю» помещены стихотворе­ния всяких авторов — и низких по званию, и высоких.

Наконец, само написание специального «Предисловия» окончательно подтверждает наличность желания дать не­что совершенно исключительное: «Предисловие» это в пер­вый раз для Японии дает теорию и историю японской поэ­зии.

С этими мыслями профессора Сасаки не согласиться трудно: его мнение подтверждается не только действитель­ной художественной высотой стихотворений «Кокинсю», но и всей последующей историей японской поэзии этого жан­ра. «Кокинсю», несомненно, стало каноном: все последую­щие императорские антологии так или иначе подражали ей. И в то же время никогда ни одна из антологий не дала таких действительно полноценных по художественной зна­чительности и стилистическому искусству стихотворений, как это «собрание древних и новых песен Ямато». Цураюки не без основания высоко ценит свой труд. «Кокинсю» бессмертно в японской литературе: ею живет вся последу­ющая японская поэзия. А с «Кокинсю» бессмертен и Цураюки, этот великолепный поэт Хэйана и проникновенный знаток «песен Ямато».

1924

Примечания

Настоящий очерк написан по тому же плану и с теми же Комментаторскими заданиями, что и статья о «Предисловии)) Ясу- маро, только с несколько более развитыми историческими справ­ками.

 [1]«Предисловие» Цураюки помещено в «Кокин-вака-сю», или, сокращенно, «Кокинсю» — первой из японских официальных изда­ваемых по императорскому повелению поэтических антологий (так называемая «тёкусэнсю»). Составлена по инициативе импера­тора Дайго (898—930) особым комитетом из поэтов и критиков, с знаменитым Кп-но Цураюки, как главным редактором, во главе. Сначала эта антология именовалась «Сёку-Манъёсю» — «Продол­жение Манъёсю», знаменитой антологии начала УШ в., затем в 905 г. она была переименована в «Кокип-вака-сю».

 [2]Во Цзюй-и.

 [3] Канэко Г эн си и. Кокипвакасато тюсяку. Токио, 1907.

 [4] Схемы «Шицзина».

 [5] Сасаки Нобуцуна. Вакаси-но кэнкю. Токио, 1915.

 [6] Строго говоря — соединение двух «ката-ута».

2. В этом очерке читатель впервые сталкивается в этой книге с японской танка и ее русским переводом. Ввиду этого необходи­мы некоторые объяснения. Проблема перевода танка на русский язык служит в последние годы предметом оживленного обсужде­ния как в среде ленинградских японоведов, так и в среде москов­ских. (Ср.: Олег В. Плетне р. К вопросу о переводе танка.— «Восточный сборник». Москва, 1924.). К окончательному решению прийти еще не удалось из-за большой сложности самой проблемы и необходимости произвести предварительно ряд вспомогательных исследований. Для того чтобы удовлетворительно разрешить во­прос, необходимо прежде всего выяснить точно метрику, ритмику и мелодику танка, с одной стороны, и композицию ее — с другой. Если вопросы метрики и композиции еще более или менее ясны, то ритмическая и особенно мелодическая, сторона танка почти совершенно не раскрыта. Помимо этого, до сих пор не разрешена проблема эстетической значимости формы и жанра танка, без чего недостаточно будет обоснован всякий тип перевода, как бы он хорошо ни звучал. Все это — вопросы будущего, мы надеемся — недалекого; пока же приходится прибегать к такой форме пере­вода, которая может быть хоть частично оправдана существом дела.

Все танка, приведенные здесь, переведены с учетом трех эле­ментов формы танка: метрики, ритмики и композиции. В связи с этим всюду соблюден счет слогов 5—7—5—7—7; всюду взят хорей, всюду введено более или менее устойчивое ритмико-композицион­ное членение. Однако если размер 5—7—5—7—7 при известных условиях является бесспорным, то в тех же условиях хорей еще не совсем очевиден. Принятие хорея в данном случае основыва­лось отчасти на исследованиях Эдварса ', главным же образом на учете реально слышимого при произнесении 5 и 7 слоговых япон­ских стихов. Что же касается ритмико-композиционного членения, то оно удержано постольку, поскольку сам материал танка давал для этого ясные указания и поскольку хватало умения у перевод­чика.

При этих условиях все переводы танка, сделанные по этому типу, отнюдь нс претендуют на последнее слово в вопросе о тех­нике перевода танка вообще и еще менее претендуют па чисто художественное значение: это просто временная форма служеб­ных переводов, нужных для иллюстрации приводимых в тексте фактов. Кстати, прошу извинения за слово «Стикс» в последнем стихотворении. Слово это взято потому, что в танка идет речь о реке, отделяющей мир загробный от мира жизни; если на этой реке поднимется сильное волнение, уходящая из этого мира тень не сможет переправиться туда и принуждена будет остаться здесь — чего и хочет поэт. ( Е. К. Е б № а г б 5. Е1ибе рЬопёПцие бе 1а 1апдие ]аропа1зе. Ье1рг1д, 1903.)

«ИСЭ-МОНОГАТАРИ »

И «ЯМАТО-МОНОГАТАРИ»

I

Что такое «Исэ-моногатари» В ответ на это одни ска­жут: конечно, повесть, и при этом укажут на название «мо- ногатари». Другие скажут: «Исэ-моногатари» — стихи, имея в виду при этом количественно преобладающий в этом произведении элемент.

До сих пор японская литературная критика бьется над этим вопросом. Он ставился, кажется, уже вскоре после появления этого произведения. И до сих пор ответы раз­личны: «повесть» — говорят одни, «стихи» — утверждают другие.

Наиболее часто встречающиеся определения «Исэ-моно­гатари» гласят так: «Исэ» — это книга стихов («Касё»). В самом деле: во всем произведении — 125 отдельных ма­леньких отрывков ; в каждом из них некоторое количество, часто весьма и весьма малое,— прозы; и в каждом обяза­тельно — стихотворения:      минимум одно, обычно много (7 в отрывке 20-м). Следовательно, стихи — не только очень существенный, но поистине основной элемент каж­дого отрывка. Без них последнего — нет. Отнимите прозу — останется прекрасное стихотворение. Отнимите стихотво­рение,— что будет значить одна проза?

Что такое эти прозаические части? Ключ к пониманию их дает антология «Кокинсю»: там этой прозы достаточно много: многие стихотворения снабжены так называемыми «хасигаки», то есть объяснительными предисловиями[1]. Ха- сигаки поясняют ту обстановку, в которой создалось по­следующее стихотворение, и тем самым способствуют бо­лее полному и лучшему пониманию его во всех смыслах: тематическом, эмоциональном, стилистическом. Возьмем пример:

В «Кокинсю» («Любовь», II, 38):«В марте месяце автор прослышал, что ту даму, с кото­рой он вел нежные беседы, пришел навестить другой кава­лер; и вот он сложил и послал ей следующую песню:

Сердце — не роса!

Но с тех пор, как отдал я

Сердце все цветку,

Чуть подует ветр, дрожу...

Не сорвалась бы она!»

В «Исэ» (С. 27):

«В давние времена одна любившая любовь дама уеха­ла и скрылась; и вот кавалер в унынии сложил такую песню:

Отчего, скажи,

Стала недоступной вдруг

Взорам ты моим?

Ведь клялись с тобою мы

Капли не пролить воды».

(С. 68)

Чем отличается «Исэ» от «Кокинсю»? Повесть от сбор­ника стихотворений? И в том и другом случае прозаиче­ское введение — всего только объяснительные примечания к стихотворению.

Можно сказать, что пример выбран неудачно. Можно сказать, что по этому одному отрывку и вообще по отрыв­кам такого рода подобные заключения делать нельзя. Во- первых, в «Исэ» их не так уж много; а во-вторых, гораздо более характерны для этого произведения более распро­страненные введения: так могут возразить противники точ­ки зрения на «Исэ» как на книгу стихов. В ответ можно привести другой пример: в «Кокинсю» («Любовь», У, 1):