Брюс Кэмерон - Жизнь и цель собаки

• Название: Жизнь и цель собаки
• Автор: Брюс Кэмерон
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-699-77570-5

Брюс Кэмерон написал увлекательную, веселую и трогательную книгу о жизни собаки, а еще – о человеческих взаимоотношениях и неразрывных связях между хозяином и его четвероногим другом, о том, что любовь никогда не умирает, что наши истинные друзья всегда рядом и у всех нас есть свое предназначение.

Главный герой этой книги – собака, которая, всякий раз рождаясь заново, обретает счастье в служении человеку: самоотверженной Сеньоре, одинокому мальчику Итану, потерявшей веру Майе или трогательной Венди. Брюс Кэмерон убеждает нас в том, что собаки способны на такие чувства, которые доступны далеко не каждому человеку.

Чтобы доказать это, иногда собаке приходится побывать в разных шкурах, храбро встречать все невзгоды и, главное, никогда не терять из виду своего хозяина. Даже если их разделяют несколько жизней.

---

– А это у нас кто? – спросила она.

– Тоби, – ответил Бобби.

Я завилял сильнее, услышав свое имя.

– Сколько их, ты говоришь, сегодня? – Разговаривая с Бобби, женщина подняла мои десны, восхищенная моими зубами.

– Три кобеля, три суки.

– Бобби… – сказала женщина. Я вильнул хвостом, потому что узнал его имя.

– Ну знаю, знаю.

– У нее будут неприятности, – сказала женщина. Она ощупала меня всего, и я подумал – правильно ли будет застонать от удовольствия?

– Соседей нет – жаловаться некому.

– Все равно, есть закон. Она не может больше набирать собак. И так уже слишком много. Это антисанитария.

– Она говорит – иначе все собаки умрут. Никто не хочет их брать.

– Это противозаконно.

– Перестаньте, доктор.

– Вы ставите меня в неловкое положение. Я должна думать об их благополучии.

– Мы привезем их вам, если заболеют.

– Кто-нибудь подаст жалобу.

– Не надо.

– Да не я. Я ничего не скажу, не предупредив вас, чтобы вы успели принять решение. Правда, Тоби?

Я лизнул ее ладонь.

– Умничка. А сейчас сделаем тебе операцию, подправим немного.

Бобби захихикал.

Скоро я очутился в другой комнате, ярко освещенной, восхитительно прохладной, полной химических запахов, идущих от милой дамы. Бобби крепко держал меня, и я лежал тихо, понимая, что так нужно. Было приятно, что меня так держат, и я вильнул хвостом. Я почувствовал короткую острую боль на затылке, но не стал жаловаться, а завилял хвостом, чтобы показать, что я не возражаю.

Следующее, что я осознал – я снова на Дворе! Я открыл глаза и попытался встать, однако задние лапы не слушались. Хотелось пить, но добраться до воды не было сил. Я опустил голову и снова заснул.

Проснувшись, я сразу почувствовал, что вокруг шеи что-то есть – какой-то белый конус, такой дурацкий, что я испугался, что меня прогонят из стаи. Между задними ногами болело и чесалось, но я не мог добраться туда зубами – из-за тупого ошейника. Я доковылял до крана и немного попил; живот сильно крутило. По запахам на Дворе я понял, что пропустил ужин; впрочем, сейчас это меня беспокоило меньше всего. Я отыскал тенистый кусочек земли и со стоном рухнул. Шустрик лежал неподалеку и пялился на меня; у него тоже был смешной ошейник.

Что с нами сделал Бобби?

Трех самок, которых возили с нами в здание с милой дамой, не было видно. На следующее утро я обошел Двор, выискивая запах Коко, но не похоже, что ее привезли обратно.

Вдобавок к унижению от дурацкого ошейника, мне приходилось терпеть стыд, когда все самцы в стае проверили мое больное место. Вожак довольно невежливым тычком повалил меня на спину, и я, несчастный, лежал, пока он, а за ним и остальные самцы обнюхивали меня с нескрываемым презрением.

Они не стали проделывать то же самое с самками, которые вернулись через несколько дней. Я с восторгом увидел Коко, на которой тоже был странный ошейник. Шустрик как мог утешал Сестру.

В конце концов, Карлос снял с нас ошейники. С тех пор мне уже не так интересно стало забираться на спину Коко. Я придумал новую игру: я подбирался к Коко, жуя прямо перед ней резиновую косточку, а потом подбрасывал ее в воздух и ронял. Коко, глядя в сторону, делала вид, что косточка ее не интересует, хотя то и дело бросала взгляд на то, как я подталкиваю косточку носом. В итоге Коко не выдерживала и бросалась вперед, но я знал ее слишком хорошо и успевал утащить косточку. Иногда Коко бросалась за мной, и мы бегали большими кругами – моя любимая часть игры. Иногда Коко зевала, изображая равнодушие, тогда я снова приближался, дразня ее резиновой косточкой, и она снова, не выдержав, бросалась вперед.

А порой мне доставалась настоящая кость, и тогда все было по-другому. Карлос приходил на двор с жирным мешком, доставал вкусности и выкликал наши имена. Карлос не понимал, что первую кость нужно всегда давать Вожаку, ну и правильно. Мне не всегда доставалась кость, но если доставалась, то Карлос говорил «Тоби, Тоби» и протягивал ее мне мимо носов других. Когда в дело вступает человек, правила меняются.

Однажды Шустрик получил кость, а я нет, – и произошло нечто совершенно невероятное. Шустрик притулился на краю двора, отчаянно грызя добычу; вокруг него распространялся одуряющий аромат. Я подкрался, чтобы завистливо поглядеть на него, и был рядом, когда появился Вожак.

Шустрик напрягся, чуть растопырив лапы, словно готовясь вскочить; когда Вожак подошел, Шустрик перестал жевать и низко зарычал. Никто никогда не рычал на Вожака. Впрочем, я подумал, что Шустрик прав – это была его кость, ее дал Карлос, поэтому даже Вожак не смел на нее претендовать.

Косточка была такая вкусная, что Вожак не мог сдержаться. Он сунул нос вперед, и тут Шустрик напал – его острые зубы впились прямо в морду Вожака! Губы Шустрика оттянулись назад, глаза превратились в щелочки. Вожак уставился на Шустрика, ошарашенный открытым бунтом, а потом, с гордо поднятой головой, повернулся и задрал лапу у забора, больше не замечая Шустрика.

Я понимал, что Вожак, если бы захотел, отнял бы косточку. Сил у него хватало. Я видел, что случилось, когда – незадолго до нашей поездки на машине к милой даме в прохладное здание – самцы собрались вокруг одной самочки, обнюхивая ее, в неистовом порыве задирая лапы. Я, признаться, был среди них; чувствовалось в самочке что-то неописуемо притягательное.

Каждый раз, когда самец пытался обнюхать ее под хвостом, она усаживалась в грязь, смиренно прижимая уши. Несколько раз она огрызалась, тогда самцы отшатывались, словно видели Вожака.

Мы столпились вокруг нее так тесно, что начали толкать друг друга; тогда-то и началась драка между Вожаком и самым крупным самцом в стае – громадным черно-коричневым, которого Бобби звал Ротти.

Вожак дрался очень умело – он схватил Ротти за загривок, прижав его плечи к земле. Остальные освободили место для драки, но все кончилось буквально за несколько секунд – Ротти покорно упал на спину. На шум явился Карлос и закричал:

– Эй, эй! Хватит!

Карлос стоял во Дворе; самцы не обращали на него внимания, и только Коко подбежала, чтобы он ее погладил. Он смотрел на нас несколько минут, потом позвал самочку, которая привлекла всеобщее внимание, и увел за калитку.

Больше я не видел ее до следующего утра, когда нас повезли в машине к милой даме в прохладной комнате. Именно эта самочка ехала на сиденье в кабине с людьми.

Когда Шустрик расправился с костью, он, похоже, уже жалел, что напал на Вожака. Братец, повесив голову и поджав хвост, поплелся туда, где стоял Вожак. Шустрик несколько раз игриво мотнул головой – Вожак не обращал внимания, – поэтому он лизнул его в губы. Видимо, такого извинения оказалось достаточно, – Вожак немного поиграл с Шустриком, повалив его и позволив укусить себя за шею, а потом резко пошел прочь.

Так Вожак поддерживал порядок – держал каждого на своем месте, не пытаясь воспользоваться властью, чтобы отобрать еду, которую давал человек. У нас была счастливая стая, до того самого дня, когда появился Спайк.

Тогда все переменилось.

4

Похоже, стоило мне разобраться в жизни, как она менялась. Пока мы бегали с Матерью, я научился бояться людей, рыться в помойках, добывая еду. Понял, как успокаивать Шустрика, настраивая на хорошее настроение. А потом пришли люди и привезли нас на Двор, и все изменилось.

Во Дворе я быстро привык жить в стае, научился любить Сеньору, Карлоса и Бобби. Как только мои игры с Коко стали приобретать более сложный характер, нас повезли к милой даме в прохладной комнате, и напряжение, которое меня мучило, совершенно пропало. Я по-прежнему большую часть дня жевал Коко, а она жевала меня, однако меня уже не охватывало прежнее возбуждение.

Эти два мира – снаружи и на Дворе – разделяла калитка, которую открыла Мать. Я так часто вспоминал ночь ее побега, что буквально ощущал вкус металлической ручки. Мать показала мне путь к свободе – если бы я захотел уйти. Но я не такой, как Мать. Мне нравился Двор. Я хотел принадлежать Сеньоре. Меня звали Тоби.

Мать была такой необщительной, что, похоже, никто и не заметил, что ее нет. Сеньора даже не дала ей имени. Шустрик и Сестра время от времени уныло обнюхивали место за шпалами, где Мать пряталась, но больше ничем не показывали беспокойства насчет ее ухода. Жизнь продолжалась, как прежде.

И тут, когда каждый определил свое место в стае – я кормился во взрослой кормушке, Карлос приносил кости, Сеньора раздавала вкусности и поцелуи, – появился новый пес.

Его звали Спайк.

Мы услышали, как хлопнула дверь грузовика Бобби, и дружно залаяли, хотя было так жарко, что те, кто валялся в тени, даже не стали отрывать животы от земли. Калитка открылась, вошел Бобби, ведя на своем шесте крупного мускулистого самца.

Когда к тебе бросается вся стая, это страшно, но новенький не дрогнул. Он был темный и широкий, как Ротти, и высотой с Вожака. Низкий рокот доносился из его груди.