Джеффри Хоскинг - Россия и русские. Книга 1

• Название: Россия и русские. Книга 1
• Автор: Джеффри Хоскинг
• Издательство: АСТ
• Жанр: История
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-020088-9

Как ни парадоксально это звучит, наиболее интересные — в смысле оригинальности и нетрадиционности взгляда— исследования истории НАШЕЙ СТРАНЫ всегда, с древнейших времен, создавали ИНОСТРАНЦЫ. Почему?

Возможно, здесь сказывается суровая непредвзятость ОБЪЕКТИВНОГО НАУЧНОГО КРИТИЦИЗМА? Возможно, нам любопытна сама попытка «понять Россию умом»? Возможно.

Впрочем, прочитайте в чем-то явно спорную и неоднозначную, но в чем-то — бесконечно точную книгу специалиста по истории России, профессора Лондонского университета Джеффри Хоскинга «Россия и русские» — и решайте сами!

Спорьте. Не соглашайтесь. Размышляйте!

---

Однако все это не означало, что Петр отошел от православной формы христианства или сам перестал быть православным верующим. И все же его личные верования содержали элементы, чуждые православной традиции. Петр понизил положение Церкви и подчинил ее функции нуждам государства. В 1721 г. он отменил патриархат и заменил его Священным синодом, на самом деле являвшимся никаким не Синодом, а коллегиальным административным советом, который состоял в основном из митрополитов, находившихся под надзором светского доверенного лица — обер-прокурора, назначенного царем и служившего ему37.

Новые взаимоотношения Церкви и государства были изложены ведущим петровским церковным реформатором Феофаном Прокоповичем, одним из длинного списка украинских церковников, давших в XVII–XVIII вв. Православной церкви ее форму. Несмотря на иезуитское образование (какое-то время он учился в колледже Святого Афанасия в Риме), Прокопович придерживался крайнего эрастианского протестантизма, который проповедовал Томас Гоббс и использовала Англиканская церковь, поразившая Петра во время его визита в Лондон. В трактате Прокоповича «Духовный регламент» (1721) говорилось о том, что автократия являлась необходимой, так как люди по натуре своей жадны и драчливы и поэтому будут постоянно вести войны друг с другом, пока не найдется жесткая власть. Патриарх представлял опасность, так как соперничал с сувереном и олицетворял альтернативу монаршей воле. «Простые люди не понимают, чем духовная власть отличается от самодержавной, но восхищаются достоинством и славой Высшего Пастыря, они думают, что этот правитель — второй суверен, что он обладает равной самодержцу мощью, или даже большей»38.

Бесспорно, Петр помнил о трудностях, с которыми его отец столкнулся из-за Никона. Но его политика подчинения Церкви была связана с более далеко идущими планами. В Византии приверженность монарха закону Божию обеспечивалась патриархом. Теперь в России, когда один столп византийской «симфонии» исчез, сам монарх становился гарантом. Можно прийти к выводу, что власть монарха не ограничивалась пределами закона Божия, как только сама сделалась выражением этого закона39.

Под началом Прокоповича от священников требовалось ведение записи посещений прихожан для причастий и исповедей. Кроме того, они были обязаны зачитывать с кафедры законы, приводить к присяге на верность и регистрировать рождения, браки и смерти. При отсутствии других местных официальных лиц священники становились мелкими государственными чиновниками. На них даже возлагалась своего рода обязанность по безопасности и поддержанию правопорядка. В соответствии с указом от 17 мая 1722 г. «если во время исповеди кто-то расскажет священнику о несовершенном, но задуманном и намеренном преступлении, особенно предательстве или восстании против правителя или государства, или о планируемых действиях, направленных во зло чести или здоровью государя и его семьи, и подчеркнет, что не отказывается от задуманного… тогда исповедник должен не только отказать в отпущении грехов, но и немедленно сообщить об услышанном куда нужно». А сообщать нужно было в Преображенский приказ, являвшийся преемником Приказа тайных дел40.

Согласно новому предписанию отношения между священниками и прихожанами сильно изменились. Это произошло отчасти из-за того, что благодаря семинариям священники становились более образованными. Однако их обучение производилось по польскому и римскому образцам, что не отражало особенностей православной формы христианства. Более серьезным являлось то, что отношения между прихожанами и священником оказались подорваны. Священнослужители больше не выбирались на приходских собраниях, а назначались епископами, которые могли авторитетно подтвердить их квалификацию. Отчасти из-за этого сам приход начал атрофироваться, оставляя большинство своих духовных функций епархии, а светские функции — мирскому собранию. Программа ревнителей благочестия реализовалась несколько однобоко: приходские священники лучше подготавливались, вели службы в соответствии с улучшенным молитвенником и искореняли языческие обычаи, но все это происходило ценой утраты близких и доверительных отношений с прихожанами41.

Неугомонная деятельная вера Петра не принимала монастырей. В отличие от своего коллеги-англиканца Генриха VIII он не закрывал обители, а сокращал их количество, старался регулировать их деятельность так, чтобы они становились центрами социальной защиты, эффективно выполнявшими свои функции во благо обществу. Их роль заключалась в помощи бедным и больным, предоставлении приюта инвалидам, нищим и ветеранам армии. Для того чтобы быть уверенным в выполнении монастырями этих функций, Петр экспроприировал все монастырские доходы, предоставляя им затем установленную сумму государственных субсидий, зависевшую от строгой дисциплины в исполнении благотворительных обязанностей. Прийти в монастырь могли только мужчины старше тридцати и женщины старше пятидесяти лет. Монахи должны были быть грамотными, но им запрещалось что-либо писать без разрешения старшего или даже держать письменные принадлежности в своих кельях, так как «ничто так не разрушает монашеское спокойствие, как бесполезное и тщетное писание»42.

Как отмечали некоторые ученые, в каком-то смысле петровская реформа стала «протестантской реформацией»43. Петр подчинил Церковь государству, взял под контроль ее финансы и перекроил ее для образовательной, благотворительной и социальной деятельности. Проблема заключалась в том, что многие из необходимых для начала реформации условий в России просто отсутствовали. Не существовало традиции теологии соглашения или естественного закона, которые стали решающими элементами в политической культуре протестантизма. Приходская жизнь была относительно неразвита, а реформа Петра еще больше ее ослабила. Наконец, не существовало Писаний на доступном народу языке, которые простые люди могли бы читать для формирования и укрепления собственной набожности. Приходские и письменные традиции протестантского подобия если и встречались в России, то только среди староверов, которые были резко настроены против петровских нововведений.

Между взглядом на Церковь большинства верующих и настоящим положением дел в петровском государстве постепенно возникало опасное несоответствие. Священники и миряне продолжали считать царя помазанником Божиим, правившим в гармонии, или «симфонии», с Церковью. Однако государство имело совсем иные планы и видело в Церкви инструмент светской политики. Один церковный историк назвал это несоответствие «главной ложью синодского периода», а другой заявил, что Петр I дал начало «настоящему и глубокому расколу… не столько между государством и народом (как думали славянофилы), сколько между властями и церковью»44.

В 1762–1764 гг. Петр III и Екатерина II завершили процесс экспроприации и рационализации церковного имущества, взяв на себя заботу обо всех земельных владениях Церкви и заменив доход с этих земель официальным вкладом в епархии и монастыри. Однако сумма вклада составляла лишь четверть былых доходов. Только один церковный иерарх, митрополит Ростовский Арсений, выказал протест против этих действий. Он был осужден за государственную измену, лишен духовного сана и заключен на пожизненный срок в крепость.

Последствия этих реформ стали прямо противоположными результатам протестантской Реформации. Православные священники находились теперь в изоляции, ухудшилось и их материальное положение. Они носили старинную одежду и не имели чина или официального ранга. Интересно, что только они и крепостные крестьяне не были приглашены в Уложенную комиссию 1767 г.

С новым символизмом Петра и его церковными реформами монархическая власть в России укрепилась и расширила свои полномочия. На Западе концепция монархического абсолютизма возникла в результате борьбы с папством и из необходимости лишить неприкосновенности древние институты. В России же вопрос папства не стоял, а подобных институтов не существовало. Здесь абсолютизм развился совсем по-иному и подразумевал сакрализацию самой монархии. В XVIII в. придворные ритуалы и официальная хвалебная литература подчеркивали, что монарх являлся подобием Христа или даже самим Христом, а отсюда следовала его божественная сущность. По мнению русских ученых В.М. Живова и Б.М. Успенского, «сакрализация монарха продолжалась в течение всего синодского периода [1721–1917], и все это время находилась в конфликте с традиционным религиозным сознанием. Этот конфликт не мог быть принципиально разрешен, так как сакрализация монархии стала неотъемлемой частью государственной структуры и особенно Синода»45.

Однако понятие «сакрализация монархии» не являлось тождественным понятию «сакрализация монарха». Петр обожествлял не себя, а государство. Подобно неостоикам он имел возвышенную идею государства, веря в то, что оно находится выше личных и семейных уз, этнической и религиозной принадлежности и даже выше личности монарха. Петр был первым русским правителем, который попытался провести различие между государством и личностью монарха. На это различие обращалось внимание в тексте «Духовного регламента», а рекруты перед началом службы присягали «царю и отечеству», как если бы эти два тесно связанных понятия были различны и отделены друг от друга. Таким стал первый неуверенный шаг России от патримониального государства к функциональному и бюрократическому46.