Ян Мортенсон - Убийство в Венеции

• Название: Убийство в Венеции
• Автор: Ян Мортенсон
• Издательство: ДЭМ
• Жанр: Детектив
• Год: 1991
• ISBN: 5-85207-018-1

Вниманию читателя предлагается остросюжетный роман известного шведского писателя Яна Мортенсона, автора около тридцати книг. В романе рассказывается о преступлениях, совершаемых дельцами наркобизнеса.

Для широкого круга читателей.

---

Я был с ней согласен, она намерена была внести большой вклад в сокровищницу культуры, но мне не давала покоя мысль, что об этом подумала бы и сказала Элисабет. Несмотря ни на что, они были кузинами, и у Элисабет были, наверное, свои надежды на будущее.

— И последнее, перед тем как я уйду. Не могла бы ты показать мне комнату, где висела та «отвратительная» картина?

— С толстой девицей, перерезавшей горло юноше? Конечно, могу. Впрочем, там нечего особенно смотреть, потому что полотно вырезали, хотя рама, конечно, осталась. Мне нужно что-то в нее вставить. Не мог бы ты мне достать, например, Эренстраля? Он писал большие полотна, к тому же у меня нет ни одной его картины. Это — белое пятно в собрании.

— Попытаюсь, но он в основном находится в королевских дворцах и музеях. В состоянии иметь его вещи дома в гостиной немногие — надо расширять стены и поднимать потолок.

— Попытайся, однако, достать. В конце концов это не такая плохая идея, как мне кажется. Мне очень нравятся его мотивы с животными. Может быть, ты достанешь что-нибудь с собаками или лошадьми?

— Счастье, что он тебя сейчас не слышит.

— Это почему же?

Он любил писать гигантские полотна с королевскими особами и аллегорическими предметами вокруг них. Верой, Добротой, Искренностью, Любовью и так далее. Все получалось в результате так сложно, что ему иногда приходилось писать разъяснения к тому, что он изобразил. Но ему все больше заказывали изображения животных — любимцев королевской семьи. Как-то за один год ему пришлось написать семь портретов любимых собак королевы. И он громко протестовал против этого. Но ирония в том и заключается, что он вошел в историю искусства именно как анималист. Самый первый анималист, задолго до Лильефорса. Он рисовал всяких зверей — от белок до белых медведей.

— Достань тогда картину с белым медведем, — улыбнулась Маргарета. Белки слишком маленькие, чтобы заполнить мою раму. Пойдем, ты увидишь сам.

Мы поднялись на третий этаж. Там она открыла дверь в очень большую комнату в одном из флигелей. На длинной стене висела огромная роскошная золоченая рама в стиле барокко с маленькими крылатыми херувимчиками в углах. Пустая, без полотна она показалась мне глазницей с выколотым глазом.

— Эта комната почему-то никогда не использовалась. Может быть, из-за картины, которая здесь была, — сказала Маргарета, раздвигая шторы. Комната осветилась яркими лучами летнего солнца. — Впрочем, и других комнат было достаточно, к тому же этот зал находится на третьем этаже и поэтому всегда был как бы на отшибе.

— Бывал ли тут Свен со своими студентами?

— Я не помню такого. Хотя это и не исключено. Впрочем, тут и смотреть было не на что. Разве что эта картина. Я думаю, ее оставили висеть здесь лишь из чувства почтения к предкам. Мне тоже никогда не приходило в голову убрать ее отсюда, когда я стала хозяйкой Слагсты. Должна признаться, что неохотно заходила сюда. Наверное, страх по-прежнему сидел во мне с детских лет. Помню, как жутко и одновременно интересно было приоткрывать дверь сюда, чтобы посмотреть на эту женщину, перерезавшую ему горло. Жуть! Но теперь надо достать полотно, подходящее для этой рамы. Если бы я была вором, то взяла бы раму вместо картины. Рама все же античная, ручной резки и крыта настоящим золотом. Она, наверное, стоит много больше самого полотна.

— Я как раз об этом подумал, — заметил я, когда мы спускались по широким каменным ступеням. — Как ты не боишься оставлять все это в пустом доме?

— Тьфу, тьфу, пока ничего не случилось. За исключением этой картины, конечно. Но у меня тут очень сложная сигнализация, которая отпугивает воров еще до того, как они проникнут в дом. Если ты дотронешься до двери или оконного стекла, завоет сирена, установленная на крыше. Звук так силен, что понесли бы и лошади. Вся округа просыпается. Нужны очень сильные нервы, чтобы продолжить попытки забраться внутрь. К тому же в одном из флигелей у меня живет арендатор. Он и его жена следят за всем. Периодически приезжают патрули охраны. Но, в конце концов, надо же получать удовольствие от вещей, которые у тебя в доме, не так ли?

«Все это не остановит достаточно профессиональных мошенников», — подумал я, прощаясь. От них не защитит ни арендатор, ни патрули охраны. Однако это ее вещи, не мои.

Когда после ленча я ехал в Стокгольм, то чувствовал себя сбитым с толку, как говорилось в старых романах, потоком противоречивых чувств. Андерсу, судя по всему, ничего не приснилось. Юдифь и Олоферна он видел наяву, на картине в этом большом зале в чудесной золоченой раме. Маргарета испытывала отвращение к сюжету и не разглядела за ним великого художника. Свен Лундман и его студенты тоже, возможно, видели картину во время своих искусствоведческих экскурсий. Но никто из них не среагировал, не проявил торжества от открытия неизвестного Рубенса. А этот кроткий, такой правильный Свен Лундман, прототип шведского чиновника, кричал, оказывается, что «убьет этого дьявола». А потом пришел ко мне и показал письмо, свидетельствовавшее о совершенно противном. О том, что между его женой и Андерсом все кончилось, умерло и прошло. Одновременно Элисабет утверждает, что они должны были пожениться и что они любили друг друга. Что во всем этом правда, а что — ложь?

Я выехал на шоссе, движение стало напряженным, и мне пришлось оставить мысли о смертях, сокровищах искусства и человеческих страстях.

Комиссар Бергман смотрел в окно. Две недели до отпуска, полоса высокого давления над Средней Швецией, заполненные пляжи. Простоит ли такая погода до его отпуска? Или давление изменится и бесконечная череда серых дождевых, облаков потянется над Швецией, сделав отпускную жизнь для него невыносимой?

В дверь постучали, и тот, кто был за нею, не стал ждать разрешения и сразу вошел в кабинет.

Харри Бергман повернулся в вертящемся кресле на полоборота.

— Ну?

Инспектор криминальной полиции Ларссон пожал плечами и положил коричневый конверт на стол шефа.

— Мы следили за ним всю неделю, но ничего не случилось.

— Ты уверен?

Мы также прослушивали его телефон. Ничего особенного. Можешь посмотреть сам в докладе. Он встречался с рядом людей, имеющих отношение к фон Лаудерну. С ассистенткой Барбру Лунделиус. Потом со Свеном Лундманом, шефом музея. Тот приходил на днях в его лавку. Он встречался также с женой Лундмана и был на ленче в Слагсте. Это имение недалеко от Стокгольма, и он был там вместе с Лундманами.

— Так что теория муравейника не сработала? — Харри Бергман иронически улыбнулся.

Тот вопросительно смотрел на него.

— О чем мы говорили? Пошевелить палкой в муравейнике и посмотреть, что будет. У нас мало что есть против него. По сути, никаких прямых улик. Если быть до конца честным, то мы даже не знаем, связан он с наркотиками или его просто использовали, не так ли.

Стоявший перед ним человек согласно кивнул.

— Но ты, пожалуй, все же прав. Игра стоила свеч. Мы его пока не исключаем. А если он замешан, то рано или поздно свяжется со своими.

— Если, конечно, эти двое тоже не завязаны в этом деле.

— Ты имеешь в виду Лундмана и Лунделиус?

— Не забудь, что все трое были там, когда фон Лаудерн утонул. Лундман, его жена тоже. Ну, и Лунделиус и Хуман, конечно.

— Ты думаешь, что он не утонул?

— Я не знаю, — сказал Харри Бергман и задумчиво посмотрел на коллегу. — Но я чувствую, что тут может быть связь. Назови это интуицией или инстинктом. Но у старых полицейских это чувство сидит в кончиках пальцев. И сейчас они слегка подергиваются. Фон Лаудерн стал, может быть, слишком опасен, знал слишком много и мог рассказать. Может быть, поэтому Хуман и не запаниковал. Ему не нужно было с кем-то связываться. Потому что тот, на которого или с которым он работал, вышел из игры. Погиб и похоронен. И еще одно.

Он замолчал. С улицы сквозь полуоткрытое окно донеслось завывание сирены «скорой помощи».

— Что именно?

— Я просмотрел бумаги, касающиеся этой гибели. Из них очевидно следует, что Хуман первым уехал оттуда утром, до того, как они нашли фон Лаудерна в озере. Он так спешил, что даже не сказал «спасибо» принимавшему его хозяину имения. Хотя, может быть, у него были на то причины?

— Ты думаешь…

— Я ничего не думаю, — улыбнулся Бергман. — Но я, пожалуй, поговорю с тем, кто делал вскрытие. — И он снова улыбнулся. Но улыбка предназначалась не коллеге. Он улыбался сам себе.

Когда я вошел в магазин, то застал вора на месте преступления. Крышка на голубой банке имбирного печенья была сдвинута. Клео сидела рядом и уже зацепила когтями кусок печенья, которое было ее самой большой страстью в жизни. Увидев меня, она тут же опустила пойманное печенье обратно в банку и с виноватым видом молнией скрылась в безопасное место под высоким барочным шкафом.