Елена Трегубова - Байки кремлевского диггера

• Название: Байки кремлевского диггера
• Автор: Елена Трегубова
• Издательство: Ad Marginem
• Жанр: Политика
• Год: 2003
• ISBN: 5-93321-073-0

Я проработала кремлевским обозревателем четыре года и практически каждый день близко общалась с людьми, принимающими главные для страны решения. Я лично знакома со всеми ведущими российскими политиками – по крайней мере с теми из них, кто кажется (или казался) мне хоть сколько-нибудь интересным. Небезызвестные деятели, которых Путин после прихода к власти отрезал от властной пуповины, в редкие секунды откровений признаются, что страдают жесточайшей ломкой – крайней формой наркотического голодания. Но есть и другие стадии этой ломки: пламенные реформаторы, производившие во времена Ельцина впечатление сильных, самостоятельных личностей, теперь отрекаются от собственных принципов ради новой дозы наркотика – чтобы любой ценой присосаться к капельнице новой властной вертикали.

---

Кстати, возвращаясь к стилистическим проблемам: часто случалось даже, что кремлевские чиновники заражали журналистов с ослабленным иммунитетом лингвистическими паразитами. Например, среди моих коллег можно без труда опознать исторический пласт журналистов, которые работали в кремлевском пуле еще во времена администраторства Чубайса. Индикатор был очень простой: все они, как и Чубайс, ошибочно употребляли слово накоротке не в классическом, крыловском значении интимно, дружески, а в вульгарном смысле недолго. И еще, так же, как и он, по поводу и без повода прибавляли ко всякой фразе бессмысленное, но экспрессивное выражение на секундочку: А кто, на секундочку, страну спасать будет?!

Вскоре я даже научилась с большей или меньшей статистической погрешностью определять, кто из кремлевских чиновников с каким журналистом или журналисткой накоротке. Сделать это было необычайно просто: у таких парочек всегда был идентичный запас анекдотов и идентичная манера их пересказывать.

В силу крайней узости политической тусовки можно было даже самой запустить в нее какой-нибудь свежий анекдот и подождать, с какой стороны и в каком виде он к тебе вернется – проследив, таким образом, цепочку связей. Как мне впоследствии рассказывали, тот же прием (прозванный в кремлевском просторечии эхолотом) обильно использовал и Валя Юмашев, запуская ложные слухи и отслеживая потом цепочку их передвижения.

Хорошая квартира

К счастью, даже в момент моего глубокого погружения во власть, совсем неподалеку от Кремля для меня всегда оставался магнит попритягательнее. На Тверской, 4, в квартире моей ближайшей подруги Марии Слоним, собиралась Московская хартия журналистов. В советское время Маше, внучке первого сталинского наркома иностранных дел Литвинова, а по совместительству – злостной диссидентке, пришлось эмигрировать в Англию, где она стала самым знаменитым голосом русской службы Би-Би-Си. А сразу же после перестройки, как только стало возможным получить въездную визу в Россию, англичанка Слоним, ставшая к тому моменту уже леди Филлимор, моментально собрала вокруг себя в съемной московской квартире всех самых ярких молодых российских журналистов. Получить приглашение в эту нашу журналистскую масонскую ложу считали для себя престижным все ведущие российские политики.

Пожалуй, только Черномырдин во время своего премьерства к нам прийти отказался: охрана объяснила, что премьеру, по нормам безопасности, нужны два лифта в подъезде – а у нас там был только один.

* * *

Хартия родилась из легендарного Клуба любителей съезда, существовавшего еще в кулуарах Верховного Совета. Несмотря на провокативное название, съезд в этом Клубе не любил никто. Точнее было бы назвать его Клуб любителей выпить. Причем – именно в кулуарах съезда.

Я, еще будучи салагой лет девятнадцати от роду, не способной взять в рот ни грамма алкоголя (как, впрочем, увы, и сейчас), с благоговением наблюдала в буфете Большого Кремлевского дворца, как мои старшие товарищи – Володя Корсунский с Немецкой волны, Алик Бачан с Голоса Америки, Лева Бруни с Радио Франс и примкнувшая к ним фракция газеты Сегодня – с особым цинизмом, прямо под звуки трансляции из зала заседаний, принимали поправки. Сначала принималось по рюмке за основу, через пару минут – уже в первом чтении. А когда все поправки были уже единогласно приняты, им приходилось удаляться домой к Слоним – на парламентские чтения.

Никогда не забуду, как я в первый раз попросилась к Маше на выездное заседание съезда. Мне-то ведь в тот момент казалось, что взрослые, крутые политические журналисты там, у нее дома, только и делают, что дискутируют о ситуации в стране.

Слоним быстро развеяла мои юношеские иллюзии.

– А-а! Да ты еще и не пьешь ничего?! Прекрасно! Приходи! Будет кому потом блевоту за пьяными убирать, – цинично проверила она меня на прочность.

– Ничего-о-о! Будет молодежной фракцией! Комсомол! – подбодрил меня Алексей Венедиктов, который, как настоящий педагог, во время съездов то и дело подходил и, будто своей ученице, ласково вздергивал пальцем нос – для поддержания боевого духа.

Блевоты у Слоним дома по счастливой случайности не оказалось. Зато в изобилии были разбросаны экскременты.

– Мария Ильинична, там у вас в комнате на полу кто-то накакал, – уважительным тактичным шепотом сообщала я Маше на ухо.

– Остается надеяться, что не гости, – хладнокровно комментировала Слоним.

Кроме гостей, нагадить на пол, конечно же, было много кому: в доме у Слоним всегда находились штуки две-три приблудных собаки (сейчас, с переездом Маши за город, амплитуда колебания собачьего поголовья возросла до пяти-семи штук и оказалась щедро разбавлена конем Пушкиным, павлином Кузей и его полигамной многодетной семьей, а также безвестными, но красивыми крылатыми и водоплавающими гадами, породу которых я назвать затрудняюсь).

Среди обитателей же первого, московского Машкиного ковчега был и легендарный Палыч – дворовый пес, названный так в честь Антона Палыча Чехова – потому что его, умирающего от чумки, провез контрабандой в поезде с гастролей из Ялты и вылечил Машин муж, актер МХАТа Сергей Шкаликов, Шкала.

Но на Палыча в тот раз грешили зря. Потому что когда я полезла в морозильник, чтобы достать лед, то обнаружила там, внутри, подо льдом, все ту же самую замороженную какашку, что раньше валялась на полу. Оказалось, что это все Шкала. Нет, Серега не накакал, конечно, – но зато купил искусственные экскременты и подсовывал их нам везде… Зато как Шкала переводил нас через Майдан на своей гитаре!

* * *

Вот в такую, сумасшедшую, квартиру в старинном доме на Немировича-Данченко, как ни странно, и стремились попасть все ведущие политики страны. Дом был замечателен еще и тем, что из кухонного окна по пожарной лестнице можно было вылезти на крышу, а оттуда, сверху, как на ладони было видно Москву. Именно по этой лестнице вместе со мной и парой коллег, которые были еще в состоянии держаться за поручни, на крышу в начале 90-х годов лазал известный экономист Андрей Нечаев (развлекавший меня по пути своим фирменным, фамильным эквилибристским фокусом с нереальным выгибом большого пальца руки), и тогдашний градоначальник – тихий Гавриил Попов (вконец запуганный фамильярным обращением моих сугубо трезвых коллег дорогой Гаврила!), и прочие активные действующие лица постреволюционной России первого созыва.

Туда же, к Маше, поднимался выпить водки с журналистами (и по-отцовски посочувствовать мне – непьющей) замечательный актер и потрясающий человек Всеволод Абдулов, живший этажом ниже. Время от времени заваливались и коллеги Шкалы по МХАТу – обаятельный дебошир Ефремов-младший и талантливая актриса Евгения Добровольская.

Каждый раз, прилетая из Нью-Йорка, в гости к Маше Слоним спешил зайти и наш общий американский дядюшка -Алик Гольдфарб, всегда приносивший, как волхв, один и тот же набор даров: роскошное (как меня уверяло пьющее большинство) французское вино и, наоборот, самые дешевые советские рыбные консервы на закуску. Потомственный авантюрист Гольдфарб, который во времена СССР даже родного папу умудрился выгодно выменять на советского шпиона, теперь водил дружбу то с Соросом, то с Березовским, но всегда оставался нашим, готовым в любой момент показать всем своим приятелям-олигархам кукиш в кармане, ради того чтобы затеять какой-нибудь очередной сумасшедший проект в поддержку друзей-журналистов в России.

И именно оттуда, с Машкиной колокольни на улице Немировича-Данченко, где открывался прекрасный вид на старый центр Москвы, я впервые свысока и взглянула на Кремль.

Некоторые политики – например Егор Гайдар, в бытность премьером, и Шахрай, в бытность вице-премьером, – просили устроить выездную сессию у них в кабинете – потому что охрану их сразу хватал кондратий, как только она видели, в какую фата-моргану зовут их босса. Тогда мы приходили к ним сами. А Слоним даже и туда, в кабинеты высоких начальников, умудрялась пронести с собой частичку своей фиганутой квартиры.

Однажды она вдруг начала громыхать по чиновничьему столу каким-то пакетом:

– Ой, извините, это у меня там кости гремят…

У высокопоставленного чиновника вытянулась морда.

– Ну в смысле – собачьи кости… Ну не собачьи, конечно, – понимаете, а говяжьи – мне собак кормить надо… – начала оправдываться Слоним.

Стук Машкиных костей так до сих пор и остается для меня самым лучшим камертоном в общении с государственными чиновниками любого ранга.

* * *

Вскоре, с приходом новой политической эпохи, состав наших гостей резко сменился. По символическому совпадению, переехала в новую квартиру, поближе к Кремлю, и Маша: теперь мы уже звали Татьяну Дьяченко, Бориса Немцова, Альфреда Коха, Михаила Ходорковского, Александра Волошина – в дом на Охотном ряду, дверь в дверь с нынешней Госдумой.