Анатолий Карпов - Сестра моя Каисса

• Название: Сестра моя Каисса
• Автор: Анатолий Карпов
• Издательство: Russian CHESS House
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-94693-318-6

Книга многократного чемпиона мира по шахматам – книга воспоминаний. Острые не только шахматные, но и житейские ситуации, столкновения характеров, портреты великих шахматистов написаны поистине с мастерством писателя. О замечательных спортсменах, об их человеческих достоинствах и недостатках, пристрастиях и чудачествах узнают читатели этой книги.

---

Еще менее я был готов к принятию мысли, что шахматы – это труд. Ботвинник твердил это при каждой встрече. Правда, он это увязывал с наивысшими достижениями, на которые я не претендовал и поэтому пропускал мимо ушей все его нравоучения. Это не для меня, думал я, наивно убежденный, что шахматы всегда будут для меня только игрой. Но мотыга тяжелой мысли о труде как непременном условии шахматного успеха все-таки где-то пробила кору моего игроцкого консерватизма. Я еще не скоро буду готов принять эту мысль. Но первый шаг к ее приятию был сделан – я это должен признать – в той, такой теперь давней, шахматной школе.

Но дороги мне воспоминания об этих трех сессиях совсем другим: дружбой, которая спаяла наш мальчишеский коллектив, трогательным попечительством, которым ребята окружали меня (ведь все они были старше – кто на два, кто на три, а кто и на четыре года); наконец, шахматами (причем классными шахматами: я впервые попал в компанию, где каждый в большей или меньшей степени опережал меня), шахматами днем и вечером, и ночью – шахматами без конца. Такой возможности играть сколько душе угодно – без оглядки на время суток и какие-то нависающие дела – у меня еще не было никогда. И хотя мне уже случалось уезжать на шахматные соревнования из Златоуста, такую свободу я испытал впервые. Спасибо вам за нее, оставшиеся в далеком прошлом мои юные друзья!

Разумеется, о серьезной игре никто не вспоминал – у нас царил блиц. Каждый день сыгранные партии исчислялись трехзначными цифрами. Причем вскоре проявилась интересная закономерность: если днем и вечером я боролся с ребятами с переменным успехом, то где-то к полуночи наступал мой звездный час, – и моя игра становилась неудержимой. Вначале ребята решили, что это случайность. Затем объяснили мои ночные победные серии лучшей выносливостью и стали бороться со мною «по-научному»: пока одна группа пытается меня выбить, вторая не просто отдыхает, но даже отсыпается!.. Ничто им не помогало. Я бил всех подряд, бил нещадно, буквально не вставая со стула хоть до шести утра.

Но спать когда-то нужно – и мы обычно наверстывали сон за счет утренних часов. Это не всегда сходило с рук. Помню случай – мы уже три дня не видели Ботвинника и чувствовали себя совсем вольготно. И вот на четвертый день, после очередной бессонной ночи, где-то в одиннадцатом часу утра просыпаемся от страшного стука в дверь. Мы сразу поняли, что это наш наставник, а что поделаешь? – все заспанные, неумытые, время завтрака давно прошло… Оправдываться мы даже не пытались, да и не тот человек был Ботвинник, который выслушивает оправдания. Перед ним был факт нарушения режима, факт вопиющий, факт, который позволил ему сделать относительно наших судеб далеко идущие и совершенно неутешительные выводы. Он отвел душу – сказал все, что о нас думает…

А вечером мы опять сражались в нескончаемый блиц.

Впрочем на последней сессии возник кризис жанра: блиц не приелся, но в нем появилась предсказуемость. Ведь нас было мало, а партий мы играли без счету; непредвиденные результаты и новые позиции возникали все реже. И тогда мы решили разбавить однообразие блица картами. Игрой в дурака.

Должен сказать, что это очень сложная и умная игра – при условии, что играют один на один. Два на два, либо три на три – по сравнению с ней просто развлечение, шлепанье картами. У меня есть своя концепция этой игры, костяк которой был выработан уже в те годы. Думаю, что и остальные ребята были подготовлены неплохо.

Чтобы повысить интерес к соревнованию (и уровень игры), мы решили провести его по форме официальных турниров. Расчертили таблицы. Начали все в ранге новичков. Победителям присуждалась очередная квалификация. Помню, до конца сессии я и Юра Балашов успели стать кандидатами в мастера, еще четверо ребят – перворазрядниками, один – второразрядником.

Так мы закончили шахматную школу Ботвинника.

Глава четвертая

Между тем жизнь нашей семьи потихоньку менялась в лучшую сторону.

Когда отец стал главным инженером завода, мы перебрались из двух комнат коммуналки в отдельную двухкомнатную квартиру в том же доме.

Той же осенью он съездил отдохнуть на Черное море – в Гагры. Я помню, как он отказывался, не хотел ехать («эта поездка пробьет тяжелейшую финансовую дыру в нашем бюджете»), но его здоровье после полуголодного ученичества в Москве буквально надломилось. Он быстро уставал, часто хворал. И мы на семейном совете решили: пусть едет. Решала, собственно говоря, мама («ничего, – сказал она, – затянем потуже пояса – не впервой»), а мы с Ларисой только радостно ее поддерживали: для нас это был урок демократии и игра во взрослых.

Отцовская поездка стала событием для Златоуста. Это сейчас отдых на море – явление ординарное, а тогда в этом был знак элитарности. О нас говорили в городе, во дворе меня и Ларису расспрашивали, что пишет отец, как ему отдыхается.

С моря он привез камушки – обкатанную черноморскую гальку. Блеклая, она сразу расцветала, стоило смочить ее водой. Эта галька еще долго была предметом моей гордости.

Я уже видел море, когда мне исполнилось десять лет.

Перед тем я выполнил норматив 1-го разряда, и меня направили на чемпионат России среди юношей в Боровичи – маленькое местечко между Москвой и Ленинградом. Условия там были – хуже некуда: спали по десять человек в одной комнате, кормили абы как, принять душ было почти неразрешимой проблемой. Остальные участники турнира были в полтора раза старше меня (чтобы не стоять всю игру, я приходил в турнирный зал с большой подушкой, которую подкладывал под себя, но и так, говорят, был едва виден из-за доски) и, как могли, опекали. Возвращались в Москву каким-то захудалым поездом, в общем вагоне, переполненном донельзя: люди стояли в проходах и тамбурах, клунки, корзины и чемоданы загромождали любое пространство, где не мог разместиться человек. Но даже в этом содоме ребята умудрились расчистить мне часть третьей – багажной – полки под самым потолком вагона. Там было душно, дымно, жарко, зато можно было лежать, и никто не давил в бок и не толкал.

В Москве на вокзале меня встретили мама с Ларисой. Теперь мама смеется, вспоминая этот эпизод, а тогда она не смогла сдержать слез. «Ты стоял на перроне такой маленький, растерянный, со взглядом затравленного волчонка. Чемодан, казалось, делал тебя еще меньше. Ты был в замызганных коротких штанишках на скрученных бретельках в грязной измятой рубашке, в порванных сандалиях – немытые пальцы выглядывали через излохматившиеся дыры…»

В тот же день мы поехали на юг. Я – в пионерский лагерь «Орленок», мама и Лариса устроились «дикарями» неподалеку.

С тех пор я перевидал все океаны и множество морей, но ту самую первую встречу с морем помню с необычайной яркостью. Не потому, что была первая, просто мне там было чудесно. Легко и свободно, как нигде и никогда потом.

Как я был потрясен, обнаружив, что поразившими мое детское воображение яркими камушками усеян весь берег!..

А эта бескрайность, к которой я был готов, но которая все равно потрясла меня!.. Я к ней так и не смог привыкнуть. Даже когда теперь я выхожу на берег моря, я ощущаю его магнетизм, словно передо мной набухает и дышит не вода, а материализованная энергия. Мы с ним старые друзья, но эта дружба не избавляет меня от трепета, который я пережил однажды в детстве при первой встречи с ним. Это трепет так навсегда и остался во мне…

Я лазил по горам, по плодовым деревьям (сколько было восторга, когда я одолел полированный ствол грецкого ореха и очутился в его просторной, дурманящей кроне! сколько было азарта в том, чтобы набрать за пазуху побольше его зеленых тяжелых плодов! сколько было смеха, когда и живот, и руки, и рубашка оказались в несмываемых коричневых пятнах!), собирал гербарии. Магнолия, олеандр, мимоза, эвкалипт, банан, лавр, кипарис, всевозможные пальмы – вся эта экзотика, знакомая мне до сих пор только по книжкам, спокойно и лениво принимала меня, снисходительно предлагая на каждом шагу все новые листья и цветы. Может быть, именно тогда во мне впервые проснулся коллекционер? Впрочем, нет. Военные мемуары и значки я стал собирать раньше.

Но что-то сошло на меня летом – море словно сняло с меня кору (не кожу – именно кору). И наполнило меня собой. Причем так щедро наполнило! – уж столько лет трачу его дар, а он все такой же, как был; не иссякает.

Первые шаги как коллекционер я сделал, собирая значки.

Увлечение военными мемуарами началось чуть раньше, но я их не коллекционировал, а собирал. Это принципиально разные вещи. В основе собирательства лежит вкус, удовлетворение чувства гармонии. «Эта вещь мне нравится», – вот критерий. «Хочу, чтоб источник положительных эмоций был всегда при мне», – вот мотивы, которыми руководствуется собиратель.

О системе здесь нет и речи. Более того – как ни парадоксально – система противопоказана собирательству, поскольку убивает его спонтанность, личностность. В собирательстве всегда есть претензия на особость, потому что оно материализует портрет души собирателя. Или какого-то тайника его души.