Анатолий Карпов - Сестра моя Каисса

• Название: Сестра моя Каисса
• Автор: Анатолий Карпов
• Издательство: Russian CHESS House
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-94693-318-6

Книга многократного чемпиона мира по шахматам – книга воспоминаний. Острые не только шахматные, но и житейские ситуации, столкновения характеров, портреты великих шахматистов написаны поистине с мастерством писателя. О замечательных спортсменах, об их человеческих достоинствах и недостатках, пристрастиях и чудачествах узнают читатели этой книги.

---

Так вот, еще до наших матчей, приглядываясь к Каспарову, я много думал, отчего мне с ним так непросто. И понял причину: он беспринципен. Среда, эпоха, воспитание сделали из него человека, который непрерывно меняется – по ситуации. В любой момент он именно таков, как требуют обстоятельства. На него нельзя положиться (ведь полагаешься на известное), он в любой момент может ускользнуть. Поменять точку зрения. Поменять личину. Его главный критерий – выгода. Все остальное – от лукавого.

Года два назад ФИДЕ переживала очередной кризис, спровоцированный Каспаровым, и тогда мне вспомнился давний эпизод в шахматах, увы, обычный.

Это было на Мальте, во время шахматной олимпиады. Дела нашей команды складывались не очень удачно, мы гнались за венграми, а в тот день играли с болгарской командой. На одной из предыдущих олимпиад не по нашей вине отношения с болгарскими шахматистами обострились (Трингов, откладывая партию с Корчным, по рассеянности положил листок с секретным ходом не в конверт, а в карман, и кончилось это скандалом), так что ожидался принципиальный бой.

Каспаров играл с Крумом Георгиевым. Он выбрал острый тактический вариант в сицилианской защите (хотя мы не советовали ему это делать: в спокойной технической борьбе у Каспарова было больше шансов), Георгиев нашел в нем «дыру» – и переиграл. До победы ему оставалось два-три обязательных хода, но, задумавшись, он схватился не за ту фигуру, тут же исправился и сделал точный ход, но Каспаров резонно потребовал: ходите той, за которую взялись. Георгиев стал отпираться. Опять начинался скандал.

Хотя свидетелей не было ни одного, команда болгар дружно встала на сторону соотечественника: можно было подумать, что все только на эту доску и глядели. Уж сколько лет наблюдаю у шахматистов массовую безнравственность – а привыкнуть не могу. Конечно, рыцарский дух еще жив в шахматах, но традиции его мелеют прямо на глазах. Ради результата сегодня многие готовы не задумываясь назвать черное белым.

Но дело не в этом. Я-то как раз глядел в ту сторону и видел почти все (да и Георгиев неважный актер – сидел скомканный, неловкий, однако, ощущая поддержку, постепенно выпрямился), но я был заинтересованным свидетелем, а требовался нейтральный. Повторяю: таких не было. И вдруг гроссмейстер Киров подводит Люсену, президента зоны Центральной Америки. Вот, говорит, нейтральный свидетель, который все видел. И Люсена, не моргнув глазом, утверждает: да, я все видел, Каспаров не прав и скандалит только из-за того, что не умеет честно проигрывать. Но ведь и я видел, что Люсена в момент нарушения правил был далеко и не мог ничего видеть!..

Что оставалось делать главному арбитру Лотару Шмиду? Он был вынужден признать правоту Георгнева, и расстроенный Каспаров через два-три хода остановил часы.

После такого случая не надо объяснять, что из себя в моральном плане представляет Люсена. И уж Каспаров, пострадавший от его «принципиальности», должен это знать и помнить лучше остальных. Я был уверен, что он для Каспарова теперь и во веки веков просто не существует. Но вот проходит шесть лет, Каспарову нужна фигура в борьбе с Кампоманесом – и он делает ставку на Люсену, и не жалеет сил, агитируя за него представителей буквально каждой федерации. Со всем своим красноречием он превозносит Люсену, и особо подчеркивает именно его честность и принципиальность… Вот уж истинно: скажи мне, кто твой друг, и я скажу – кто ты.

Еще один пример – нашумевшая история, когда из-за политических игр едва не сорвались претендентские матчи Каспаров – Корчной и Рибли – Смыслов.

Это было сложное время, восемьдесят третий год, из-за нашего вторжения в Афганистан напряженные отношения с США. На проведение матча Каспаров – Корчной претендовали Голландия, Испания и США. Корчной выбрал Голландию, Каспаров – Испанию. Что делать Кампоманесу? Он решил никому не отдавать предпочтения и предложил провести матч в США, в Пасадене; кстати, там и премиальный фонд был наибольший. Корчной предложение принял, Каспаров – неофициально – тоже (оно было передано через гроссмейстера Маровича, с которым Каспаров в это время делал книгу). И Кампоманес улетел в Пасадену готовить матч. Когда все было утрясено и соглашения подписаны, он поставил об этом в известность нашу федерацию. Из политических соображений («наверху» решался вопрос о бойкоте предстоящей олимпиады в Лос-Анджелесе) наша федерация предложила Каспарову отказаться, что он немедленно и сделал. Последовал обмен телексами. Кампоманес настаивал, что имеет согласие Каспарова и это решение наиболее разумно. Наши отвечали, что ни о каком согласии Каспарова они не знают и о Пасадене как о месте проведения матча речи быть не может. Кампоманес прилетел в Москву, и вот при личной встрече с ним, как говорится, глаза в глаза, и при свидетелях Каспаров со своей обычной запальчивостью заявил, что он давал официальное согласие только на Испанию, никаких неофициальных переговоров не вел и полностью поддерживает политическую позицию нашей федерации…

Я был невольным участником этих переговоров. От меня требовали, чтобы я пригрозил Кампоманесу: если он не пойдет нам навстречу, я, мол, тоже откажусь играть матч на первенство мира. Давление на меня было страшное. Разумеется, эту грязную игру я не принял, но, пользуясь своими добрыми отношениями с Кампоманесом, сделал все, чтобы как-то сгладить конфликт и сохранить матчи.

Переговоры шли всю ночь. О матче Смыслова и Рибли все же удалось договориться, с тем в семь утра Кампоманес и улетел, а уже в девять вслед ему улетел телекс, что и это соглашение недействительно. Инициатором этого был все тот же Каспаров. В последний момент он прикинул, что если второй матч состоится, то за неявку на матч с Корчным ему просто зачтут поражение. Он бросился к председателю спорткомитета Грамову и потребовал, чтобы тот отменил согласие на матч Смыслова. И все это: и отказ от своего слова, и – назовем уж вещи своими именами – предательство старшего товарища, – все это в течение одной ночи. Сколько потом ни слал телеграмм Василий Васильевич и в ЦК КПСС, и в Совмин, и просто на Кремль, – все они остались без ответа. Ведь Каспаров был не сам по себе, и Грамов пошел ему навстречу не потому, что он Каспаров, а потому, что за спиной этого молодого человека маячила огромная тень мрачной фигуры тех лет – всесильного Алиева.

Дальнейшие перипетии этой истории чрезвычайно сложны. Закончилась она для нашей федерации и спорткомитета позором. Чтобы спасти матчи, в которых Каспарову и Смыслову без игры зачли поражения, руководству ФИДЕ были представлены официальные письменные извинения и выплачен штраф в 160 тысяч долларов. Деньги нашлись по прямому указанию все того же Алиева. Хотел бы я знать, какое еще государство с такой же легкостью расплачивалось бы такими суммами за беспринципность и глупость своих чиновников. И после этого Каспаров, не моргнув глазом, утверждает, что государство и командно-административная система всегда были против него и сделали все, что в их силах, чтобы его остановить. Это расчет на наивных людей, которые верят всему, что слышат, и уже разучились сопоставлять слова и факты. Да если бы такой план был – с помощью административного крючкотворства не подпустить его к матчу со мной, – никогда бы этому матчу не состояться. Одного росчерка пера было бы довольно, чтобы изменить, поломать его судьбу. Ведь и не такие судьбы ломали. А Каспаров – кто он был тогда? Всего лишь способный молодой шахматист с неустойчивой психикой, но достаточно послушный, чтобы не выбиваться из ритма нашей грандиозной государственной системы, в которой он не без находчивости подобрал себе место и не без успеха обкладывал его перинками, чтобы кругом было мягко и нигде не жало.

Есть множество свидетелей, которые всегда подтвердят, как много я сделал, чтобы эти матчи состоялись. И не только ради Смыслова, которого я очень уважаю и люблю, а этот претендентский цикл, как нетрудно понять, был последним в его жизни. Я просто хотел, чтобы все это было честно, по совести. Конечно, при этом я «рисковал», что своими усилиями выведу на себя же Каспарова, но я не случайно слово «рисковал» ставлю в кавычки. Тот Каспаров еще не был мне серьезным конкурентом. Я видел все его слабости и не сомневался, что без особого труда управлюсь с ним за шахматной доской. Этот матч был даже в моих интересах: чем раньше мы бы встретились, тем сокрушительней был бы разгром (и ход первого матча показал, что расчет был верен); я бы сложил в душе этого впечатлительного и рефлексирующего молодого человека комплекс неполноценности, и много бы воды утекло, прежде чем он бы от этого комплекса освободился.

Не правда ли? – простой довод против всех измышлений Каспарова о моих злодейских планах и действиях. Он тем более убедителен, что Каспарову подтвердить свою версию просто-напросто нечем. Слова, одни слова…