Василий Ардаматский - Безумство храбрых. Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов (Рисунки А. Лурье)

• Название: Безумство храбрых. Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов (Рисунки А. Лурье)
• Автор: Василий Ардаматский
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1971

В повести «Безумство храбрых», написанной очень емко и достоверно, автор показывает природу советского человека, его поведение в чрезвычайных обстоятельствах. Герои повести хотя и не разведчики, но совершают подвиги такого же xарактера.

В повести «Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов», показываются уловки врага. Мистер Глен умело и долго ткет паутину, в которую попадает Юрий Коробцов, и только смелые и благородные действия чекистов и рабочего коллектива помогают Коробцову вернуться к честной жизни.

---

Он повел меня в дом.

Здесь все было по-другому. Перегородка между комнатами сломана. Фотографий на стенах не было. Только над столом укреплен небольшой портрет Ленина. Обеденный стол стоял посредине комнаты, а к окну был подвинут другой — огромный, сколоченный из грубых досок, он весь был завален бумагами. Кровать стояла возле этого стола, и на ней тоже были разбросаны бумаги. В комнате царил беспорядок. И сам Пал Самсоныч изменился. Не то чтобы он сильно постарел, но как-то опустился и не заботился о том, как выглядит, — давно не брился, рубашка на нем была мятая.

Он точно угадал, о чем я думаю, и сказал:

— Времени у меня, Юра, осталось мало, а надо успеть сделать много. Писарем заделался, сижу вот вспоминаю, что в жизни со мной было. Так что, бывает, и поесть некогда, не то что побриться. А сегодня вот из-за тебя не работаю. Ждал… Рассказывай.

Я коротко рассказал ему свою легенду. Он молча слушал. Казалось, ничто его не удивляло.

— Помнил всюду родину, родной свой Ростов? — улыбнулся он, выслушав мой рассказ.

Я кивнул.

— И родина тебя помнила — оттого вы снова и встретились. Верно?

Я снова кивнул.

— Главное, Юрочка, жить по правде, тогда через все беды чистый пройдешь, — сказал Пал Самсоныч. — Ты небось не помнишь, как меня еще перед войной посадили?

— Почему не помню? Все помню! Расскажите, как это случилось! — воскликнул я, радуясь, что разговор уходит от моего рассказа.

— Работал тогда у нас на заводе один негодяй. Стал я его на чистую воду выводить, а он в ответ оклеветал меня. Только перед самой войной выпустили. Сидел-то я не в Ростове. Только собрался домой — война. Я сразу в военкомат. Отвоевал все четыре года и невредимый вернулся. А негодяй тот сгинул в подвале под бомбежкой. Да, Юрочка, на неправде далеко не уедешь. Поверь мне!

Это его «поверь мне» прозвучало как прямое предостережение человека, знающего про меня все. " И тут я поступил как трус, как самый последний трус.

— Пал Самсоныч, простите меня, но мне нужно уходить. Меня ждут… ребята, — сказал я.

Он не удивился и не стал уговаривать остаться.

— Дело, Юра, всегда прежде всего, — сказал он с доброй улыбкой и протянул мне руку. — Ведь не последний раз видимся, еще наговоримся досыта. И ты не стесняйся, если совет какой нужен или помощь, иди ко мне.

До позднего вечера я бродил по улицам города, не замечая, где нахожусь, не ощущая времени.

Наверное, каждый человек однажды спрашивает себя, по правде ли он живет. Тому ли богу молится? Не ведет ли избранная им дорога к пропасти? Я впервые спросил себя об этом после встречи с Пал Самсонычем. Конечно, ответить ясно и твердо на этот вопрос я тогда не мог. Но если он — этот вопрос — задан, от него уже нельзя отмахнуться, он словно становится твоим судьей, который рано или поздно свой приговор объявит.

Я думал, думал… В чем моя правда? Когда-то у меня был бог — тот недоступный, библейский, была вера в него, которая требовала, чтобы я был лучше. Мистер Глен однажды разрушил и моего бога и мою веру. Он заставил меня поверить в то, что было его верой, и теперь мы с ним служим Америке — я дал присягу.

Мистер Глен говорил, что Америка — сама справедливость, сама свобода, само могущество и она хочет спасти человечество от опасности коммунизма. Но тогда моим врагом номер один является Пал Самсоныч? Мой бригадир Алексей? Они — коммунисты, и я обязан с ними бороться. И для этого меня обучили стрельбе из любого положения.

Тут я вспомнил про яд и точно на стену наткнулся. Стою на перекрестке, меня толкают прохожие, а я двинуться с места не могу. Перед глазами разъяренное лицо мистера Глена, в ушах искаженный злостью его голос: «Я создал тебя из дерьма и в одну минуту могу превратить снова в дерьмо!..»

Я должен быть благодарен своей памяти за то, что она из своих тайников выбросила именно это воспоминание. Нет, нет, тогда я еще ничего не решил, я еще не отрекался от своей присяги, но я уже твердо знал, что никакая сила не заставит меня стрелять в Пал Самсоныча, в тех людей, которые меня здесь окружают.

5

Кажется, французы говорят, что первое сомнение — это первый шаг или к правде, или к еще большей лжи. Куда я делал этот свой первый шаг, я тогда еще не сознавал.

Вот уже две недели я выполнял сменную норму наравне со всеми, а два раза у меня были лучшие в бригаде показатели. Я видел, что ребята радуются моим успехам.

Никогда не забуду, как после смены, когда у меня впервые оказалась лучшая в бригаде выработка, всегда мрачноватый Кирилл вдруг сорвал с головы замасленную кепочку, швырнул ее на пол и крикнул:

— Ребята, среди нас человек рождается!

Жизнь учит каждого человека. Меня — тоже. Рассказать об этом означало бы поведать о каждом дне моей жизни, а такому рассказу не было бы конца.

Я хитрил с самим собой и все откладывал и откладывал отправку открытки. «Я напишу, — уговаривал я себя, — когда действительно крепко встану на ноги». Последним сроком я назначил день получения советского паспорта. Конечно же, именно это и явится самым бесспорным свидетельством моего глубокого и прочного внедрения в советскую жизнь.

И вот этот день наступил. В милицию со мной пошел Алексей. Не меньше часа мы просидели с ним в сумрачном коридоре перед дверью с дощечкой: «Нач. паспортного отдела». Я заметил, что работники милиции с любопытством посматривали на меня, и волновался все больше. Мне уже казалось, будто что-то произошло и паспорт мне не дадут.

Наконец нас пригласили в комнату, где за столом сидел рыжеволосый офицер, а сбоку на диване — мужчина в штатском. Поздоровавшись, офицер предложил нам сесть и протянул мне серую книжку.

— Это ваш паспорт, товарищ Коробцов. Прошу проверить, правильно ли он заполнен.

Я смотрел в паспорт и от волнения не мог ничего прочитать.

— Очевидно, правильно, — пробормотал я.

— «Очевидно» — не то слово, — улыбнулся офицер. — Прошу вас внимательно прочитать все записи.

Я сделал над собой усилие и начал читать. Все было правильно, и я уже хотел положить паспорт в карман.

— Не торопитесь, товарищ Коробцов, — сказал офицер. — Теперь ваш паспорт должны подписать мы. — И он обратился к штатскому: — Проведите товарищей в ленинскую комнату.

В комнате вокруг длинного, накрытого красным сукном стола восседала наша бригада в полном составе. Ребята подмигивали мне, делали ободряющие знаки.

Начальник паспортного стола встал:

— Сегодня мы вручаем советский паспорт товарищу Коробцову Юрию Павловичу, который долго не по своей вине отсутствовал на родной земле, а теперь вернулся и стал полноправным ее гражданином. Прошу вас, товарищ Коробцов…

Мне нужно было подойти к столу, но ноги меня не слушались и сердце бешено колотилось.

— Поздравляю вас, товарищ Коробцов Юрий Павлович, с получением паспорта гражданина СССР, — сказал начальник, направляясь ко мне.

Я сделал шаг ему навстречу и взял паспорт. Он пожал мне руку. В это время всех ослепил мгновенный яркий свет — кто-то фотографировал.

Ко мне подошла Соня с букетом цветов.

— Юра, это тебе от всей бригады в твой торжественный день! — Она схватила меня за шею, притянула к себе и поцеловала. — Это тоже от всей бригады! — И снова блеснул свет.

Я растерялся.

— Может, вы хотите что-нибудь сказать? — спросил офицер.

— Спасибо… — еле слышно сказал я.

— Я из газеты, — сказал парень с фотоаппаратом. — Можно с вами побеседовать? Скажите, что вы сейчас чувствуете, какие у вас мысли?

Я молчал. А вокруг стояли ребята, и я видел, что им очень хочется, чтобы я сказал что-нибудь. А я не мог. И тогда вместо меня сказал Алексей:

— Ясно, что он может сейчас чувствовать. Гордость и радость. Я так понимаю. Верно, Юра?

Я кивнул. Представитель газеты обратился к Алексею:

— А как он работает?

— Хорошо работает.

В воскресенье, когда мы утром, по привычке, еще валялись в кроватях, в нашу комнату ворвалась Соня.

— Чудаки! Они еще спят в то время, как весь народ читает про нас! — кричала она, размахивая газетой. — Даю на одевание пять минут.

Мы оделись в одну минуту и потом, сгрудившись у стола, читали газету. На первой странице фото — я получаю паспорт из рук офицера. Вид у меня нелепый: глаза вытаращены, верхняя губа прикушена. Над фото — заголовок: «Он вернулся на родную землю», а в скобках: «Читайте на второй странице репортаж о вручении советского паспорта Ю. П. Коробцову».

Читаем. «Я спросил у Юрия, где ему лучше — там или здесь. Он убежденно ответил: «Конечно, здесь» — и затем добавил: «Здесь я свободный человек, хозяин своей судьбы, а за мой труд я пользуюсь всеобщим уважением».

Ничего такого я не добавлял, но, в общем, все было правильно… Далее излагалась беседа корреспондента с нашим бригадиром Алексеем. Он очень хвалил меня как токаря и «вообще культурного и воспитанного парня и хорошего товарища».