Хуан Мильян - Цианистый калий… с молоком или без?

• Название: Цианистый калий… с молоком или без?
• Автор: Хуан Мильян
• Издательство: Изд. журнал "Современная драматургия"
• Жанр: Мистика
• Год: 1991

Дом, милый дом! Прекрасный дом из детских грез, с престарелой тетушкой в уютном кресле, с милым дедушкой, с очаровательными кузинами!..Так думал молодой повеса Энрике, возвращаясь в родной городок в День всех святых, с прелестной возлюбленной и чемоданами наперевес. А обнаружил — адскую семейку с кучей неприглядных тайн. Под маской заботы об умирающем дедушке ближайшие родственники плетут козни, интриги, заговоры, в надежде заполучить миллионное наследство не гнушаются и убийствами. Так страшно, что даже… смешно. Но кто посмеется последним?

Фарс с привкусом черного юмора.

---

Сокорро. Один?

Адела. Нет, с…

Лаура. А вам какое дело!

Появляется Xустина, в руках у нее поднос с печеньем.

Хустина. Тетя Лаура, куда поставить печенье?

Адела. На стол, детка, на стол. Хустина ставит поднос на стол с жаровней.

Лаура. Донья Сокорро, не трогайте печенье, пока не придут остальные. Они все сосчитаны.

Сокорро. А хворост? Хвороста не будет? На бдении бедного Сейферино, помощника дона Карлоса, было полно хворосту, и вышло очень мило. Я ничего не хочу сказать, хозяин-барин, каждый волен устраивать бдения по-своему, но…

Адела. На том бдении был один сеньор из Медина де Кампо, приятель кого-то из соседей, и пел наваррские хоты. Надо признать, голос у него прекрасный.

Лаура. Еще бы! Как он пел «Я не боюся зверя… этот зверь уже умер…».

Довольные, начинают напевать.

Адела (поет). «Один смельчак с ним сражался… и страшного зверя прикончил…». Сокорро. Поет-то он здорово, но я знаю, что в Мадриде он снял квартирку для одной сеньориты, по имени Чон, а он величает ее Асунсьон, чтобы никто ничего не подумал.

Хустина. Тетенька… Тетя Лаура говорит, что мне придется носить траур по дедушке десять лет. То есть все черное. И смотреть только испанские фильмы… Разве обязательно так себя убивать?

Лаура. Вы слышали? Какая безнравственность! Ты никого не любишь! Другая бы со стыда сгорела, если бы на день меньше траур носила! А у тебя одно на уме — повеселиться. Все-то тебя на веселую жизнь тянет. Не станет нас — и ты в борделе окажешься или того хуже.

Хустина. Хуже борделя? А что хуже, тетя?

Адела. Дочь права. У нынешней молодежи на уме одни развлечения. У бедного дедушки еще ноги не остыли…

Сокорро. Вы совершенно правы. Это кино так их испортило. Не знаю, почему теперь фильмы не вырезают… Помните, в каком виде Тарзан появляется?

В дверь звонят.

Хустина. Наверное, Льермо… Можно, я открою?

Лаура. Можно, сегодня — можно, все равно траур… Только смотри: попробуешь строить ему глазки — мы тебе их выколем!

Хустина. Не беспокойтесь, тетя. (Довольная и сияющая, идет открывать.)

Адела. Послушайте, донья Сокорро… А в каком виде появляется Тарзан?

Сокорро. Как какой-нибудь англичанин на пляже, из одежды — одни волосья.

Входит донья Венеранда с сыном Марсиалем, одетым как обычно.

Венеранда (Лауре, заливаясь слезами). Детка… Деточка. Не представляешь, как мы переживаем… (Целует ее.) Какое горе! Во цвете лет…

Лаура. Ладно, ладно, донья Венеранда… надо держаться. А насчет «во цвете лет» вы, конечно, пошутили…

Венеранда. Такой был замечательный человек… такой щедрый… такой мудрый… Да что там говорить — просто святой, никому зла не сделал, увидит, бывало, нищего слепца, и — ничего, пройдет мимо… (Всхлипывает.) Донья Адела… бедная вы моя! Не вставайте… Какой ужас! Кто мог ожидать!

Адела. Весь Бадахос, вот уже три месяца.

Венеранда. Еще несколько дней назад здоров был, как огурчик… Приятно было смотреть, как он сворачивает себе папиросу. Какое горе! (Всхлипывает.)

Марсиаль (Лауре, обнимая ее). Лаура, у меня нет слов, чтобы выразить вам мое соболезнование.! Что поделаешь — закон жизни… В конце концов, все мы — лишь прах… прах…

Лаура. Бог мой, от кого слышу! Ну ладно, ладно, иди съешь печенье.

Марсиаль (донье Сокорро, по ошибке). Какое горе, донья Сокорро! (Подает ей руку.) Вот вам моя рука… Я с вами в вашем горе.

Сокорро. Не надо мне твоей руки, милок, в этом горе. Подашь мне руку потом, когда пойдешь провожать до дому.

Марсиаль. А соболезнование?

Сокорро. И соболезнований не надо. Я им — седьмая вода на киселе, как и твоя матушка, и пришла сюда ради угощения.

Марсиаль берет печенье, ест.

Венеранда. А хворост? А жаркое по-галисийски, а сосиски из Кантимпалоса — разве их не будет?

Сокорро. Ничего не будет. Только печенье. Бдение по третьему разряду.

Берут печенье, едят.

Венеранда. И печенье-то… Не Бог весть какое свежее… Кстати — о свежих: когда можно будет на него посмотреть?

Сокорро. Попозже. Кто-то к ним из Мадрида приехал, кажется…

Женщины продолжают разговаривать между собой.

Марсиаль. Донья Адела… Бедная вы моя… Вы знаете, как я вам соболезную. Я просто потрясен.

Адела. Я знаю… Я знаю, мой мальчик… однако тебе потрясения такие — на пользу.

Сокорро. Что ваш сын сказал: он просто…

Венеранда. Потрясен.

Сокорро. А, ну да… втрескался, значит. В кого же это? Видать, в какую-нибудь проходимку, вот и не решается сказать.

Марсиаль. Ах да! Мы с матушкой, чтобы хоть немного облегчить ваше горе, принесли с собой бутылочку бенедиктина. И миндальные орехи, настоящие, из Логроньо. (Передает все это донье Аделе.)

Сокорро. Что он сказал? Грехи какие-то…

Венеранда. Нет, орехи, миндальные, настоящие, из Логроньо.

Сокорро. А я уж испугалась! Мне послышалось — не из Логроньо, а из Сьудад Реаль, там-то миндаль неважный.

Марсиаль (Лауре). И… как произошла трагическая развязка?

Лаура. Ничего особенного. Сердечный приступ вдобавок к воспалению легких, двустороннему.

Адела. А годы-то… Девяносто два ему было.

Лаура. Да и печень у него была вся как решето.

Адела. Но страшнее всего — астма. Во всяком случае, так сказал мой племянник, а он — врач, приехал несколько часов назад, поскольку предполагал.

Лаура. Последние несколько дней были ужасно тяжелыми… И вот два часа назад крепость наконец пала.

Марсиаль. А перед тем как пасть — сказала что-нибудь?

Лаура. У него в это время был Энрике со своей невестой. Видно, он позвал их, как мог, приподнялся на постели и чуть слышно проговорил: «Etcetera. Non plus ultra». И отошел.

Сокорро. Что он сказал невесте-то?

Венеранда. Невесте — ничего. А попрощался на латыни. Такой внимательный был!

Сокорро. Видать, что-то замышлял… Посмеяться хотел, как пить дать…

Продолжают разговаривать между собой.

Адела. Как дела, Марсиаль? Много работы?

Марсиаль. Да, сеньора. Сегодня ночью наконец должен пасть Эстремадурский Сатир. Я вас заверяю.

Лаура (смеется). Не смеши! (Хохочет.) Ты поймаешь Сатира!

Марсиаль. Нам был сигнал. Сегодня ночью он навестит Рафаэлу Гусман, девушку из соседнего дома. Квартал оцеплен, ему не уйти.

Сокорро. Услышь тебя Господь, сынок! Может, наконец-то мы, одинокие женщины, вздохнем спокойно.

Лаура. А мне бы хотелось с ним познакомиться. (Мечтательно.) Должно быть, необыкновенный мужчина. Смелый! Дерзкий! Неотесанный! С Иларией такое натворил — страшно подумать! Я, по-моему, влюбилась в него в первый же день, как он начал свои штучки. Но со мною… Со мною он бы никогда не осмелился… Есть на то причина.

Адела. Дитя мое, не говори так… А то гости подумают, что на тебя не было претендентов. (Окружающим.) А Лаура могла бы сделать прекрасную партию.

Лаура. Да, был один. Но отсиживает тридцать лет из-за старухи. Какая несправедливость! Конечно, у Хакобо был нож, но старуха могла бы и защищаться, А ему за это — тридцать лет. Какая мерзость! (На грани истерики.) Какая мерзость!

Адела (свистит в свисток). Хватит, дочка!

Лаура. Хустина! Хустина!

Адела. Сегодня, прошу тебя, этот номер оставь.

Лаура. Я не могу больше, мама! Не могу! (Вот-вот взорвется.)

Адела. Может быть, хотите по чашечке кофе?

Венеранда. Я бы предпочла ветчины, Кофе у меня отбивает сон.

Сокорро. Совершенно верно. Налей из бутылки!

Адела трижды свистит в свисток, и появляется Хустина.

Лаура. Куда ты запропастилась, несчастная, зовем, а ты не идешь?

Хустина. Я читала Франца Кафку, забавная книжка.