Иван Колпаков - Мы проиграли

• Название: Мы проиграли
• Автор: Иван Колпаков
• Жанр: Современная проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-088266-3

Иван Колпаков. Родился в 1983 году в Перми. На протяжении нулевых работал в местных изданиях репортером и редактором. В начале 2010 вместе с Иваном Давыдовым и Маратом Гельманом основал интернет-газету «Соль», был ее главным редактором до закрытия издания в конце 2011. В 2012–2014 гг. жил в Москве и руководил отделом специальных корреспондентов «Ленты. Ру» (самого популярного на тот момент интернет-издания в России). Осенью 2014 переехал в Ригу, чтобы участвовать в запуске проекта «Медуза».   «Экзистенциальный роман Per Se: текст об ожидании, понимании, проживании, смерти» Линор Горалик   «И не совсем книга – почти чертеж дворца русской памяти, почти признание – МЫ ПРОИГРАЛИ в сражении с хрупкостью собственной жизни» Илья Данишевский

---

Никого вокруг, точь-в-точь, как в «Vanilla Sky», и все у меня еще впереди.

После выхода альбома «OK computer», которым я некоторое время восхищался, отец сказал мне: «Господи, какая жуткая, невыносимая нудятина этот Radiohead», и, Господи, – ты свидетель – отец не слышал «Kid A». Интересно знать, что бы он сказал на это?

Kid A

Да, отец, что бы сказал ты на это, standing in the shadows at the end of my bed, как не стоял никогда? Ты же говорил, что настоящий мужчина никогда не будет слушать мелодию «Воздушной кукурузы» (именно так пафосно и глупо это и было произнесено тобой, глядящим, как под «Воздушную кукурузу» отрываются олухи мужского пола в какой-то телерекламе), а я лишь хохотнул про себя, у меня дома – пять версий «Воздушной кукурузы». Перемешалось все чертовски. Перемежалось все чертовски: мои бесконечные монтажи с ночевкой, съемки, колики в животе, кареты «скорой помощи», и между, ослепляющими цветными вспышками, я видел, как the rats and children follow me out of town, а я убежал. 4:44 – вот длина этой композиции.

The National Anthem

Стоит ли говорить, что именно этот трек стал моим гимном в те времена? Я ждал его, начиная с первых нот всего альбома, подгадывая, чтобы он звучал именно в тот момент, когда я на окоченевших ногах подходил к грязнобежевой двери редакции и нажимал не слушающимся меня деревянным пальцем на кнопку звонка. Входил, а в уши мои лилось:

Everyone
Everyone around here
Everyone is so near
It’s holding on

Впрочем, уже отпустило.

Я знаю каждый звук, знаю, когда в методичный гулкий бит вмешаются медные трубы, посухому – без огня и воды; «Kid A» – последний альбом, изученный мной досконально, последний альбом кассетной эпохи. Закончившейся, и черт с ней.

How To Disappear Completely

Наконец, вступают в полной мере и гитары, тихо журчащие, льющиеся в уши так же, как льется тонкая струйка воды, пущенная на край раковины, чтобы не мешала спать. Вот ключевой момент альбома, так думаю я сейчас, потому что нет ничего для меня более завораживающего (точнее и не скажешь) в настоящий момент, на сегодняшний день – СЕЙЧАС, то есть СЕЙЧАС, чем мотив (трижды и громогласно – «Ха!») отсутствия.

I’m not here
This isn’t happening
I’m not here…

и чуть дальше:

The moment’s already passed
Yeah it’s gone
And I’m not here
This isn’t happening

«Вышел, весь вышел, не знаю, когда и придет» («Отсутствие»).

А как он воет в конце, Том Йорк, когда музыка теряет всякую гармонию, срываясь в хаос струнных – аааааааааааааааааааааааа. (Кто-то из соседей обернулся на меня).

Treefingers

no lyrics – instrumental songnone – instrumental song

Один умник пишет, что «Kid A» – неудача, причем сокрушительная. Вернетесь ли вы к нему спустя полгода, захотите ли его услышать когда-нибудь еще? Для вящей убедительности альбом сравнивается с «Meddle» (Pink Floyd), который я люблю много больше, чем какие-нибудь «Animals» или «Wish You Were Here», или, трижды сплюнув, «the Wall» и «Dark Side».

Впрочем, да: к моменту «Treefingers» ветви «Meddle» и «Kid A» начинают переплетаться тесно – до полного цитирования. В какой-то момент кажется: сейчас два мыльных пузыря, вальяжно парящих в воздухе, коснутся друг друга своими маслянисто переливающимися сферами – и лопнут с тихим пшиком, которым не напугать и комара.

Представим же себе электричку, время полдника, небе в окнах розовеет, солнце уменьшается в размерах, мимо проносятся холмы с пожухлой, серой после зимы травой, с покосившимися деревянными домами, с убогими коммагами, с напрочь отсутствующими жителями (вот что всегда меня поражало в этом заоконном пейзаже), лишь изредка проедет мимо грязный трактор, тарахтение которого не различить из-за мерного стука колес, или пробежит собака, беззвучно лающая летящему мимо составу.

Шесть лет прошло, я снова Kid A.

Optimistic

Названием этой песни Тому Йорку не удастся нас обмануть. Ничего оптимистического – the big fish eat the little ones, а где-то на 1:40 скачанный мной из сети трек в подтверждение тезиса начинает шипеть, пятнадцать секунд ничего не разобрать. Музыка, вслед за «Отсутствием», простите, «How To Disappear Completely», совершенная. Но в «How To Disappear Completely» даже название звучит идеально, чего об «Optimistic» сказать нельзя – социальная направленность текста выставляет трек за двери той прекрасной комнаты, в которой мы оказались.

Впрочем, все обман. Как сказал Иосиф Бродский, цитирую неточно, по-английски даже банальные русские народные пословицы и поговорки звучат изысканно и свежо. (Бродский ли?).

In Limbo

Полное, безоговорочное текстовое оправдание предыдущей бессвязности. Оправдание уверенное. Не стыдное для сжатия до формата. txt объяснение в любви. Кто скажет лучше?

I’m on your side
Nowhere to hide
Trap doors that open
I spiral down
You’re living in a fantasy
…
In this beautiful world.

«Уже умерший человек», каким представился Том Йорк еще в «OK computer», способен любить. Экзистенс, капающий гитарными переливами (кто сильнее открыл кран?). Но теперь ты уж точно фантазия, пока еще живущая в этом прекрасном мире. Да ты и был ей с самого своего начала.

Idioteque

Привет, состоявшиеся и уверенные в себе, не потерявшие силы продолжать радоваться, улыбаться миру, который, конечно, ловушка, учитывая неминуемое «скольжение в могилу». Жизнь – всего лишь Сёрф, в котором предопределено и быстрое движение по волнам, и брызги счастья, и загорелые тела любимых женщин на берегу, и легкие коктейли, и тяжелые закуски, как предопределено последнее падение. Кое-где на планете, по крайней мере, поступают мудро, отправляя тело в финальный путь по воде, но не закапывая его в землю. Нет ничего страшнее горки мерзлой земли над человеком, которого больше не стало. Не стало совсем.

Who’s in a bunker?
Women and children first

В очередь, сукины дети, выйдем все.

Morning Bell

Версия намного более удачная, нежели более поздняя, появившаяся на альбоме «Amnesiac». Тихая, связная, спокойная молитва. Боги уже лет сто как погибли, равно как и все свидетели их низвержения, но мы по-прежнему смотрим в небеса как в зеркало. Так, Господи? Речь все так же свята, особенно в своем бормотании.

Оглядевшись по сторонам, я вижу девушку в углу в белой блузке, пьющую коктейль и делающую какие-то записи в блокноте, параллельно вглядывающуюся в свой коммуникатор, к ней вскоре присоединяется юноша, который целует ее и гладит по щеке. В другом углу другая девушка собирает в пучок волосы и что-то увлеченно рассказывает подруге. Приподняв один наушник, я с удивлением обнаруживаю, что все присутствующие – иностранцы. Их немецкая речь действует освежающе, так же, как и остывший чай, я упорно настраиваю постоянно рушащееся вайфай соединение. Все идет своим чередом, черед событий прекрасен, как прекрасно и медленное сползание в могилу. I will see you in the next life (это следующий, последний трек «Motion Picture Soundtrack») – заканчивает альбом Том Йорк.

It’s only surf, немного даже радостно напеваю я перефразированного Леннона. Несмотря на то, что я могу только догадываться, Господи, да. Я могу только догадываться, но не знать.

Затемнение.

34.

Люблю, когда в первом предложении текста присутствует тире – острое, разрубающее предложение не две части, либо определяя внутреннюю его нарезку, либо противопоставляя один конец другому, так категорично, что буквы по одну сторону от знака выстраиваются в бесподобную убийственную тевтонскую свинью, а по другую – бегут беспорядочно, но по-варварски устрашающе. Люблю, когда коротко, резко, резво. «Море – смеялось», как у Горького, – мой идеал.

Море – смеялось. Надо мной, в первую очередь (какой эгоцентризм), лежавшим на пляжу (только так), коленями, животом и лицом в песок, который уже успел остыть под моим телом, в отличие от Сахары, раскинувшейся вокруг и заставлявшей воздух над ней дрожать медузообразно. Море – смеялось. В своем первом убогом mp3-плеере фирмы-убийцы iRiver я слушал Beach Boys, The. «Lonely Sea, The». Все было к месту, даже любовное томление.