Владимир Балязин - Охотник за тронами

• Название: Охотник за тронами
• Автор: Владимир Балязин
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1997
• ISBN: 5-7632-0514-6

На широком историческом фоне разворачивается интрига, героями которой являются вымышленные и реальные исторические лица, одно из которых — князь Михаил Львович Глинский, дед Ивана Грозного по материнской линии.

---

У дверей тронного зала Глинский остановился. Задумчиво скользнув взглядом над головами толпившихся людей, поднял вверх руку и пошевелил пальцами. В свете факелов вспыхнули и засверкали на перстнях дивные заморские диаманты.

Двое рослых гвардейцев протолкнулись к нему, ожидая приказаний.

— Станьте здесь, — тихо проговорил Михаил Львович и, медленно развернувшись, несуетно и печально ступил через порог.

Один из жолнеров почтительно прикрыл дверь.

Быстро глянув друг на друга, воины привычно вынули мечи из ножен, поставили их острием в пол и, положив ладони на рукояти, застыли, широко расставив ноги. Так же, как стояли они здесь, когда в тронном зале находился сам король.

Войдя в зал, Михаил Львович остановился у двери. Чуть синели проемы высоких стрельчатых окон, но все было в полутьме. Мрак висел под потолком и сгущался в углах, подобно паутине в давно заброшенном доме, и оттого пустой и просторный зал казался теснее и меньше, чем при свете дня.

Глаза Михаила Львовича постепенно привыкли к темноте. Стены расступились, синева за окнами поблекла, из мглы выплыли и расположились вдоль стен скамьи панов-рады, а в глубине зала — у противоположной от двери стены возник из мрака трон — страшно пустой и одинокий, как вдова на кладбище после похорон, когда все, кто был, уже разошлись, а она осталась.

«Перед тобой престол Великого княжества Литовского. Возьми его. Пока он не принадлежит никому, но он делает хозяином страны и народа любого, сидящего на нем», — говорил Глинскому один голос.

«Его хозяин — родной брат покойного, Сигизмунд Казимирович Ягеллон, — возражал другой голос. — Он уже едет сюда и не поступится этим троном, принадлежащим ему по праву родства в пятом колене почти двести лет и оставленного ему на основании оглашенного по всей державе законного завещания».

«Родство и завещание — пустые звуки. Троны переходят от одного властителя к другому не по праву крови, а по праву силы, когда могущество незаконного претендента оказывается сильнее закона, который некому защищать». Глинский помнил, как однажды старый его друг гроссмейстер Тевтонского ордена герцог Фридрих рассказывал ему, что в Литве, например, княжеский конюх Гедимин, а в Милане мужицкий сын Франческо Сфорца стали родоначальниками династий. «А я — князь по крови, спаситель отечества, — подумал Михаил Львович, — единственный во всей стране человек, чей приказ беспрекословно выполнит преданное мне войско, стою у пустого трона и даже один на один с ним, без свидетелей, боюсь подойти к нему».

Последняя мысль показалась Глинскому постыдной и нелепой. Он медленно подошел к трону и, остановившись, трепетно провел рукой по спинке и подлокотнику.

«Сядь, сядь», — подбивал его первый голос.

«Если сядешь, добром слезать ни за что не захочешь», — предрекал другой.

Глинский закрыл глаза. Вцепившись в подлокотник, думал:

«Повелю казнить всех врагов, многие здесь, в замке. Подыму православных по всей Литве, и в Белой Руси, и в Черной Руси, и в Малой, и в Великой. Поведу на панов-католиков и на Сигизмунда. Попрошу подмоги у московского князя Василия[20], благо он вдове — королеве Елене Ивановне — родной брат. Пошлю в Крым богатые подарки — хан с Ордой выйдет в поле. Не врагом моим — союзником. Великому магистру Немецкого ордена, герцогу Фридриху, пообещаю вернуть отбитые у него поляками города Торунь да Эльблонг — против такой силы не устоять Сигизмунду».

И тут же опровергал сам себя:

«Москва и Крым — не близко. Сколь времени пройдет, пока Гирей да Василий соберут и выведут свои полки. Да и Фридрих — стар, болен, труслив. А Сигизмунд — вот он, через неделю будет в Вильне. Да и отнюдь не все недруги собрались здесь. Сколько их еще позасело по замкам да по городам Великого княжества и Польши».

«Но другого такого случая больше не будет», — снова возражал первый голос.

И так вот стоял князь Михаил Львович и не знал, на что решиться.

Паны-потентаты, простояв возле Александра Казимировича до рассвета, неслышно ступая, потихоньку начали пятиться к двери. Первым за дверь вышел Троцкий воевода Николай Радзивилл — муж великого дородства и непомерной спеси.

Однако за порогом его остановили Осман и Шляйниц, перегородив дорогу скрещенными саблями.

От столь великой дерзости Радзивилл посинел, как наполняющаяся кровью пиявка. Непонимающе хлопая глазами, он отступил на шаг и спросил с придыханием и присвистом:

— Как следует понимать, паны-голодранцы, вашу дурацкую шутку?

Шляйниц, не изменившись ни в лице, ни в голосе, ответил так, словно никаких обидных слов от Радзивилла не слышал:

— Приказано никого, кроме королевы, из палаты не выпускать.

В опочивальне наступила кладбищенская тишина. Даже Елена Ивановна перестала всхлипывать. Приподняв голову, она оторвала ладони от лица и, осторожно тронув, за руку стоящего рядом высокого сухого старца, прервавшего молитву, спросила еле слышно:

— Что случилось, пан арцыбискуп?

Архиепископ Виленский строго взглянул на вдову большими черными глазами и, не ответив, медленно двинулся к двери.

— Я и королева останемся здесь для молитвы, — чуть опустив голову и выставив перед собою руку, кротко проговорил он. — А этим панам здесь оставаться не следует. Тем более грешно стоять перед усопшим с обнаженным оружием.

— Приказано никого не выпускать, — так же тихо и скучно повторил Шляйниц, и невидящий, словно неживой, взор его перенесся куда-то вдаль, мимо лица архиепископа.

Старик сверкнул очами, и те, кто видел это, сразу же поняли, что за свою долгую жизнь архиепископу довелось держать в руках не только крест и дароносицу. Однако на сей раз он смолчал. Еще больше ссутулившись, старик побрел обратно и тяжело опустился на колени перед распятием.

— Молитесь и вы, — сказал он всем, столпившимся в спальне. Вельможи нестройно повалились на колени и вразнобой зашептали слова молитвы.

Заунывное благолепие литии нарушил приближающийся шум. За дверью послышалась тяжелая, мерная поступь печатающих шаг воинов. У самого порога идущие остановились. В черном проеме закачались желтые огни факелов, тускло сверкнули нагрудники и шлемы гвардейцев.

Не глядя на вельмож, поспешно встававших с колен, Глинский снял шлем, подошел к покойному, смиренно коснулся губами лба.

— Дозволь, Елена Ивановна, перенести государя в капеллу.

Гвардейцы — благолепно, стараясь ступать елико возможно неслышно, — внесли носила. Оттеснив вельмож, подняли и понесли Александра Казимировича из покоя.

Паны-потентаты неуверенно топтались, не зная, идти ли им вслед или оставаться на месте. Неуместно было за холопами хвостом плестись, однако ж и от короля — хотя и мертвого — отстать тоже было не с руки.

Те, кто от Глинского беды не ждал, пошли вслед. Заберезинский и его партия остались в изрядно опустевшей опочивальне.

В тесном коридоре которые побойчее боком-боком начали протискиваться вперед.

Князь Михаил Львович шел первым. Нес носила сам. Появившегося возле него пана Альбрехта Мартыновича Гаштольда взглядом так в грудь и толкнул — попятился пан скорее, чем обгонять пробивался.

Простые люди — малые слуги да холопы — крестились быстро, низко кланялись и бормотали незамысловато: — Упокой, Господи, душу его.

А иные плакали.

— Не могу понять, почему он выпустил нас из замка? — говорил на следующий день Станислав Янович, сидя за многолюдным столом у своего друга и патрона Заберезинского, среди сотоварищей и единомышленников.

— А что он мог с нами сделать? — возражали ему паны-потентаты, снова ставшие храбрейшими рыцарями во всей Литве.

Заберезинский в ответ улыбался загадочно.

— Все мог сделать, панове, все! — горячился пан Радзивилл. — Не известно вам разве, что в Италии Немец душу сатане продал?

— Да он сам сатане в дядьки годится! — подшучивали над паном Радзивиллом. И все же, зная вспыльчивый нрав оратора, помнили завет мудрого эллина Пифагора[21]: «Шутку, как и соль, должно употреблять с умеренностью».

Радзивилл, отмахиваясь пышною рукой, продолжал:

— Ей-богу, панове. Слышал от верного человека. Коль не верите, то скажите, Бога ради, как могло статься, что сколько бы Немец ни воевал — ни одна пуля его не задела, ни одна сабля не оцарапала? А ведь нечистый-то носил его по всему свету, от Испании до Фландрии и от Пруссии до Крыма.

И Радзивилл победоносно оглядывал слушателей, подбоченясь и покручивая ус.

— Да и не мелкая мишень князь Михаил — пузом может городские ворота закрыть! — поддерживали рассказчика те, кто в сражениях бывал нечасто, однако ж рубцов и ран на себе носил, что дыр в решете.

Заберезинский, чуть скривив тонкие губы, шепнул сидевшему рядом Кишке: