Лев Троцкий - Сталин (Том 1)

• Название: Сталин (Том 1)
• Автор: Лев Троцкий
• Жанр: История

---

кидзе, Ладо Кецоховели, Аллилуева, Шелгунова, Гальперина и др. Но достойно внимания, что человек, ведший руководящую работу на Кавказе с 1900 до 1904 года, ни разу не упоминает о Сталине. Не менее замечательно и то, что еще в 1927 году это умолчание прошло совершенно незамеченным, и автобиография Красина напечатана государственным издательством без всяких примечаний и поправок. Также и в воспоминаниях других большевиков, работавших в те годы на Кавказе или связанных с Кавказом, Сталину не отводится никакого места, разумеется, если самые воспоминания написаны до начала официального пересмотра истории партии, т.е. не позже 1929 года.

В феврале 1902 года должно было состояться в Киеве совещание искровцев, агентов заграничного центра. "На это совещание, -- пишет Пятницкий, --съехались представители со всех концов России". Заметив слежку, участники совещания стали поспешно разъезжаться; однако все они были захвачены, частью в Киеве, частью -- в пути. Через несколько месяцев арестованные совершили знаменитый побег из киевской тюрьмы. Коба, работавший в это время в Батуме, никем не приглашался на киевское совещание и, несомненно, даже не знал о нем.

Политический провинциализм Кобы особенно наглядно сказался в его отношении к заграничному центру, вернее -- в отсутствии всяких отношений с ним. Роль эмиграции в русском революционном движении, начиная с середины прошлого столения, оставалась почти неизменно доминирующей. При постоянных арестах, ссылках и казнях в царской России эмигрантские очаги, составлявшиеся из наиболее выдающихся теоретиков, публицистов и организаторов, являлись единственно устойчивыми элементами движения и потому неизбежно налагали на него свою печать. Редакция "Искры" стала в начале столетия бесспорным центром социал-демократии. Отсюда исходили не только политические лозунги, но и практические директивы. Всякий революционер стремился как можно скорее побывать за границей, повидать и послушать вождей, проверить свои взгляды, установить постоянную связь с "Искрой" и, через ее посредство, с подпольными работниками в самой России. В.Кожевникова, одно время близко стоявшая по работе к Ленину за границей, рассказывает, как "началось повальное бегство из ссылки и по дороге в ссылку -- за границу, в редакцию "Искры"... а затем -- опять

на живую работу в Россию". Молодой рабочий Ногин, -- чтоб взять один пример из сотни, -- бежит в апреле 1903 года из ссылки за границу, "чтобы догнать жизнь", как он пишет одному из своих друзей, "чтобы почитать и поучиться". Через несколько месяцев он уже возвращается нелегально в Россию, в качестве агента "Искры". Все десять участников упомянутого выше киевского побега, в том числе будущий советский дипломат Литвинов, оказались вскоре за границей. Один за другим они затем возвращались в Россию для подготовки съезда партии. Об этих и других доверенных агентах Крупская пишет в своих воспоминаниях: "Со всеми ними "Искра" вела активную переписку. Владимир Ильич просматривал каждое письмо. Мы знали очень подробно, кто из агентов "Искры" что делает, и обсуждали с ними всю их работу; когда между ними рвались связи, связывали их между собою, сообщали о провалах и пр." Среди агентов были как сверстники Ленина, так и сверстники Сталина. Но самого Кобу мы совершенно еще не встречаем среди этого верхнего слоя революционеров, насадителей централизма, строителей объединенной партии. Он остается "местным работником", кавказцем и провинциалом до мозга костей.

В июле 1903 года собрался, наконец, в Брюсселе подготовленный "Искрой" съезд партии; под давлением царской дипломатии и послушной ей бельгийской полиции он оказался вынуж-ден перенести свои работы в Лондон. Съезд принял программу, выработанную Плехановым, и вынес тактические резолюции; но, когда дело дошло до организационных вопросов, среди самих искровцев, господствовавших на съезде, возникли неожиданно разногласия. Обе стороны, и "твердые" во главе с Лениным, и "мягкие" во главе с Мартовым полагали вначале, что разногласия не имеют глубоких корней; тем более поразительной казалась их острая форма. Только что объединенная партия внезапно очутилась перед гранью раскола.

"Еще в 1903 году, сидя в тюрьме и узнав от приехавших со Второго съезда товарищей о серьезнейших разногласиях между большевиками и меньшевиками, Сталин решительно примыкает к большевикам". Так гласит биография, написанная под диктовку самого Сталина и имеющая характер инструкции историкам партии. Было бы, однако, неосторожно отнестись к этой ин

струкции с излишним доверием. На съезде, приведшем к расколу, участвовало три кавказских делегата. С кем из них и как именно встретился Коба, находившийся в одиночном заключении? Как и в чем выразилась его солидарность с большевизмом? Единственное подтверждение версии Сталина исходит от Иремашвили. "Коба, который всегда был восторженным сторонником ленинских насильственных методов, -- пишет он, -- сейчас же, конечно, встал на сторону большевизма и сделался его ревностнейшим защитником и вождем в Грузии". Однако это свидетельство, несмотря на всю свою категоричность, представляет явный анахронизм. До съезда никто, в том числе и сам Ленин, не противопоставляли еще "ленинских насильственных методов" методам других членов редакции, будущих вождей меньшевизма. На самом съезде споры вовсе не шли о революционных методах: тактические разногласия еще не возникли. Иремашвили явно ошибается, и немудрено: весь 1903 год Коба просидел в тюрьме, непосредственных впечатлений от него у Иремашвили быть не могло. Нужно к тому же вообще сказать, что если бытовые и психологические воспоминания "второго Coco" представляются вполне убедительными и при проверке почти всегда находят подтверждение, то с его политическими наблюдениями дело обстоит гораздо хуже. Ему, видимо, не хватало ни чутья, ни подготовки, чтоб понимать эволюцию враждовавших революционных течений; в этой области он дает ретроспективные догадки, продиктованные его собственными позднейшими взглядами. Споры на Втором съезде вспыхнули на самом деле вокруг вопроса о том, кого считать членом партии: только лишь членов нелегальной организации или всякого, кто систематически участвует в революционной борьбе под руководством местных комитетов. Во время прений Ленин говорил: "Я вовсе не считаю наше разногласие таким существенным, чтоб от него зависела жизнь или смерть партии. От плохого пункта устава мы еще не погибнем". К концу съезда разногласия распространились на вопрос о личном составе редакции "Искры" и Центрального Комитета; но за эти узкие пределы они так и не вышли. Ленин добивался резких и отчетливых границ партии, узкого состава редакции и суровой дисциплины. Мартов и его друзья тяготели к расплывчатости и семейным нравам. Однако обе стороны только нащупывали свои пути и, несмотря на остроту конфликта, никто

не считал еще разногласия "серьезнейшими". По позднейшему меткому выражению Ленина, борьба на съезде имела характер "антиципации".

"Наибольшей трудностью в этой борьбе было именно то,-- писал впоследствии Луначарский, первый советский руководитель просвещения, -- что Второй съезд, расколовший партию, не нащупал настоящих глубоких разногласий между мартовца-ми, с одной стороны, и ленинцами -- с другой. Разногласия эти все еще казались вращающимися вокруг одного параграфа устава и личного состава редакции. Многих смущала незначительность повода, приведшего к расколу". Пятницкий, будущий видный чиновник Коминтерна, а в ту пору молодой рабочий, пишет в своих воспоминаниях: " Мне было непонятно, почему мелкие разногласия мешают работать вместе". "Мне лично, -- вспоминает инженер Кржижановский, близко стоявший к Ленину в те годы, впоследствии глава Госплана, -- особенно дикой казалась мысль об оппортунизме товарища Мартова". Таких свидетельств много. Из Петербурга, из Москвы, из провинции шли протесты и вопли. Никто не хотел признать возникший на съезде раскол среди искровцев. Размежевание происходило в течение ближайшего периода медленно, с неизбежными перемещениями в ту и другую сторону. Нередко первые большевики и меньшевики продолжали еще мирно работать вместе.

На Кавказе с его отсталой социальной средой и низким политическим уровнем происшедшее на съезде понимали меньше, чем где бы то ни было. Правда, все три кавказских делегата сгоряча примкнули в Лондоне к большинству. Но замечательно, что все три в дальнейшем стали меньшевиками: Топуридзе откололся от большинства уже в конце самого съезда; Зурабов и Кнунианц перешли на сторону меньшевиков в течение ближайших лет. Знаменитая кавказская нелегальная типография, в которой преобладали большевистские симпатии, продолжала в 1904 году перепечатывать меньшевистскую "Искру", оставшуюся формально центральным органом партии. "Наши разногласия, -- пишет Енукидзе, -- абсолютно не отразились на работе". Только после Третьего съезда партии, следовательно, не раньше середины 1905 года, типография перешла в распоряжение ЦК большевиков. Нет, следовательно, никакой возможности доверять тому, что Коба, сидя в захолустной тюрьме, сразу оценил