Лиз Мюррей - Клуб бездомных мечтателей

• Название: Клуб бездомных мечтателей
• Автор: Лиз Мюррей
• Жанр: Современная проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-699-80362-0

«Мы и вы – не одно и то же. Вам принадлежат центральные улицы, нам – темные закоулки. Ваше время – день, наше – ночь. У вас есть будущее. Мы живем только «сейчас». Вы нас презираете. Мы вас ненавидим. Вы можете попасть в наш мир. Мы в ваш – никогда. Почти никогда». ЛИЗ МЮРРЕЙ родилась в одном из бедных районов Нью-Йорка в семье наркомана и проститутки. Несколько лет жила на улице. Сегодня – один из самых востребованных ораторов. Выступала на одной сцене со Стивеном Кови, Михаилом Горбачевым, Тони Блэром и далай-ламой. Историю ее жизни Ронда Берн включила в свой легендарный проект «Герой».

---

Мама часто смотрела женские ток-шоу, на которых обсуждались вопросы «лишнего веса» и того, как «надо вести себя с мужем, не давая ему садиться на шею». Во время этих ток-шоу папа часто вставал, начинал ходить по комнате из угла в угол и изображать женское «нытье».

«О, мир так несправедлив ко всем женщинам! Давайте все друг другу пожалуемся! Ой, как все плохо!»

Папа отрицательно относился к привычке Лизы рассматривать свое лицо. Лизе нравилось сидеть перед зеркалом, внимательно изучать отражение, гримасничать, надувать губы, «строить глазки» и так далее. Она могла битый час провести за этим занятием.

Папа реагировал на это следующим образом: он закатывал глаза, поднимал подбородок, растопыривал пальцы и прислонял их к затылку, чтобы показать, будто у него на голове корона. В такие моменты папа начинал говорить высоким и писклявым голосом, который, как я поняла, ассоциировал со всем женским:

«Ну, посмотрите на меня, пожалуйста! Не хотите смотреть? Ну, тогда я сама буду собой любоваться!»

После этого папа начинал громко хохотать над собственными шутками, отчего Лиза съеживалась и уходила от зеркала.

«Козел», – тихо сказала она однажды в ответ на издевки папы.

Еще в самом раннем возрасте я решила, что буду смеяться над всем «девчачьим», чтобы угодить папе; я постараюсь, чтобы он позабыл, что я девочка. Я никогда не говорила высоким голосом. Платья для папы были «полной ерундой», следовательно, и меня эта одежда не интересовала. Я поняла, что моя тактика сработала, когда папа начал приносить мне игрушки для мальчиков. Передавая их мне, он смотрел на меня долго и с улыбкой, как никогда не смотрел на старшую сестру.

Я резко выхватила машину (которая мне действительно понравилась) у него из рук и громко воскликнула:

– Вау! Спасибо, папа!

Я начала возить грузовик по столу и издавать урчащие звуки мотора.

Папа улыбнулся и снова засунул руку в сумку. Он повернулся к маме и сказал:

– И, наконец, самое интересное.

Мама смотрела на него выжидательно. Она направила на нас вентилятор, но прохладнее из-за этого не стало, потому что вентилятор продолжал гонять горячий и влажный воздух.

«Наверняка, это что-то очень любопытное», – подумала я, глядя, как папа разворачивает газеты, в которые был аккуратно завернут последний предмет.

– Смотрите, – гордо произнес он, держа на вытянутых пальцах коробочку для украшений из толстого стекла, как официант, который подает к столу изысканное и дорогое блюдо.

Мама издала длинный вздох восхищения и взяла коробочку в руки. До этого она не проявляла никаких чувств, но теперь ее реакция подсказала мне, что маме коробочка очень понравилась. Правда, я не знала, что она в ней будет хранить, потому что драгоценностей у нее не было, но это уже совсем другой вопрос. Мама рассматривала коробочку, а папа рассказывал:

– Ты бы видела, какое выражение лица было у женщины, которая смотрела, как я роюсь на той помойке. Но ты прекрасно знаешь, как я реагирую на подобное поведение. – Он поднял правую руку с вытянутым средним пальцем: – Да пошла ты! Не лезь не в свое дело.

Внутри стеклянная коробочка оказалась неглубокой. Крышка ее была сделана из толстого серебра со сложными узорами на внешней стороне. В углу крышки красовалась серебряная роза. Если повернуть розу, то коробочка начинала издавать мелодию, а роза медленно крутилась, словно балерина. В общем, коробочка была изумительно прекрасной. Я тут же захотела, чтобы папа подарил ее мне.

– Папа, можешь мне ее подарить? – опередила меня Лиза. Папа молчал.

– Такая хорошая вещь. Зачем ее выбрасывать? – спросила мама.

– Не знаю. Я нашел ее на помойке под домами с лифтами на Астор-плейс, – ответил папа, резкими и быстрыми движениями развязывая шнурки. Обычно он завязывал шнурки на двойной или даже тройной узел.

– Хорошо, мы можем наконец-то поесть? – спросила Лиза.

Я была рада, что она подняла этот вопрос, потому что в животе у меня бурчало от голода, но сама я не осмеливалась напомнить о еде. Мы с утра ничего не ели. На завтрак у нас были куски хлеба с майонезом. Мы часто ели на завтрак хлеб с майонезом и яйцами. Мы с Лизой дружно ненавидели и то и другое, но, по крайней мере, такая однообразная диета не давала нам помереть от голода. Запивали мы все это обычной водой. Прошло пять дней после получения маминого чека, денег уже не было, да и большая часть еды из холодильника тоже исчезла. Я была очень голодна.

– Подождите, – сказал папа. – Мне тут с одним вопросом нужно разобраться.

Лиза села смотреть телевизор, а мама с папой ушли в спальню. Я наблюдала за тем, чем они занимаются, из своей комнаты.

Мама что-то искала среди пластинок в кладовке. Поскольку в доме был папа, она вряд ли поставила бы пластинку Джуди Коллинс[3]. Мама была в хорошем настроении, поэтому искала, наверное, что-нибудь полегче. Потом мама с папой начали слаженно работать, занимаясь чем-то мне еще не известным.

Папа сидел на краю кровати и просеивал пальцами какое-то вещество, похожее на грязь. Потом он взял со скрипучей тумбочки у кровати журнал New Yorker, положил его на колени и взял в руки бумагу для самокруток. На журнале он скрутил самокрутку, проведя языком по полоске клея на бумаге, потом забил ее непонятным веществом. Мама несколько раз щелкнула зажигалкой и зажгла самокрутку. Она три раза глубоко затянулась, после чего передала ее папе. Я никогда раньше не видела, чтобы папа курил.

– Вы чем там занимаетесь? – не удержалась я. Я стала спрашивать их, почему они не курят уже свернутые сигареты, которые мама хранит в комоде, и почему эта сигарета не пахнет табаком.

Родители нервно рассмеялись.

– Лиз, ладно, довольно вопросов, – сказал папа, захихикал и снова передал сигарету маме. Мне показалось, что я веду себя наивно, и я покраснела. – Довольно вопросов, – повторил папа.

Я почувствовала странный запах дыма и закрыла нос воротом рубашки, чтобы им не дышать. Мои родители уже были в своем, далеком от меня мире, в который мне не было доступа. Я начала глазами искать глаза матери в надежде на то, что она расскажет мне секрет, но мама избегала моего взгляда. Журнал New Yorker со странным веществом лежал на кровати.

– Мы будем есть или нет? – с раздражением выкрикнула моя старшая сестра в тот момент, когда на экране появились титры после кинофильма.

– Сейчас, дорогая, – ответила мама и неуверенно двинулась на кухню. Она делала большие шаги, словно космонавт на поверхности Луны. Никто, кроме меня, не заметил ее странной походки и поведения.

Конфликт начался сразу после того, как мама поставила перед нами тарелки с едой.

– Я больше не могу есть яйца, – пожаловалась Лиза. – Я хочу курицу.

– У нас нет курицы, – спокойно ответила мама и вернулась в комнату к папе, чтобы затянуться странной сигаретой.

– Я хочу настоящей еды. Меня тошнит от яиц, мы их каждый день едим. Одни яйца и сосиски. Я хочу курицу.

Папа в спальне согнулся от смеха, а потом произнес:

– Представь, что яйцо – это маленькая курица.

– Да пошел ты! – огрызнулась Лиза.

– На самом деле вкусно, – примирительным тоном сказала я.

– Не ври. Я знаю, что ты это не любишь точно так же, как и я, – прошипела Лиза.

Она не поддерживала мою соглашательскую политику, направленную на примирение всех членов семьи. Лиза считала, что на родителей надо давить и требовать то, что ты хочешь.

Я показала ей язык и начала густо поливать свою яичницу кетчупом, чтобы забить вкус яиц. Лиза была совершенно права, и я действительно ненавидела яйца. По телевизору показывали, как Дональд Трамп «ручкается» с каким-то начальником из мэрии. Я начала есть быстрее, стараясь чаще глотать, чтобы поскорее закончить эту муку. Я катала игрушечную машину вокруг тарелки и «озвучивала» движение рокотом воображаемого мотора, отчего кусочки яичницы изо рта летели в Лизу и оказывались вокруг меня на столе.

Лиза продолжала препираться с мамой, но я знала, что мать не переспорить. Если в доме не было никакой другой еды, кроме яиц, то надо есть яйца. Я прекрасно понимала и соглашалась с этой логикой. Если бы Лиза помолчала, мы бы спокойно могли есть и не спорить. Но с другой стороны, я была рада тому, что Лиза собачится с родителями, потому что на ее фоне я выглядела паинькой. Я хотела стать хорошей и послушной дочерью, которая не любуется на себя в зеркало, любит играть в машинки и без пререканий ест яичницу.

Но Лиза не сдавалась. Когда она окончательно и бесповоротно поняла, что курицы ей не предложат, она заорала: «Я вас ненавижу!» – но к тому времени в спальне стоял коромыслом дым, слышалась гитарная музыка с мужским вокалом, и никто из родителей ничего ей не ответил.