Виктория Трелина - Жила-была девочка: Повесть о детстве прошедшем в СССР

• Название: Жила-была девочка: Повесть о детстве прошедшем в СССР
• Автор: Виктория Трелина
• Жанр: Современная проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4474-2166-3

Повесть основана на реальных событиях, дающих возможность читателю определённой возрастной категории вновь погрузиться в своё советское детство и постперестроечную юность. Произведение вызывает приятную ностальгию и добрые позитивные эмоции. У читателя складывается впечатление перемещения в эпоху 80—90-х годов.

---

Дневник наблюдений и здоровый образ жизни

Жизнь второклассника в корне отличается от малявок-первачков. Мало того, что у меня появился свой ключ от комнаты, который надо носить на шее, на кожаной верёвочке, я к тому же учусь во вторую смену. И до часу дня нахожусь в пустой секции совсем одна. Все взрослые на работе, Римка в школе, а Славка и Оксанка в саду. Правда, в другой секции ссорятся дядя Вова с тётей Олей. Но они не считаются. Они никогда не ходят на нашу сторону, не смотрят телевизор у тёти Лены, и не гадают на картах, как делают наши мамы. И их дочка Аня – очень глупая и не умеет играть, хотя ей так же, как и Оксанке пять лет. Я варю себе яйцо в кружке и в сотый раз читаю плакат, висящий перед моими глазами на стене кухни: «Где овощехранилища подобны, там овощи в итоге несъедобны». На картинке нарисован дырявый валенок, из его дырки торчит морковка, две капусты, кукуруза и ещё что-то зелёное. Зачем рисовать такие плакаты? По-моему и так никто не хранит овощи в валенках.

К десяти часам я иду на акробатику в школу олимпийского резерва, крыша которой видна с балкона нашего общежития. Мне нравится прыгать там на батуте. А больше я ничего не умею, и тренер ко мне редко подходит, потому что я поздно записалась, и теперь не могу догнать девочек, которые уже делают стойку на руках и садятся на верёвочку. Сегодня схожу туда последний раз, напрыгаюсь вдоволь и больше не появлюсь. Потому что, Римка вчера сообщила новость: на следующей неделе по всем школам будут ездить зубники – зубные врачи. Они наверняка заедут и на акробатику, ведь это тоже школа. А я боюсь врачей, и тем более не хочу, чтобы мне дважды лечили зубы: в обычной школе и в олимпийской.

Я быстро делаю домашку, и, запихивая в портфель учебники, замечаю, что у ненавистного дневника наблюдений, который мы носим на природоведение, оторвалась обложка. Приходится брать клей и заодно рисовать кружочки и стрелочки, там, где нужно каждый день отмечать погоду. Я всегда собираюсь начать скрупулезно вести дневник наблюдений, и заполнять его каждый день, как Юлька Ивашева. Но всегда забываю, или ленюсь. В результате теперь мне приходится натужно вспоминать, какая погода была месяц назад. Пока я силюсь сделать это, машинально крашу ручкой глобус, выбитый на серой обложке своего обычного дневника. Этот злощастный глобус и так весь-весь закрашен синей пастой до блеска. Вод ведь странно, когда в начале года я красиво подписывала свои тетради, и бережно их оборачивала, я была уверена, что весь год все обложки у меня будут чистенькие, а все буквы ровненькие. У меня плохо получается думать о погоде, поэтому крашу кружочки наугад. Мне кажется, что чем меньше они между собой будут похожи, тем лучше. Валентина Ивановна решит, что я работала каждый день. Кстати у Юльки на дневнике такая же обложка, но она совершенно чистая. Как ей удаётся не поддаться соблазну, и не поводить ручкой по бугристой поверхности глобуса? А учебники у отличницы обёрнуты совершенно белой, без единой чёрточки, бумагой. Как это возможно? А может быть, она каждый день меняет обложки?

Я открываю дневник, с удовольствием любуюсь на сегодняшний день – пятница. Он изображён предпоследним. Ниже только суббота. Но по субботам мы не учимся. Поэтому она остаётся пустой. И своей пустотой радует глаз. Я люблю смотреть на свободные колонки субботы, понимая, что за ней будет ещё один выходной день – воскресенье, которого почему-то нет в дневниках. Я считаю, что это неправильно – разве можно выбрасывать день из официального документа, если этот день существует? Из-за такой несправедливости, у меня теперь и в мыслях беспорядок. Когда я представляю себе неделю, даже на каникулах, я мысленно вижу разворот дневника: три дня – справа, три – слева, и где-то там внизу, под правой частью, незримое, но всё же, учитываемое, воскресенье.

С этими уроками, я понимаю, что опаздываю на акробатику. Ну что же? Смотрю повторение «Рабыни Изауры», а потом, чтобы не сидеть всё утро дома и не позеленеть, за что очень боится мама, я надеваю вязаную шапочку-косынку с красными замусоленными завязками и иду на улицу совмещать полезное с …полезным. К понедельнику в школу нужно принести гербарий из засохших листочков и цветочков. В рощу одной идти не хочется, поэтому я сворачиваю в другую сторону, в надежде найти что-нибудь стоящее возле пункта приёма бутылок, или за, пахнущим рыбой, магазином «Океан».

Пройдусь перед школой по свежему воздуху, чтобы мама не беспокоилась за мой нездоровый образ жизни.

Откуда берутся дети?

На физ-ре мы ходим в бассейн в соседнюю, двадцать вторую, школу. Я не очень люблю эти уроки. По многим причинам: во-первых, у меня нет купальника, как у большинства девочек, и мне приходится расхаживать перед одноклассниками в белых с вишенками трусах. У меня есть точно такая же майка, и мы с мамой хотели обмануть тренера, выдавая комплект белья за купальник в вишенку. Но Анатолий Ильич, в первое же занятие, всё понял и направил меня раздеваться. И я пережила второй шок за день, после общего душа с одноклассницами, который обязателен перед бассейном. И где надо мыться совершенно голыми. У нас в семье не принято раздеваться перед чужими людьми. Мама даже, когда никого нет, переодевается за дверцей шкафа. К тому же после позорной процедуры мытья, незнакомая медсестра из чужой школы проверяет чистоту ног, натирая пальцем щиколотки. Тех, у кого легко образуются серые катышки, под дружный гогот одноклассников, отправляют обратно в душ. Вообще гогот – основной атрибут бассейна. Есть во всей этой процедуре оголения перед теми, с кем ты учишь стихи и поёшь песни о родине, что-то унизительно-постыдное. Мальчики всегда моются быстрее нас, и, стоя на бортике бассейна, дружным конфузливым хохотом встречают девчонок, строем выходящих из женской раздевалки. Эхо усиливает смех, а непривычный запах сырости и хлорки обостряет смущение.

К тому же в ужасных, стягивающих кожу на лбу и воняющих резиной шапочках, все выглядят очень нелепо. Волосы после шапочек прилизанные и всё равно сырые. Да и плавать Анатолий Ильич нас не учит, только заставляет класть лицо на воду, или, что ещё хуже, приседать так, чтобы не торчали макушки. Мне в нос всё время попадает зелёная вода, и потом весь день щиплет в горле. И волосы я никогда не могу досушить, потому что они у меня густые и красивые. Так говорят взрослые. Хотя я не вижу никакой красоты и удобства в волосах, которые сохнут полдня и, которые каждое утро, во время расчёсывания, мама грозиться повыдёргивать.

В общем, причин для того, чтобы не любить бассейн у меня предостаточно. Поэтому сегодня я «забываю дома» синюю холщовую сумку со всем плавательным снаряжением. Я считаюсь скромной девочкой, со средними, ближе к хорошим, способностями к учёбе. А так же не заядлой прогульщицей, и не двоечницей, поэтому уверена в том, что ругать меня не будут.

Валентина Ивановна, действительно, не ругается, но всё равно отправляет меня и двух освобождённых – Воронцову Инку и Свету Кузьмину, в двадцать вторую школу вместе со всеми.

Мы сидим на низких скамейках в, пахнущей сыростью, раздевалке, прикрыв колени коричневыми подолами, и снисходительно разглядываем голых одноклассниц, потихоньку покидающих помещение. Не знаю, почему всем троим одновременно в голову приходит один и тот же вопрос, который, как выяснилось, давно мучает не только меня.

– Как вы думаете, откуда берутся дети? – спрашивает Инка, провожая взглядом, последнюю голую девочку.

Этот вопрос волнует меня давно. Я знаю точно «дети рождаются после свадьбы», но этот ответ меня не устраивает. Очень уж много в нём неувязок. Но большего я от взрослых добиться не могу. Я полагаю, что в этой теме есть что-то неуловимо запретное и постыдное. Я сделала такой вывод, наблюдая за дедушкой и мамой, за тем как они начинают суетливо переглядываться, когда я в очередной раз завожу этот разговор. Мой дедушка, который может объяснить всё на свете, обстоятельно и с примерами, на элементарный вопрос: «Как рожают?» ответил кратко и странно: «Не знаю, внуч. Я не рожал». Это, конечно, верно, мужчины не рожают, но ведь какое-то участие в этом они принимают. Точно принимают. Иначе, откуда несмышлёный ребёнок в животе, может узнать, состоялась ли свадьба у мамы с папой. Есть какой-то сигнал, который будущий отец должен послать ещё не рождённому сыну, для того, чтобы тот начал расти у мамы в животике и потом непонятным образом появиться на свет.

– Мама говорит, что ребёнка вытаскивают из живота, – вслух размышляю я, – Значит, живот должны разрезать – делать операцию. Но я видела на пляже тётю с коляской, у неё не было никаких разрезов. Может это особенные разрезы, которые сразу зарастают.

– Я думаю, операцию не делают, это ведь больно. Может быть, ребёнок вылезает из попы, – делает предположение Инна.