Анатолий Вишневский - Время демографических перемен. Избранные статьи

• Название: Время демографических перемен. Избранные статьи
• Автор: Анатолий Вишневский
• Жанр: Публицистика
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-7598-1264-7

Книга представляет собой сборник избранных статей А. Г. Вишневского, публиковавшихся, в основном, на протяжении последних 10–15 лет и посвященных ключевым вопросам демографии XXI в.

Главное внимание в отобранных для издания статьях сосредоточено на теоретическом осмыслении происходящих в мире фундаментальных демографических перемен и вызываемых ими последствий. Эти последствия имеют универсальный характер и пронизывают все уровни социальной реальности – от семейного до глобального. Важное место в книге занимает российская проблематика, автор стремится осмыслить переживаемые Россией демографические перемены и стоящие перед ней демографические вызовы в контексте универсальных и глобальных демографических перемен и вызовов. Часть статей посвящена истории и современному состоянию отечественной демографической науки.

Потенциальная аудитория книги – исследователи, представляющие широкий круг обществоведческих дисциплин, преподаватели и студенты, политики и журналисты, а также читатели, интересующиеся демографией и смежными науками.

Выход книги приурочен к 80‑летию А. Г. Вишневского.

---

Конечно, в разных странах модернизация, в том числе и демографическая, происходит по-разному. Но что из этого следует? Когда на вершинах гор тают ледники, вода стекает вниз по-разному – в зависимости от того, какие породы встречаются на ее пути. Вероятно, она и испаряется по-разному – я в этом не слишком разбираюсь. Но все же я уверен, что еще не было случая, чтобы образовавшаяся при таянии льда вода потекла бы вверх, ибо это противоречит законам природы. И эти законы не опровергаются тем, что в одних случаях вода низвергается водопадами, в других спокойно течет, прокладывая себе путь в лессовых отложениях, а в третьих вообще исчезает с дневной поверхности, образуя подземные реки.

Японские женщины могут продолжать носить кимоно, индийские – сари, иранские – закрывать лицо при выходе на улицу и т. п., но поскольку по числу рождений на одну женщину уже сейчас даже Тегеран не слишком отличается от Москвы, Москва – от Пекина, Пекин – от Токио, а Токио – от Рима, то приходится признать, что если ТДП и игнорирует «особенности незападных обществ», как кажется М. Клупту, то делает это не зря.

Не совсем понятно и предъявляемое М. Клуптом обвинение в том, что ТДП не рассматривает влияния моральных факторов. Эта теория – мощный инструмент анализа исторических изменений моральных норм, регулирующих витальное, матримониальное, семейное, сексуальное, прокреативное и т. п. поведение, и в этом смысле она жестко противостоит мифологическим объяснениям подобных изменений «падением нравов», «высоким уровнем аномии», «низким уровнем солидарности» и т. п. Просто появляются другие нравственные нормы и другие формы солидарности. Новая нравственность может кому-то не нравиться, однако задача теории – не морализировать, а объяснять. Вот она и объясняет (может быть, не совершенно, не до конца, не исчерпывающе, но это – другой вопрос), почему моральные предписания изменились и почему все большее число людей принимают эти изменения.

Общество, особенно некоторые его группы и институты, совсем не обязательно должно немедленно соглашаться со всеми такими изменениями. То, что перемены прокладывают себе путь, преодолевая сопротивление традиции, – совершенно нормально. Нормально и то, что силы традиции поднимаются против таких перемен – традиция складывалась столетиями и тысячелетиями не для того, чтобы уйти без боя. Но ТДП однозначно утверждает, что демографические условия существования человечества, которым все эти столетия и тысячелетия соответствовала традиция, необратимо изменились, в силу чего многие традиционные моральные нормы утратили смысл. В этом смысле ТДП – антитрадиционна, а стало быть, может многим не нравиться. «Перетягивание каната» между сторонниками и противниками традиции может длиться долго и с переменным успехом. Но думать, что некоторый подъем консерватизма в США, обнаруженный там М. Клуптом «консервативно-демографический синдром», «включающий взаимосвязанные консервативные модели не только политического и электорального, но и демографического поведения», опровергает ТДП, которая описывает изменение вековых тенденций в масштабах всего человечества, причем изменения, которые уже в основном состоялись, – более чем наивно.

М. Клупт сравнивает ТДП с «картой мира, на которой, вследствие ее малого масштаба, не видны региональные детали», и противопоставляет ей «институциональный подход – атлас крупномасштабных карт отдельных регионов». В принципе с этой метафорой можно было бы и согласиться, если бы все время не подчеркивались «несовременность», «неэффективность», «ограниченность» ТДП. А разве карта мира становится несовременной или неэффективной оттого, что существуют крупномасштабные карты отдельных регионов? Можно ли без нее обойтись?

* * *

Посмотрим теперь, как работает в статье М. Клупта «институциональный подход», представляемый как методологическая альтернатива ТДП.

Можно найти много конкретных объяснений того, почему в какой-либо взятой наугад стране (М. Клупт выбрал Италию) тенденции рождаемости такие, а не иные. Было бы странно, если бы кто-либо попытался дать такие объяснения с помощью ТДП. Как отмечалось выше, она претендует на описание перехода от одного состояния к другому, но совершенно не отвечает за то, что происходит после того, как переход в основном завершен, или происходило до того, как он начался. Рождаемость в европейских странах не была одинаковой до начала перехода, она не одинакова и сейчас, но это отнюдь не вступает в противоречие с тем, что все эти страны в XIX–XX столетиях совершили переход от высокой рождаемости к низкой, а значит, от одного типа прокреативного, сексуального, матримониального, семейного поведения к другому. Никто не спорит с тем, что современная постпереходная городская итальянская семья по многим характеристикам этих видов поведения чем-то отличается от современных же немецкой, французской или российской семей. Но ее отличие от допереходной итальянской семьи – несравненно больше (еще в 1930 г. коэффициент суммарной рождаемости в Италии составлял 3,5).

Будучи постпереходной, итальянская ситуация, разумеется, требует и иных, нежели ТДП, инструментов анализа. Но это все-таки должен быть анализ, а не набор разрозненных примеров, тем более что они относятся к далекой и не слишком известной каждому русскому читателю Италии. Ему поневоле приходится на веру принимать рассуждения автора о крепости семейных уз в этой стране, особенностях итальянского фамилизма, причинах поздней брачности и т. п. У меня как у читателя сразу возникает вопрос: как верифицировать все эти рассуждения? Почему я должен верить, что «поздней брачности способствуют… многовековые традиции совместного проживания родителей и детей в ряде областей Италии, дороговизна арендуемого жилья, высокий, хотя и имеющий тенденцию к снижению уровень молодежной безработицы», если я знаю, что в 1960 г. средний возраст вступления в первый брак в Италии (24,7 года) был таким же, как в России (24,8), в которой не было ни соответствующих многовековых традиций, ни молодежной безработицы? В 2000 г., когда средний возраст вступления в первый брак в Италии значительно вырос (до 27,4 года), он был ниже, чем в Нидерландах, Норвегии, Финляндии, Франции, Швеции, Швейцарии. В чем же тогда специфика Италии, в которой «молодые люди до последней возможности откладывают вступление в брак, что неблагоприятно сказывается на уровне брачной рождаемости»? Почему это не так сказывается во всех перечисленных странах, где рождаемость выше, чем в Италии? И главное, в чем достоинства того «институционального подхода», который, по мысли автора, демонстрируется его анализом итальянской ситуации?

Много ли проку от его кажущихся подробными объяснений, если в других странах все эти объяснения не работают, а рождаемость – такая же? В 2002 г. коэффициент суммарной рождаемости (число рождений на одну женщину) в Италии составлял 1,20, в Польше – 1,24, в Германии – 1,31, в России – 1,32. Неужели нужна такая мощная артиллерия (собранная притом из весьма разнокалиберных и довольно случайных орудий), чтобы объяснить столь ничтожные различия? И даже если есть страны, отличающиеся от Италии более заметно, например Франция (коэффициент суммарной рождаемости – 1,89), то масштаб различий все же не настолько велик, и они не так долго существуют, чтобы на этом можно было строить какую-либо теорию. Этого, кстати, никто и не пытается делать. И уж во всяком случае, это не имеет отношения к ТДП.

Но все-таки если не слишком держаться за особую ценность «крупномасштабных карт регионов» и иногда посматривать и на карту мира, то нетрудно заметить, что даже и европейские страны группируются не случайным образом и не по сходству своих средневековых традиций. Сейчас европейские страны с самой низкой рождаемостью – это, как правило, страны второго, в лучшем случае, «полуторного» эшелона капитализма, их модернизация – в той или иной степени «догоняющая», потому и демографический переход был догоняющим, что и привело к современным специфическим конфигурациям демографических процессов. Институциональный подход и в самом деле может помочь разобраться в них, однако не отвергая ТДП, а очень основательно ее используя.

То же можно сказать и об анализе феномена высокой российской смертности. Эпидемиологический переход – важнейшая составляющая демографического перехода – пробуксовывает у нас в России уже четыре десятилетия, и все это время увеличивается наше отставание от Запада. Но опровергает ли это ТДП (М. Клупт пишет, что она не в состоянии объяснить подобные бифуркации, говорит о «провале» ТДП)?

Прежде всего заметим, что смертность у нас, хотя и высокая, в основном постпереходная. Как ни низка у нас ожидаемая продолжительность жизни, но она вдвое выше, чем была 100 лет назад, накануне перехода. А младенческая смертность снизилась за это время в 20 раз. В определенном смысле все шло именно «по теории», что даже несколько неожиданно, учитывая страшные потрясения, пережитые страной в XX столетии. Но лучшая теория может предсказать только направление движения и его конечный результат, а не каждый шаг в деталях. Мы прекрасно знаем, что весна в нынешнем году может наступить раньше, чем в прошлом, и позднее, чем в позапрошлом, каждый раз это может иметь свое известное метеорологам конкретное объяснение, но это ведь не опровергает нашего понимания общих причин, по которым ежегодно приходит весна.