Анатолий Вишневский - Время демографических перемен. Избранные статьи

• Название: Время демографических перемен. Избранные статьи
• Автор: Анатолий Вишневский
• Жанр: Публицистика
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-7598-1264-7

Книга представляет собой сборник избранных статей А. Г. Вишневского, публиковавшихся, в основном, на протяжении последних 10–15 лет и посвященных ключевым вопросам демографии XXI в.

Главное внимание в отобранных для издания статьях сосредоточено на теоретическом осмыслении происходящих в мире фундаментальных демографических перемен и вызываемых ими последствий. Эти последствия имеют универсальный характер и пронизывают все уровни социальной реальности – от семейного до глобального. Важное место в книге занимает российская проблематика, автор стремится осмыслить переживаемые Россией демографические перемены и стоящие перед ней демографические вызовы в контексте универсальных и глобальных демографических перемен и вызовов. Часть статей посвящена истории и современному состоянию отечественной демографической науки.

Потенциальная аудитория книги – исследователи, представляющие широкий круг обществоведческих дисциплин, преподаватели и студенты, политики и журналисты, а также читатели, интересующиеся демографией и смежными науками.

Выход книги приурочен к 80‑летию А. Г. Вишневского.

---

Допереходные и постпереходные состояния

Это рассуждение подводит нас ко второму вопросу – о сходстве и различии между собой допереходных или постпереходных состояний. Теория демографического перехода действительно исходит из предпосылки о том, что ситуации «высокая смертность – высокая рождаемость» до перехода, так же, как «низкая смертность – низкая рождаемость» после перехода, – «общие для всех». Такая общность предопределяет определенное сходство демографических показателей, за которым стоит и сходство социальных механизмов, регулирующих демографические процессы. Однако понятно и то, что такое сходство не идет дальше однотипности и показателей, и социальных механизмов, а отнюдь не означает их полной одинаковости, отсутствия какой-либо вариабельности. Разнообразие как неотъемлемая черта сложных систем всегда присуща всем проявлениям и социального, и демографического. Это относится в равной степени к показателям и механизмам регулирования рождаемости, которые сейчас привлекают наибольшее внимание критиков теории демографического перехода.

Оживление их позиции связано с интерпретацией новейших тенденций динамики коэффициента суммарной рождаемости в развитых странах. Его повышение и возвращение в некоторых из этих стран к уровню, близкому к уровню простого воспроизводства, полагают некоторые авторы, дает «достаточно очевидные эмпирические основания» говорить о появлении «нового аттрактора рождаемости», а значит, и альтернативных режимов рождаемости, что снова-таки якобы вступает в противоречие с основными посылками теории демографического перехода. «Теории перехода склонны трактовать будущее демографическое развитие мирового Севера как конвергентное… Продуктивнее рассматривать его как борьбу альтернатив, которая может иметь, по меньшей мере, три исхода – стягивание к высокому аттрактору, низкому аттрактору и сохранение нынешних различий»[37]. Дальнейшее развитие этой мысли ведет к выводу о том, что в теории демографического перехода «альтернативность глобального развития сводится к некоторой региональной вариации вокруг основного тренда», а «демографическая история предстает в таких теориях процессом с заранее известным (сторонникам теории) финалом», тогда как, согласно альтернативному подходу, возможно возникновение новых региональных феноменов, и «регионы, таким образом, оказываются источниками и носителями альтернативности истории»[38].

Перед лицом столь серьезного вывода стоит внимательнее присмотреться к различиям показателей в постиндустриальных странах, которые дали основание для обнаружения в них разных «аттракторов рождаемости».

Слушая критиков теории демографического перехода, можно подумать, что ее сторонники ничего не знают о разнообразии постпереходных ситуаций или стараются их не замечать. Обнаружение различий в новейших тенденциях рождаемости представляется как некое открытие, как будто таких различий не существовало прежде и о них никто не знал. «Итоговое число рожденных детей в когорте женщин 1965 года рождения, – пишет М. Клупт, – в США (2,07), Норвегии (2,06), Австралии (2,03) и Франции (2,02) разительно контрастирует, например, с Италией (1,49) и Испанией (1,59). Гипотеза о том, что в современном развитом мире существуют не один, а два аттрактора рождаемости, опирается, таким образом, на достаточно очевидные эмпирические основания»[39].

На рис. 1 представлена итоговая рождаемость женщин, начиная с поколений 1930 года рождения, достигавших возраста материнства в послевоенные десятилетия, а к странам, названным М. Клуптом, добавлены Россия и Япония.

На глаз видно, что различия существовали всегда, а сейчас они скорее сокращаются, а не увеличиваются. График в его правой части действительно наводит на мысль о двух «аттракторах», хотя и в пределах очень ограниченного диапазона различий. Однако и такие «аттракторы» – скорее всего артефакт, созданный искусственным отбором стран. Если взять их более полный список, то никаких особых точек притяжения не обнаруживается, скорее можно говорить о непрерывном континууме (рис. 2).

Уровни рождаемости в европейских странах сильно различаются и на ранних, и на поздних стадиях перехода, но в их ранжировании тогда и теперь трудно заметить какую-либо преемственность, требующую объяснения специфическими страновыми факторами, институциональными особенностями и т. п. Утверждение, что «рождаемость обнаруживает существенную зависимость от предшествующего развития: “лидеры” и “аутсайдеры” редко меняются местами»[40], при его проверке на достаточно длительном периоде наблюдения, позволяющем учесть и «предшествующее развитие», не подтверждается фактами. Франция, на протяжении всего XIX в. бывшая европейским аутсайдером, в XX столетии вышла в лидеры, тогда как Россия, еще в начале XX в. имевшая самую высокую в Европе рождаемость, давно уже опустилась существенно ниже Франции. Рождаемость поколения итальянок, родившихся в 1910 г., была близка к все еще высокой рождаемости соответствующего поколения россиянок и тогда намного превосходила рождаемость шведок. Сейчас разрыв между числом детей у женщин, родившихся в Италии и Швеции в конце 1960‑х годов, почти такой же, каким был у поколений 1910 года рождения, но только на этот раз в пользу Швеции (рис. 3).

Рис. 1. Итоговая рождаемость женских поколений

Источник: База данных Института демографии НИУ ВШЭ. http://demoscope.ru/weekly/app/app40ctfr.php.

Вопрос о том, до какой степени теория демографического перехода должна учитывать локальную специфику, отражающую региональные или культурные особенности, не нов. Назойливые напоминания о связи этой теории с теориями модернизации, «для которых направление истории абсолютно очевидно», и ее привязанности к «изначально заданному, “каноническому” списку детерминантов демографического развития»[41], в силу чего она недооценивает локальное своеобразие социальных и культурных институтов, оказывающих влияние на демографическое развитие, бездоказательны и к тому же игнорируют уже высказывавшиеся по этому поводу соображения при более ранних обсуждениях.

Например, М. Ливи Баччи описывал, по сути, ту же ситуацию, что и М. Клупт. «Традиционные индикаторы модернизации – важные для теории демографического перехода – не позволяли объяснить значительную часть различий в ситуации. Эта необъясненная часть нередко интерпретировалась как досадный пробел в знании… Нужны – говорили в этом случае – значащие индикаторы, которые позволили бы заполнить пробел»[42]. Эти значащие индикаторы пытались найти, обращаясь к понятию «регион-культура». «Местный колорит и пейзаж, диалект или язык, иногда религия, издавна общие история и традиции ассоциируются с понятием “регион-культура”»[43].

Рис. 2. Итоговая рождаемость женских поколений 1930, 1950 и 1969/1970 гг. в некоторых странах, детей на одну женщину Источник: База данных Института демографии НИУ ВШЭ. http://demoscope.ru/weekly/app/app40ctfr.php.

Рис. 3. Итоговая рождаемость женских поколений 1900–1970 годов рождения в четырех странах, детей на одну женщину

Источники: Festy P. La fecondite des pays occidentaux de 1870 a 1970 // Travaux et Documents № 85. P.: INED, 1979; База данных Института демографии НИУ ВШЭ. http://demoscope.ru/weekly/app/app40ctfr.php.

Ливи Баччи не отрицал, что во многих случаях многофакторный анализ действительно позволяет обнаружить признаки влияния «региона», однако он совершенно справедливо задавался вопросом о научной ценности такого рода находок. «Предположим, – писал он, – что некий идеальный набор индикаторов позволяет нам с точностью описать-предвидеть переход; предположим, что для этого мы используем большое количество индикаторов (дающих различные объяснения – экономические, социальные, культурные…) и что необъясненные различия будут равны нулю: будем ли мы знать больше о переходе? Мы, конечно, объяснили бы его полностью, но, введя “все” факторы изменений, мы получили бы результат, не имеющий никакой объяснительной ценности… Простая статистическая игра, доведенная до крайности, становится бесполезной»[44].

Между тем сторонники теории демографического перехода всегда подчеркивают ее «полезность», практическую ценность, хотя это вовсе не означает, что истинность и практическая ценность теории, указывающей «тропу перемен», должна постоянно проверяться и подтверждаться на каждом сантиметре этой тропы, на каждой ее извилине, чего нередко ожидают не только критики теории, но и ее сторонники.

Прогноз или прокрустово ложе?

Одно из главных оснований практического интереса к теории демографического перехода заключается в том, что она дает основания для прогнозирования будущих демографических тенденций, хотя и в самом общем виде. Она позволяет понять смысл происходящих на определенном этапе человеческой истории демографических изменений как перехода к новой, наиболее эффективной стратегии воспроизводства человеческих популяций через нарушение и восстановление демографического равновесия, и только в этом смысле она указывает на «конечную точку, которая предполагается известной и общей для всех регионов мира»[45], подобно тому, как стрелка компаса всегда указывает на север.