Нико Штер - Власть научного знания

• Название: Власть научного знания
• Автор: Нико Штер
• Жанр: Социология
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9905769-3-3

В центре внимания социологов Нико Штера и Райнера Грундманна – вопрос о том, при каких условиях научное знание влияет на практическую политику и как именно организовано это влияние.

В поисках ответа авторы книги анализируют три кейса – экономическую теорию и политику Кейнса, науку о расах и ее роль в трагедии холокоста, а также исследования в области климатологии, их восприятие в обществе и их последствия.

---

Власть идей

Рассмотрим проблему отношений между идеями и интересами в процессе поиска политических решений, а также часто встречающееся представление о том, что идеи способны обладать особой властью. Этой проблемой занимались в том числе исследователи в области международных отношений, и различные варианты этого аргумента мы находим в понятии «фокальных точек» Томаса Шеллинга (focal points, что значит «очевидная точка конвергенции») или в концепции Джудит Голдштейн, согласно которой «согласие с [экономическими] идеями объясняется их властью» (Goldstein, 1994: 2).

Критики подобной аргументации требовали от ее сторонников объяснения того, каким образом идеи в своем каузальном воздействии на реальность могут быть независимыми от политики и от интересов акторов, их породивших (Jacobsen, 1995: 295). Голдштейн в конечном итоге отказалась от радикального варианта этого тезиса, остановившись на том, что наибольшее значение имеют выдающиеся идеи, поддержанные общественной элитой.

Но существуют и другие возможности воздействия идей на реальность и проявления их власти. В социологии и исследованиях СМИ для обозначения определения проблем и подходов к их решению утвердилось понятие фрейминга (framing; Goffman, 1974; Hajer, 1995). Как мы знаем, фреймы не только очерчивают определенные фрагменты реальности, которым затем уделяется повышенное внимание, но и предоставляют схемы интерпретации, которые используются в процессе поиска, восприятия, обозначения и оценки (Entman, 1993). При помощи фреймов акторы определяют проблемы, устанавливают причины, находят решения и дают нравственные оценки. Фреймы имеют ключевое значение для определения причин, а также содержат в себе моральные суждения. Они предоставляют и обосновывают предлагаемые решения, а также дают прогнозы относительно предполагаемых последствий. В этом смысле можно сказать, что идеи сами по себе обладают властью. Это означает, что если бы та или иная политическая тема была определена каким-то другим образом, то мы наблюдали бы иную последовательность событий, что (по всей вероятности) привело бы к другому результату. В другом варианте подобной аргументации в сфере политологии утверждается, что способ определения проблемы решающим образом влияет на ее решение (Schattschneider, 1960).

Однако в первую очередь фреймы должны быть сконструированы и внедрены в политический процесс. На этом этапе политические акторы, журналисты, политические и научные элиты могут играть решающую роль. Они должны придерживаться схожих позиций для того, чтобы фреймы были ориентированы на конкретные политические проекты и партии. Как пишет Хернс (Hernes, 2008: 263), «ты можешь выбрать противников, но не союзников, но некоторых нежелательных союзников ты можешь отпугнуть альтернативами, на которых ты остановишь свой выбор».

Петер Хаас предложил свою модель объяснения координации действий в международной политике. Эта модель, основанная на понятии «эпистемические сообщества», привлекла внимание научной общественности. Хаас утверждает, что знаниям тяжело найти отклик у власти: «Даже когда ученые думают, что они разрабатывают свои истины для власти, власть, как правило, не проявляет к этим истинам никакого интереса» (Haas, 2004: 570). Когда же власть прислушивается к истине? Такое случается редко, уверяет Хаас (впрочем, не настолько редко, чтобы можно было полностью исключить такую возможность, как это делают многие политологи). Необходимым условием здесь является трансформация результатов научных исследований в «утилитарное знание», в «точную информацию, полезную для политиков и тех, кто принимает решения». Вполне в духе линейной модели Хаас утверждает: «Наука должна производить надежное знание, которое затем через ответственных акторов должно передаваться политикам». В роли надежных трансмиссии как раз и выступают ученые со схожими убеждениями, т. е. эпистемические сообщества (Haas, 2004: 576).

Хаас дает следующее определение эпистемического сообщества: эти сообщества представляют собой «основанные на знании сети специалистов, которых объединяет общая вера в причинно-следственную связь, в проверку знания на достоверность и в основополагающие ценностные принципы, а также общие политические цели. Их позицию лучше всего, пожалуй, сформулировал один из членов такого сообщества, выразивший готовность “признать убедительность причинно-следственных взаимосвязей даже без уверенности в их наличии”» (Haas, 1992b: 187 и далее). В другом месте Хаас пишет: «По причине своей экологической сознательности члены этой группы выступают за принятие упреждающих мер, несмотря на целый ряд неопределенностей» (Haas, 1993: 176).

Хаас исходит из того, что влияние науки на политику тем сильнее, чем больше ее независимость. Сначала научное знание должно вырабатываться за защитным валом, а затем эпистемические сообщества должны передавать его тем, кто принимает решения. Далее, он исходит из того, что «те, кто принимает решения, осознают границы своих возможностей в преодолении новых обстоятельств и видят необходимость делегировать поиск решений авторитетным людям, считающимся экспертами в своей области» (Haas, 2004: 576). Это высказывание вызвало следующий комментарий: «Хааса воодушевило то, что в правительстве работает все больше научных экспертов и что власти в своих решениях все чаще учитывают технические ноу-хау. Но наиболее сильный заряд оптимизма он получил от самих ученых». К этому следовало бы добавить, что статистические данные, как правило, неоднозначны, а ученые разобщены в силу расхождения позиций по спорным общественным вопросам, как показывают примеры из области экологии и энергетики (Jacobsen, 1995: 302 и далее). Якобсен справедливо обращает внимание на то, что любые (а значит, и эпистемические) сообщества не склонны поощрять мнения, отклоняющиеся от магистральной позиции. Поэтому вера Хааса в критический потенциал сообщества экспертов-единомышленников вызывает оправданные сомнения.

При каких условиях эпистемические сообщества могут приобрести влияние в обществе? Адлер и Хаас (Adler & Haas, 1992: 380 и далее) утверждают, что «если у политиков нет заранее сформулированной позиции и рассматриваемый вопрос привлекает их внимание лишь на короткое время, то группы экспертов могут оказывать сильное влияние». Якобсен справедливо возражает: «Получается, что если проблема незначительна, значение экспертов возрастает – весьма привлекательная перспектива». В защиту Хааса и Адлера можно было бы сказать, что эксперты в подобных ситуациях выступают в качестве «составителей повестки дня» (agenda-setter). Именно они выносят определенные темы на рассмотрение политиков. Якобсен это признает, отмечая, что тот, кто «убеждает акторов принять некое “определение ситуации”, начинает до известной степени контролировать результаты […], ибо определение проблемы предопределяет способ ее решения» (Jacobsen, 1995: 292).

Итак, подход Хааса опирается на два основополагающих допущения: во-первых, те, кто принимает политические решения, обращаются к специалистам для того, чтобы снизить уровень неопределенности; во-вторых, те, кто принимает политические решения, действуют на основании консенсуса среди экспертов. Существуют и другие, более эффективные возможности управления в условиях неопределенности, однако Хаас оставляет их без внимания. Во-первых, эпистемические сообщества реагируют на возникающие проблемы через посредничество других акторов, например через НГО (см. Toke, 1999). Во-вторых, необходимость в общей научной основе не так велика, как предполагает Хаас. Мы часто наблюдаем ситуацию раскола среди экспертов. Неопределенность по определению означает, что в научном мире всегда существует, по меньшей мере, две конкурирующие теории (Elster, 1979: 384). Это говорит о том, что для тех, кто принимает решения, проблема только усложняется, но никак не упрощается. В то же время это открывает дорогу другим, некогнитивным механизмам, которые могут сыграть свою роль в борьбе за правильные политические решения. Первый аспект свидетельствует о том, что Хаас недооценивает потенциал гражданского общества в его инициативных действиях; второй аспект показывает, что он переоценивает когнитивные способности эпистемических сообществ и их влияние на общественную политику (к мнению Хааса относительно МГЭИК мы еще вернемся в заключительной главе).

Политика знания

В этом разделе мы хотим обратить внимание читателя на то, что знание не «влияет» на политику автоматически, само по себе. Для кого-то это означает, что такое влияние невозможно, для кого-то – что оно нежелательно. По мнению Линдблома, «синоптическая позиция», если она воплощается в практических действиях, не только невозможна, но и вредна.

Пильке (Pielke, 2007) и Заревиц (Sarewitz, 1998, 2004) в своих работах убедительно показали, что политики по своему разумению «выхватывают» из научных исследований те результаты, которые соответствуют их политическим задачам, и направляют внимание общественности на ту информацию, которая представляет в выгодном свете их воззрения или политику. Существует слишком много разных объективностей и слишком много разных результатов исследований, которые можно использовать для различных политических альтернатив. Большее количество исследований открывает больше возможностей. Каждый надеется решить проблему неопределенности, увеличив количество научных исследований. Однако эта надежда не оправдывается. Научные результаты в основном используются для легитимации политических опций, существовавших еще до появления новых результатов исследования. Стивен Краснер (Krasner, 1993: 238, 257) увидел в этой позиции восприятие «идей как анкера»: «Идеи не отрывают новых альтернатив, не существовавших прежде, они легитимируют политическую практику, которая уже является свершившимся фактом. Идеи – это один из нескольких инструментов, используемых акторами для отстаивания собственных интересов […]. Лишь после того, как идеи интегрируются в институциональные структуры, они начинают оказывать реальное воздействие на политическое поведение».