Далия Трускиновская - Ксения

• Название: Ксения
• Автор: Далия Трускиновская
• Жанр: Научная Фантастика

---

Сцена двадцать четвертая

Андрей Федорович шел, как всегда, с ангелом за спиной, опустив голову, бормоча молитву, а вокруг шумел и галдел Сытный рынок. И в молитву врывались голоса:

- Андрей Федорович, возьми калачик!

- У меня возьми!

- Не обидь, Андрей Федорович!

- У кого возьмешь - тому ведь удача!

Один мужской голос оказался громче прочих:

- Андрей Федорович, возьми пирожок, съешь!

Ангел положил руку на плечо подопечному, и тот резко повернулся на голос.

АНДРЕЙ ФЕДОРОВИЧ. Ты детей своих сперва накорми!

Голоса притихли и засуетились полушепотом:

- А и впрямь!

- Девка дворовая от него двойню нагуляла - так со двора согнал...

- С рук сбыл...

- Суров Андрей Федорович...

- Правду видит...

- Ишь как опозорил...

Андрей Федорович махнул рукой да и пошел прочь, ангел - за ним.

Сцена двадцать пятая

В графских покоях стояли Анета и граф - лицом к лицу. Граф был наряден собирался ехать во дворец. Анета, напротив, одета скромно запахнута в большую шаль.

ГРАФ. Анета, будь благодазумна. Мало того, что тебе сюда приходить не следовало, так ты еще не ко времени. Видишь - я тороплюсь. Граф Орлов шефом Кавалергардского полка назначен, государыня его поздравляет нельзя опаздывать!

АНЕТА. Насину и сейчас к вам пробилась, ваше сиятельство.

ГРАФ. Послушай, будь умна, поди прочь - я потом к тебе приеду, поговорим. Право, недосуг!

АНЕТА. Потом вас и не дождешься! Мне ведь тоже недосуг! Того гляди, опростаюсь!

Тут она распахнула шаль и показала вздувшийся живот.

ГРАФ. Ну, ты только у меня тут не опростайся. В крестные, прости, не пойду - кабы ты замужняя была, другое дело.

АНЕТА. Да сам же ты мне и набил брюхо!

ГРАФ. Кто, я? Побойся Бога, при чем тут я? Мало ли с кем ты валялась?

АНЕТА. А вот Бог-то сверху все видел и знает - ни с кем не валялась, а дитя - твое, сердечный друг, ваше сиятельство! И мне сейчас рожать, кормить, а денег - ни гроша, кольца с рук сняла да в заклад снесла, и в театр мне ходу нет - там молодые пляшут...

ГРАФ. То-то и оно, что молодые! Да как ты додумалась в такие годы рожать неведомо от кого? Замуж идти надо было, пока звали!

АНЕТА. Ведомо от кого. Ваше дитя.

ГРАФ. Да с тобой только ленивый не спал!

АНЕТА. Я перед Богом грешна, а перед тобой - нет! Как ты ко мне, сударь, ездить стал, - никого более и не бывало.

ГРАФ. Да когда ж это я к тебе ездил?! Один раз, может, спьяну и завернул!

АНЕТА. Все соседи видали! Христом-Богом прошу - не дай погибнуть и дитя твое загубить! За квартиру третий месяц не плочено, от булочника мальчишка уже под дверью караулит, все только и домогаются - отдай деньги, отдай деньги!

ГРАФ. Так что ж ты дитя оставила? Вы, театральные девки, умеете дитя в чреве истреблять!

АНЕТА. А то и оставила... Не могла твое дитя губить! .. И коли вода к горду подойдет - государыне в ноги брошусь! Она меня помнит! Она мне коробки конфектов посылала! Все расскажу! А соседи подтвердят!

ГРАФ. С ума ты сбрела! Кто тебя к государыне допустит?!

АНЕТА. А есть добрые люди! Христом-Богом прошу - дай сколько можешь!

ГРАФ. Пошла вон, дура. Чужих пригулков кормить не намерен. Или тебя взашей вытолкать?

АНЕТА. Я пойду! Я пойду! Да прямо отсюда - во дворец! И государыне, и графу Орлову в ноги брошусь! Будет тебе праздничек, сударь!

ГРАФ. Дура!

Он неожиданно развернулся и вышел. Анета кинулась в ту же дверь - но дверь оказалась заперта, тряси не тряси - не поддается.

АНЕТА. Запер! Запер! .. Ох, что же я наделала?! Погубит он меня тут... Вернется ночью, дворовым своим прикажут - и спустят меня вниз головой в Неву... Пропала я, пропала! И с младенчиком... А нет же! Убегу! .. К Лизке, она спрячет... Нет, у Лизки меня первым делом искать начнут... он мне теперь жить не позволит... И на квартиру людей пошлет... Куда ж деваться?..

Анета присела на табурет, задумалась.

АНЕТА. Знаю! На Петербургскую сторону... к своим! .. Там спрячут! .. Там свои! .. Туда, туда! .. Там сестрицы мои двоюродные, братики, там бабка еще жива, там не выдадут! .. Что - дверь?! Дурак! Мы, театральные девки, на восьмом месяце Венер пляшем, утянемся потуже - да и пляшем! Что же я - в окошко не уйду?! .

Сцена двадцать шестая

Андрей Федорович, сопровождаемый ангелом, шел да и остановился.

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Да вот же он, храм. Ты сколько уж лет Божью церковь стороной обходишь? Зайти бы да помолиться...

АНДРЕЙ ФЕДОРОВИЧ. Велик больно.

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Тебе не угодишь.

АНДРЕЙ ФЕДОРОВИЧ. Церковь должна быть маленькая, деревянная, небогатая... В великом соборе ходишь и стоишь, задрав голову, и все с тобой рядом тоже глядят ввысь, вместо людей - одни затылки... Не то что невеликая церковка. Иной и толкнет, иная барыня так "посторонись" прошипит, что мороз по коже. Вот сердитый стоит, а вот - кому недосуг молиться, а вот кто о скоромном думает... Вот они, люди-то... Ведь Христос, поди, не к затылкам шел, он люца видеть желал, так вот же они - лица...

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Хорошо, пойдем малую церковку искать. В малой будем Христовой любви к людям учиться... В малую-то войдешь?

Андрей Федорович не успел ответить - уловил далекий голос. Уловил и ангел.

АНДРЕЙ ФЕДОРОВИЧ. У Смоленского кладбища...

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Точно - у Смоленского кладбища... Слушай, слушай...

И где-то вдали появилась изнемогающая Анета.

АНЕТА. Да что это со мной - водит меня, что ли? Думала к Малой Неве выйти - ан глядь, опять тут... А это - речка Смоленка... Да долго я сюда возвращаться-то буду, Господи?..

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Плохо ей, заблудилась, бедная... И помочь некому.

АНДРЕЙ ФЕДОРОВИЧ. Бог поможет.

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Он нашими руками помогает, радость. Помолись за нее, заблудшую...

Андрей Федорович опустил голову.

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ РАБА АНДРЕЯ. Ты полагаешь, радость, что человек, простроивший вокруг себя стену, а за стеной создавший себе новый мир из осколков своего прежнего мира, неуязвим? Хорошо ему там до поры до времени - пока те, кого он не изгнал, не начнут стучать в стену кулаками!

Андрей Федорович помотал головой.

АНЕТА. Вдоль кладбищенской ограды - и туда, туда, к наплавному мосту, к Тучкову буяну, и по Большой Гарнизонной... Я дойду, я дойду... Тихо, маленький, тихо, потерпи, я дойду... Да что ж это? Опять ограда? Господи, спаси и сохрани, не дай нечистой силе меня водить, господи! .. Да помогите же кто-нибудь! ..

Сцена двадцать седьмая

В карете ехали граф и отец Василий. Батюшка, волнуясь, то и дело поправлял новенькое облачение.

ГРАФ. Не робей, батюшка! Государыня добра! И священство придворное тебе будет радо.

ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. И не ведаю, как благодарить...

ГРАФ. Гляди ты, как Смоленское кладбище распространилось! Мрут, что ли, больше?

ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Растет город, вот и кладбище растет.

ГРАФ. Представляю, сколько тут кормится нищих.

ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Та бывшего моего приходя юродивая, Андрей Федорович, тоже тут замечена бывает.

ГРАФ. О-о? Надо бы на нее взглянуть поближе! А то и поговорить! Я бы ее

спросил - все ли она отрицает милосердие Божье?

Батюшка усмехнулся - вельможа вызывал его на спор.

ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Она, поди, уж и забыла, с чего все началось. И слава Богу! Я бы ей об этом напоминать не стал. Бродит себе, кормится подаянием, и ладно. При всякой церкви такие есть.

ГРАФ. А любопытно, сколько же среди них от любви рассудок потеряли?

ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. И такие попадаются. Бросил жених невесту брюхатой одна поревет да и живет себе дальше, дитя в деревню отправив, а другая точно разума лишается, - привел пример батюшка.

ГРАФ. Это - иное, это - обида, а не любовь, уязвленное себялюбие!

ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Но что же тогда - любовь? Давайте определим это понятие, потом и будем продолжать? Не то получается: вы, ваше сиятельство, - про Фому, а я - про Ерему!

ГРАФ. До чего ж я люблю рассуждать с тобой на возвышенные темы! Удовольствие - как от хорошего, искусно сервированного обеда... Любовь?.. Тут тебе, Отец Василий, и карты в руки, потому что Евангелие ты лучше меня знаешь. Там все сказано про любовь. Положи душу свою за други своя... совершенная любовь отрицает страх... или как?.. Отвергает страх!

ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви. Это из Послания к римлянам.

ГРАФ. Но любовь по Евангелию - это любовь христианская, нашей же горемыкой движет иная - к покойному полковнику Петрову. Хороший был человек, царствие ему небесное, а вот как пробую вспомнить - так один лишь голос и вспоминается. А тебе, батюшка?

ОТЕЦ ВАСИЛИЙ. Да и мне. Знатный был голос, по справедливости названный серебряным...

ГРАФ. А как это он сумароковскую песенку-то лихо пел! Ведь не служил, пороха не нюхал, а так пел, что прямо тебе армейский поручик!

Когда умру - умру я тем с ружьем в руках,

Разя и защищаяся, не знав, что страх...

Он переврал немудреный навев, и это сильно резануло по ушам музыкального батюшку. Душа возмутилась против вранья - и он, подумать не успев, сам повел дальше куплет: