Сергей Лагодский - Загогулина в портфеле президента

• Название: Загогулина в портфеле президента
• Автор: Сергей Лагодский
• Жанр: Публицистика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4458-9230-4

Данная монография раскрывает трагические события, происходящие в России в 90-х годах. Что такое «шоковая терапия», кто ее автор, какими методами он проводил радикальные реформы — все это читатель узнает со страниц монографии. Книга изобилует интересными, подробными примерами, высказываниями авторитетных экспертов и специалистов. Будет полезна учащимся, студентам, специалистам, а также всем, кто интересуется историей.

---

На октябрьском пленуме ЦК он «наехал» на Лигачева за провалы в оргработе и на самого Горбачева за славословия, постоянно раздающиеся в адрес генсека. Ельцин, бесспорно, был раздражен тем, что на него «повесили» Москву, заставили разгребать гришинское наследие, но не поддержали должным образом. Первый секретарь МГК КПСС уже чувствовал, что в свете горбачевского подхода к управлению он запросто может оказаться крайним, т. е. ответственным за перегибы.

И Ельцин решил обострить конфликт, подав в отставку. Никаких демократических новаций он не предлагал. Скорее всего, ожидал, что Горбачев не допустит раскола и вынужден будет ограничить кураторство Лигачева, дабы сохранить столь нужного ему лидера московской парторганизации. Угроза отставки в свете подобной логики должна была лишь укрепить позиции Ельцина.

Но генсек пошел иным путем. С одной стороны, ревнивый Горбачев, возможно, был раздражен растущей популярностью Ельцина среди москвичей. Но с другой — он сознательно поддерживал центристский курс, дабы иметь возможность управлять страной по принципу «разделяй и властвуй». Устраняя со своего пути крайних консерваторов, он никак не мог поддерживать крайних радикалов. А Ельцин своим популизмом, своими наездами на права номенклатуры ставил себя именно в положение радикала. Радикализмом тогда выглядела не столько реальная демократизация, в возможность которой никто толком не верил, сколько покушение на партийные кормушки, спецраспределители, служебные машины. Ельцин закладывал в умы москвичей сомнение в справедливости особого положения «слуг народа», а это не могло устроить никого из аппаратчиков.

Ельцина вышибли, и он, глубоко шокированный столь неожиданным признанием его отставки, оказался более чем на полгода полностью деморализован. Лигачев, напротив, ощутил уверенность в собственных силах. Горбачев же почувствовал, что допустил некоторый крен в сторону консерваторов, который — ради сохранения равновесия — следует исправить. Все это и определило разрастание, казалось бы, скромного эпизода с письмом Нины Андреевой в глобальный политический кризис. Генсек в момент публикации как раз отбыл за рубеж, однако прореагировал сразу, лишь только прочел статью. Он оценил ее как антиперестроечную и вскоре после возвращения в Москву собрал Политбюро. Кроме того, было проведено расследование, каким образом материал появился в редакции «Совраски».

Многие полагали, что случайно такого рода вещи не происходят, а, значит, Лигачев фактически сам организовал появление статьи, дабы можно было без использования прямых приказов дать понять руководителям прессы, как следует интерпретировать перестройку. Однако прямых свидетельств коварства секретаря ЦК так и не было обнаружено. Может, письмо все-таки пришло само?

Даже в 90-е годы, когда Лигачев публиковал воспоминания, где всячески демонстрировал свое несогласие с горбачевским курсом, предположение об инспирировании письма Нины Андреевой мемуаристом резко отвергалось. А ведь Лигачеву выгодно было тогда подчеркнуть, как рано он начал бороться с демократами.

Мы можем, конечно, предположить, что Лигачев отдавал приказ о публикации негласно, а редактор «Совраски» потом просто принял ответственность на себя и подчеркнул тем самым значимость своей газеты. Но не исключено и иное. Весной 1988 г. уже разгоралась знаменитая война газет и журналов. Издания демократической ориентации («Московские новости», «Огонек», «Новый мир», «Знамя») схватились в полемике с патриотической прессой («Совраска», «Москва», «Молодая гвардия»). Рубились несколько лет не на страх, а на совесть без всякого поощрения свыше.

Должны ли мы считать, что 13 марта такое поощрение «Совраске» обязательно требовалось?

Как бы то ни было, решительного столкновения сил, по-разному понимавших перестройку, ждали все. Былое андроповское единство не могло сохраниться, и письмо Нины Андреевой стало лишь поводом для окончательного выяснения отношений. Лигачев полагал, что после уничтожения Ельцина добьет и других своих идейных противников. Но сами эти противники лучше оценили ситуацию и, поняв, как важно Горбачеву остаться в центре, нанесли удар по Лигачеву, который при обсуждении статьи на Политбюро остался в явном меньшинстве. Егор Кузьмич не был сталинистом, как полагали многие. Более того, в молодости этот принципиальный парень женился на дочери репрессированного генерала и в 1949 г. был даже снят с должности первого секретаря новосибирского обкома комсомола, оставшись на семь месяцев без работы. Но бедой Лигачева стало то, что он застрял в прошлом и не развивался. К 1988 года его время прошло. На первый план вышел Александр Яковлев. С согласия генсека, он написал резкий ответ на письмо Нины Андреевой. Текст был без подписи опубликован в главной партийной газете «Правда» и, таким образом, оказался воспринят всей страной в качестве однозначной установки, заданной высшим руководством. Теперь все знали, что консервативного поворота уже не будет. Гласность достигла апогея, страх исчез, разоблачительные публикации пошли все более широким потоком.

Роль Яковлева в данном процессе трудно переоценить. Этот родившийся на Ярославщине в 1923 г., сын крестьянина за долгие годы занятий советской пропагандой своим умом дошел до полного отрицания коммунистических идей и теперь, получив карт-бланш на борьбу с «не могущими поступиться принципами», взялся энергично проводить в жизнь такие принципы, которые еще недавно казались немыслимыми.

Яковлев не был с детства предрасположен к свободомыслию, и это делало его особенно интересной, нестандартной фигурой в советском политическом бомонде. По сути, вся жизнь Александра Николаевича представляла собой выбор пути. Пути явно неочевидного.

Из него вполне мог бы получиться второй Лигачев. У деревенского паренька не имелось того культурного фундамента, который выводил в инакомыслящие представителей золотой городской молодежи. Но, в отличие от Лигачева, Яковлев всю свою жизнь развивался, переходил от одного уровня осмысления реальности к другому, более сложному. И это движение сделало из него серьезного реформатора.

Он с детства любил и умел читать. Он оказался единственным из ребят-односельчан, кто пошел после седьмого класса в среднюю школу. Ходил через темный лес, по восемь километров ежедневно. После войны мог остаться в деревне, но предпочел дальше продолжить учебу. Окончил истфак Ярославского института.

Затем была партийная карьера. Наверное, это был компромисс с совестью — выбор гораздо более сложный, нежели выбор между учебой, интеллектуальной деятельностью и тупым деревенским бытом. Порой он стыдился смотреть в глаза людям. Но человеку — думающему, активному трудно было уйти «в кочегарку» и превратить себя на всю жизнь в маргинала. Благодаря компромиссу удалось окончить Академию общественных наук, пройти стажировку в Колумбийском университете, взглянуть на реальный Запад еще тогда, когда никто в СССР его не знал. К эпохе оттепели 40-летний Яковлев уже видел мир иными глазами, чем его наивные сослуживцы по ЦК КПСС.

Когда же оттепель завершилась, он порвал с ЦК, написав в «Литературку» статью, после которой был плавно перемещен на пост посла СССР в Канаде. Там и завершилось «образование», сделавшее Яковлева человеком, наиболее подготовленным к реформам в советском руководстве. Став с подачи Горбачева в 1986 года секретарем ЦК, он начал активно выводить идеологию из-под крыла Лигачева.

К 1987 году скрытый конфликт между ними резко обострился, но письмо Нины Андреевой фактически поставило в этой борьбе точку. Лигачев отступил.

Несмотря на формальное сохранение цензуры и однопартийной системы, общество при Яковлеве почувствовало себя свободным. Пожалуй, даже более свободным, чем сегодня.

В 1988 г. мы начали говорить все, что думали, читать все, что хотели. В Прибалтике возникли оппозиционные движения, впрямую ставившие задачу прихода к власти. Когда на конгрессе Народного фронта Эстонии глава Республики Арнольд Рюйтель подсел для беседы к главе Фронта Эдгару Сависаару, стало ясно, что власть вынуждена не только реформироваться, но и считаться со взглядами общества на реформы. Казалось, идея демократии охватила широкие массы и остановить тягу народа к свободе не удастся уже никому.

Горбачев снова торжествовал. Сохраняя свой центристский курс, он медленно, но верно сдвигал центр в сторону демократизации. И этот дрейф вполне соответствовал массовым ожиданиям. Неудачи экономических преобразований к середине 1988 г. еще не были очевидны, а успех политического маневрирования убеждал в том, что генсек — чуть ли не гениальный государственный деятель, умело ведущий страну между рифами и водоворотами.

Горбачев даже написал специальную книгу «Перестройка и новое мышление», которая сразу стала бестселлером. Вождь вступил в прямой диалог с народом, и общество полностью восприняло его обращение.