Коллектив авторов - Россия, Польша, Германия: история и современность европейского единства в идеологии, политике и культуре

• Название: Россия, Польша, Германия: история и современность европейского единства в идеологии, политике и культуре
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: История
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-91674-058-5

Коллективный труд ученых-историков Германии, Литвы, Польши, России посвящен анализу обширного круга вопросов исторического взаимодействия народов России, Польши, Германии в Новое и Новейшее время в широком общеевропейском политическом и культурном контексте. В статьях публикуются материалы одноименной международной научной конференции, состоявшейся в Пскове в сентябре 2007 г. В центре внимания авторов – проблемы формирования и взаимодействия исторических регионов в Центральной и Восточной Европе, осознания народами России, Польши, Германии культурной и национальной идентичности и принадлежности к европейскому политическому сообществу народов и общему культурному пространству.

---

После смерти в ноябре 1679 г. митрополита Антония в Речи Посполитой фактически оставался единственный православный епископ – луцкий Гедеон Святополк-Четвертинский. Однако и он в 1684 г. выехал в Россию, что вызвало нескрываемую радость униатского митрополита Киприана. «Ой, будет тебе лихо, будет в шубе тепло, безбожный, лстишся, что будто я веры злославной мучитель есмь, – писал он одному из своих корреспондентов, – се тебе новины: последней пастырь Гедеон князь Четвертинский проиграл дело в трибунале любелском, Пустыновскую церковь разорив и все монастыри и престол луцкой и острожской епископии [считают милион], ушол зело бесчестно в Киев или инуды куды, оставив невесту любезнейшую безоборонную плачущую и рыдающую, плачите овцы пастырь оставил вас, лют учинился на Святую унею»[232]. Подобным же образом откликнулся на отъезд луцкого епископа и Иосиф Шумлянский, написавший королевскому секретарю Станиславу Антонию Щуке, что Гедеон не только «убежал в Россию», но и ограбил луцкую церковь, забрав с собой все «движимое» церковное золото и серебро. Львовский епископ просил секретаря – человека влиятельного в делах о назначениях на государственные и церковные должности – передать вакантную епархию под его управление до назначения нового епископа. Шумлянский был в то время еще и администратором киевской митрополии, а с февраля 1684 г., после смерти киево-печерского архимандрита Иннокентия Гизеля, король Ян III назначил его и новым архимандритом, что отдавало ему под управление располагавшиеся на польской территории владения Киево-Печерского монастыря[233]. Добиваясь передачи себе в управление Луцкой епархии, Шумлянский убеждал Щуку, что в противном случае родственники бежавшего епископа «бесцеремонно» заберут оставшиеся ценности «тамошней кафедры». Заявляя, что сам он ни в коем случае не претендует на Луцкое епископство, хотя оно и богаче львовского, Иосиф просил королевского секретаря ходатайствовать за него у коронного подканцлера Яна Гнинского, которому готов был заплатить за поддержку 100 червонных злотых, обещая «отблагодарить» и самого Щуку[234]. В ноябре 1684 г. Ян Собеский утвердил Иосифа Шумлянского администратором Луцкой епархии[235]. Однако после этого, вопреки своим прежним намерениям, Львовский епископ стал строить планы получения луцкой кафедры для себя самого, рассчитывая передать Львовскую епархию своему брату Афанасию. Против этого выступил папский нунций, требовавший, чтобы луцким епископом был назначен «явный», а не «тайный» униат. Лавируя в поисках компромисса, Иосиф и Афанасий принесли нунцию тайную присягу в верности католической церкви, а последний еще и принял католическое исповедание. Оба обещали через некоторое время публично объявить о своем переходе в унию[236]. В стараниях сохранить контроль и над обеими епархиями львовский епископ заручился поддержкой и коронного ловчего Атаназия Мёнчиньского, луцкого старосты, близкого боевого друга Яна Собеского[237], а возможно и самого Шумлянского, который перед тем как стать епископом служил товарищем панцерной роты.

Но вскоре по каким-то неизвестным причинам епископ Иосиф отказался от своих планов перейти на луцкую кафедру. Возможно, его не устраивали требования нунция и королевского двора открыто объявить о своем переходе в унию. Косвенно об этом свидетельствует протест львовского владыки против королевского универсала о выборах луцкого епископа, который наравне с православными позволял участвовать в них униатам («Ritus Romanus in simul cum Ritus Graeco jako w uniwersale JKMci dołożone, żeby obierać miał Ep[isko] pa»[238]). Иосиф за являл, что это противоречит как праву, так и практике, считая, что «наша Русь» никогда на это не согласится. Одновременно львовский епископ пытался добиться через С.А. Щуку назначения луцким владыкой уже упоминавшегося Варлаама Шептицкого. «Nie tylko ja, ale i wszystek świat przyznać to musi Wmm Panu, że możesz u Majestatu JKMsci Pana mmłwe[go] wielomożną swoją kogo raczysz zechcesz dźwignąć protectią»[239], – угодливо писал он Щуке[240]. Хлопоты Иосифа Шумлянского привели к желаемому результату – в мае 1687 г. луцким епископом стал его брат Афанасий[241].

По поводу передачи Луцкой епархии в управление Иосифу пропойский староста Василий Красенский в августе 1685 г. писал Гедеону Четвертинскому, что она отдана «не волку, но змию в руце». Кроме того, Красенский сообщал, что после отъезда Гедеона в Россию Речь Посполитая якобы «в великом была страхе», опасаясь, что епископ будет просить русских царей вступиться за православных в Польше и Литве. Однако когда «отмщения» не последовало, поляки «почали наругатца над всяким народом нашим и всех называют и почитают за изменников, а наипаче все мне». В конце письма пропойский староста просил Гедеона «иметь радение о всем православии» в Речи Посполитой. «Не о себе молю, но о всем народе», – заканчивал он свое послание[242]. В доказательство усиления гонений на православных Литвы Красенский пересылал адресованное ему письмо Яна Собеского с требованием не препятствовать деятельности Киприана Жоховского и некоего бобруйского протопопа по приведению к «святому соединению» (т. е. к унии) желающих того священников пропойской протопопии[243]. А в письме к украинскому гетману И. Самойловичу В. Красенский и вовсе советовал русским царям «отыскать свое древнее, как Лвов и Ярославль, Покутье и иные, а те належали исконно к Киеву, к московскому государству, которые все дожидаются с верным подданством». Греки, рассуждал он, в свое время начали войну с Троей из-за одной царицы Елены, «а мы за толико великую обиду Божию и подумати не хощем, боюся крепко, дабы за то Господь Бог нас не наказал […] и то можно разсудить, что во время покою пропало от Стенки Разина болши, неже в войну». Красенский опасался, что польский король Ян III и император Леопольд I, заключившие между собой союз, «желают под покровом истинной милости, чтоб церквей Божиих и веры православной и слуху не было»[244]. Пропойские жители, духовные и светские, в своей челобитной гетману называли Василия Красенского единственным защитником православия в Пропойске от «волков, не щадящих стадо Христово» и сетовали, что не имеют «пастыря овцам стада Христова»[245].

В 1680-е гг., когда униатскую митрополичью кафедру занимал Киприан Жоховский, горячий сторонник унии, активно использовавший в борьбе с православием самые различные методы, в том числе и насильственные[246], православным Великого княжества Литовского приходилось нелегко, в особенности жителям Полоцка и Витебска, где отношения между православием и унией и ранее были достаточно напряженными. Еще во время сейма 1635 г. Владислав IV издал универсал (привилей), запрещавший православным иметь церкви в этих городах. Запрет был установлен в наказание за убийство в 1623 г. горожанами Витебска униатского полоцкого архиепископа Иосафата Кунцевича[247]. Однако еще в 1633 г. в ответ на просьбы православной шляхты король разрешил построить в Полоцке православную церковь Богоявления и при ней монастырь, утвердив «фундушовую запись» браславского земского судьи Севастьяна Мирского, жаловавшего этому монастырю землю в Полоцке. Еще в более трудном положении находились витебские мещане, долгое время вынужденные отправлять богослужения за городом, в специально построенных «шалашах». На помощь им пришел Л.С. Огинский, основавший недалеко от Витебска Марков монастырь[248]. Под влиянием побед повстанцев Б. Хмельницкого в 1650 г. был издан новый королевский привилей, позволявший православным иметь два храма в Витебске и один в Полоцке, но в жизнь он воплощен не был[249]. На сейме 1676 г. по просьбе униатского митрополита Киприана король подтвердил все права униатов и в том числе запрет православным иметь церкви в двух упомянутых городах[250]. Таким образом, к 80-м гг. XVII в. Марков и Богоявленский монастыри были единственными оплотами православия в Полоцке и Витебске. Это вызывало недовольство униатских владык, не оставлявших попытки закрыть их.

Конфликт между униатским митрополитом и полоцким архиепископом Киприаном Жоховским, с одной стороны, и полоцким Богоявленским монастырем – с другой, зашел так далеко, что в него вынужден был вмешаться польский король Ян Собеский, принявший сторону православных монахов. В мае 1681 г. он потребовал от Киприана и полоцких иезуитов под угрозой крупного денежного штрафа прекратить гонения на православных, не чинить препятствия публичному отправлению ими обрядов, не угрожать захватом монастыря[251].

Однако Киприан не прекратил борьбы с Богоявленским монастырем. В феврале 1682 г. он подал на православных монахов и мещан жалобу в полоцкий магистрат, обвиняя их в намерении построить новую церковь в своем монастыре. Митрополит ссылался на известный «диплом» короля Владислава от 1635 г. По сведениям Киприана, богоявленские монахи скупали в Полоцке и окрестностях земельные участки, «aby wkorzenili się tym gruntowniej»[252], заготовляли и сплавляли лес для строительства нового храма. Митрополит свидетельствовал, что полоцкие прихожане угрожали ему смертью, и требовал не допустить постройки «дизунитской» церкви. Он обвинял православных в покушении на свою жизнь, заявляя, что они устраивают на него засады с оружием возле своего монастыря, а также в том, что они в декабре 1681 г. якобы умышленно подожгли «порох и фейерверк», приготовленные для празднования непорочного зачатия Девы Марии, чем нанесли травмы людям, готовившим фейерверк, и едва не спалили стоявший рядом дом. По решению полоцкого земского суда лес, приготовленный богоявленскими монахами для строительства церкви, был арестован[253].