Луи Арагон - Страстная неделя

• Название: Страстная неделя
• Автор: Луи Арагон
• Издательство: Художественная Литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1976

Роман "Страстная неделя" появился на стендах книжных магазинов в 1958 году, когда Луи Арагону исполнился 61 год.

В романе всего одна мартовская неделя 1815 года, но по существу в нем полтора столетия; читателю рассказано о последующих судьбах всех исторических персонажей — Фредерика Дежоржа, участника восстания 1830 года, генерала Фавье, сражавшегося за освобождение Греции вместе с лордом Байроном, маршала Бертье, трагически метавшегося между враждующими лагерями до последнего своего часа — часа самоубийства.

Сквозь "Страстную неделю" просвечивают и эпизоды истории XX века — финал первой мировой войны и знакомство юного Арагона с шахтерами Саарбрюкена, забастовки шоферов такси эпохи Народного фронта, горестное отступление французских армий перед лавиной фашистского вермахта.

Перевод с французского Н. Жарковой, Н. Касаткиной, Н. Немчиновой, И. Татариновой.

Вступительная статья Т. Балашовой.

Примечания С. Шкунаева.

Иллюстрации М. Майофиса.

---

Тем временем все солдаты гарнизона уже прикололи трехцветные кокарды; на улицах плясали при свете факелов, хотя ветер колебал, а временами и совсем задувал их пламя. Все кабачки были открыты, несмотря на приказ. В погребке под вывеской «Четыре молота», что на Театральной площади, не успевали подавать пышки из гречишной муки, а пиво пили целыми пинтами.

На Главной площади, перед штабом Мортье, уже жгли фейерверк… Шум взрывов привлек внимание маршала, он подошел к окну; поняв, в чем дело, он улыбнулся и пробормотал:

— И подумать только, что сегодня утром эти же люди кричали: «Да здравствует король!»

* * *

Ветер, дувший в великий четверг, прогнал дождь из Лилля в Бетюн, но в Сен-Поле и далеко вокруг ливень не прекращался. Черные мушкетеры Лагранжа стояли в Сен-Поле, куда к вечеру в полном беспорядке пришли гвардейские роты герцога Граммона и князя Ваграмского, а также Ноайля вместе с Швейцарской сотней и артиллерией. Гренадеры Ларошжаклена, мушкетеры Лористона, королевские жандармы дошли до Бетюна. Принцы ночевали в Сен-Поле, под охраной легкой кавалерии господина де Дама и роты герцога Рагузского с Мармоном во главе — единственной части, сохранившей походный порядок. Шотландская рота господина де Круа, славная отборная рота, а также рота герцога Люксембургского, должно быть, затерялись в пути — они застряли в лучшем случае где-то около Эдена.

В действительности королевская гвардия растянулась в этот вечер от Бетюна до самого Эдена и дальше. Под проливным дождем месили солдаты желтую грязь на дорогах, где в рытвинах и колеях застревали экипажи всех видов, останавливая движение войсковых частей. За исключением роты герцога Рагузского, все гвардейские части донельзя перемешались, — что называется, кошка и та не могла бы разобрать, которые котята ее. Солдаты кое-как продвигались вперед, останавливались без команды, где кому вздумается. Усталость, хмурое небо, несчастные случаи, заторы сделали свое дело: три тысячи солдат уже не составляли армию — они превратились в беспорядочно бредущую толпу. Около двух тысяч больных, попортивших ноги, дезертиров отстали в пути. Случайно отбившиеся разыскивали свои части, затем, сморенные усталостью, засыпали в сараях, в деревнях, под брошенным экипажем. Пешие в этот вечер не добрались до Сен-Поля. Им всюду мерещатся солдаты Эксельманса. Пусть никто их не видел, но после Абвиля, после того как отряд гренадеров натолкнулся на императорских егерей, все чувствуют, что они где-то тут, где-то близко. Верно, они идут следом, но возможно, это просто отставшие части королевской гвардии. Экипажи, отдельные отряды кавалеристов сворачивают, гонимые страхом, на боковые дороги, думая, что там легче укрыться от наполеоновских солдат, и лишь напрасно удлиняют свой путь. Оси ломаются так, что только держись. Проселочную дорогу, куда вы свернули, считая, что там свободнее, вдруг преграждают повозки, в которые набились и молодые и старые; они еле тащатся, насколько позволяют силы случайно раздобытой клячи. Кормятся кто как может, отставшие с трудом достают хлеб, а те, кому удается разжиться куском сыра и кружкой густого тяжелого пива, почитают себя счастливцами. Деревни встречают недружелюбно. К тому же в этих краях деревни попадаются редко и на большом расстоянии одна от другой. Намокшие поля, бесконечная дорога, голые деревья, дождливое небо, — вот в какой обстановке совершается то, что для всех уже стало бессмысленным бегством. Солдаты, которые не думают о сражении, уже не солдаты, а беглецы. Волонтеры остановились в Сен-Поле, так и не достав лошадей, чтобы сменить несчастных замученных кляч, которые не везли, а едва тащили фургон. Жители Сен-Поля еще говорили о чести, оказанной им его величеством королем, в карету которого впрягли свежих лошадей у ворот их города; простодушие горожан было безгранично; никому из них и в голову не приходило, что король может покинуть французскую землю. Как в представлении этих людей с птичьими мозгами должна была сложиться судьба Людовика XVIII и принцев и вообще как представляли они себе завершение беспорядочного бегства, свидетелями которого были? Правду сказать, никак. Монархи и генералы повелевают армиями, во главе которых проходят по нашей равнине, иногда с боем, иногда просто походным маршем, затем по прошествии некоторого времени узнаешь о победе или о поражении, иностранные армии, в свою очередь, тоже идут по дорогам, останавливаются на постой в городах… разве нас спрашивают? И зачем все это?

Но в Сен-Поле зажиточные горожане помнили о страшных днях террора, о Жозефе Лебоне — и в короле они видели защитника; допустить мысль, что король бежит, значило задуматься о собственной судьбе. Они дрожали и старались не думать. Впрочем, к югу от Лилля никто не знал, что Людовик XVIII после полудня уже переехал границу в Менене. Не знали ни в Бетюне, ни в Сен-Поле. Не знали и того, что нервы графа Артуа больше не выдерживали.

Теодор добрался туда, в Бетюн, полумертвым от усталости. Почти в темноте. Мушкетеры оставили позади болотистую местность, миновали предместье Сен-При с большим монастырем. Город, выросший перед ними, был сдавлен со всех сторон, зажат укреплениями с треугольными люнетами, воротами и контргардами, которым, хотя это были типичные вобановские сооружения, придавал средневековый облик полуразрушенный высокий замок; сам город чем-то напоминал причудливого ежа. Та часть, где жили шесть тысяч человек, казалась очень тесной, над ней возвышались дозорная башня и церковь св. Вааста. Трудно было разобраться в сложной системе опоясывавших часть города каналов с двумя мостами, по которым мушкетеры въехали в Бетюн. И вдруг они почувствовали себя в плену у домов. Слабое освещение редких фонарей, в которых горело ламповое масло, плохо мощенные улицы, с обеих сторон лавчонки, в этот час уже закрытые; нельзя сказать, чтобы город встретил их приветливо, хотя в окнах и хлопали на ветру мокрые белые флаги. С улицы видны были дворики, где стояли вонючие лужи, а на протянутых в окнах веревках сушилось белье. Привлеченные появлением кавалерии, из домов выходили наиболее бедные жители с оборванными полуголыми ребятишками. Они хранили молчание, и только на углу улиц Виноградных лоз и Большеголовых из окон раздались первые крики: «Да здравствует король!»

— Как вы думаете, к литургии мы опоздали? — спросил Монкор.

Теодор пожал плечами. Его интересовало не богослужение, а хорошая постель. Где их расквартируют? Здесь тоже им было предоставлено устраиваться кто как может. На Главной площади, перед башней, торчавшей над домами, кавалеристы спешились. Сейчас здесь было больше места, чем в ту ночь, когда в городе останавливался король, потому что ярмарка кончилась и все разъехались. По слухам, около города видели императорские войска; во всяком случае, граф де Мольд, комендант города, тот самый, что был недоволен действительно сухим приемом, который оказал ему прошлым утром его старый друг господин де Блакас, распорядился запереть ворота; королевским жандармам и гренадерам, несмотря на усталость, пришлось выделить пикеты, которые ходили дозором вдоль крепостных стен и стояли на карауле в контргардах. Теодор был рад, что избежал наряда. Ведя в поводу Трика, он отправился на поиски дома, где была бы конюшня или сарай, и вдруг остановился в удивлении.

Перед ним, опираясь на трость, стоял человек с явно военной выправкой, хоть и в штатском, он держал за руку мальчика лет десяти, по всей вероятности напроказившего, и выговаривал ему. Теодор не сомневался, что узнал по голосу: это был тот седоусый майор в длинном сюртуке, который тогда ночью, в Пуа, требовал, чтобы вооружили народ, тот, чей сын пошел волонтером… Жерико поддался безрассудному порыву: а вдруг у этого отставного военного, подумал он, найдется, куда поставить коня, но нет, скорее он почувствовал, что в его жизни настала минута, когда ему необходимо поговорить именно с таким человеком, как тот, что стоял перед ним.

— Господин майор, — сказал он. И тотчас же понял, что путь к отступлению отрезан. Ну что ж, придется броситься очертя голову в бой!

Человек остановился и обернулся. По-видимому, форма мушкетера произвела на него то же впечатление, что и на Каролину Лаллеман, — он дернул мальчика за руку и пошел прочь, бормоча что-то себе под нос и хмуря брови, но тут Теодор сказал как раз то, что должно было остановить седоусого человека.

— Господин майор, мне надо поговорить с вами… Не смотрите на мой мундир… Мне нужно поговорить с вами, чтобы знать, что делать…

Майор снова остановился, он поколебался и посмотрел на мушкетера.

— Поговорить со мной? — переспросил он. — Но почему именно со мной, молодой человек? Я вас не знаю.

— Зато я вас знаю, — сказал Жерико, — и не поверю, чтобы бывший друг Лазара Гоша отказался в такой вечер, как сегодня, помочь мне своим советом…