Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков

• Название: Арабская поэзия средних веков
• Автор: Аль-Мухальхиль
• Издательство: Художественная Литература
• Жанр: Древневосточная литература
• Год: 1975

Арабская поэзия средних веков еще мало известна широкому русскому читателю. В его представлении она неизменно ассоциируется с чем-то застывшим, окаменелым — каноничность композиции и образных средств, тематический и жанровый традиционализм, стереотипность… Представление это, однако, справедливо только наполовину. Арабская поэзия средних веков дала миру многих замечательных мастеров, превосходных художников, глубоких и оригинальных мыслителей. Без творчества живших в разные века и в далеких друг от друга краях Абу Нуваса и аль-Мутанабби, Абу-ль-Ала аль-Маарри и Ибн Кузмана история мировой литературы была бы бедней, потеряла бы много ни с чем не сравнимых красок. Она бы была бедней еще и потому, что лишила бы все последующие поколения поэтов своего глубокого и плодотворного влияния. А влияние это прослеживается не только в творчестве арабоязычных или — шире — восточных поэтов; оно ярко сказалось в поэзии европейских народов. В средневековой арабской поэзии история изображалась нередко как цепь жестко связанных звеньев. Воспользовавшись этим традиционным поэтическим образом, можно сказать, что сама арабская поэзия средних веков — необходимое звено в исторической цепи всей человеческой культуры. Золотое звено.

Вступительная статья Камиля Яшена.

Составление, послесловие и примечания И. Фильштинского.

Подстрочные переводы для настоящего тома выполнены Б. Я. Шидфар и И. М. Фильштинским, а также А. Б. Куделиным (стихи Ибн Зайдуна и Ибн Хамдиса) и М. С. Киктевым (стихи аль-Мутанабби).

---

Тааббата Шарран

Перевод Н. Стефановича

{7}

"Не выстоишь, падешь, преград не поборов…»

Не выстоишь, падешь, преград не поборов,
Когда не станешь сам хитрей своих врагов.

Но если ты готов к опасностям заране,—
Ты сможешь победить любое испытанье.

Пусть злобные враги бесчисленны, и все ж
Ты выход и тогда спасительный найдешь.

Я загнан был, как зверь, попавшийся в капкан,
Но я сказал врагам из племени лихьян:

«Вы черной гибели желаете взамен,
Как милость, предложить позорный, вечный плен?»

Мех с медом разорвав, чтоб от врагов спастись,
Я соскользнул легко с горы отвесной вниз.

Был смелый мой побег стремителен, внезапен,
Я даже избежал ушибов и царапин.

Ушел от смерти я, от самых страшных бед,—
И в изумленье смерть глядела мне вослед.

Так часто от врагов спасаюсь, невредим,
Их в ярость приводя бесстрашием своим.

«Кто расскажет людям в назиданье…»

Кто расскажет людям в назиданье,
С кем я встретился в Раха Битане?

С той, что злобным демоном была,
Что, как меч, пронзала, как стрела.

Я сказал: «Скитанья и тревоги —
Наш удел. Уйди с моей дороги».

И пришлось ей в сумраке ночном
Повстречаться с йеменским мечом.

Этот меч отточен был недаром,—
Он ее одним сразил ударом.

Вскрикнула она в последний раз.
Я сказал: «Лежи, не шевелясь!»

До зари прождал я, до рассвета,
Чтобы разглядеть созданье это.

Дикий образ предо мной возник:
Высунут раздвоенный язык,

Ноги верблюжонка, взор незрячий,
Тело пса и голова кошачья…

«Друга и брата любимого я воспою…»

Друга и брата любимого я воспою —
Шамсу ибн Малику{8} песнь посвящаю мою.

Гордость моя: с ним всегда совещаются люди,
Гордость его, что я лихо держусь на верблюде…

К трудностям он и к лишеньям привык постоянным,
Вечно скитаясь по дальним, неведомым странам.

В мертвых пустынях, где только песок и гранит,
Грозным опасностям сам же навстречу спешит.

Он обгоняет гонцов урагана в дороге —
Вихря быстрее летит его конь быстроногий.

Если порой ему веки смежает дремота —
Сердце не спит, словно ждет постоянно чего-то.

Цели отчетливы, глаз безошибочно точен.
Крепкий, старинный клинок не напрасно отточен:

Меч обнажит — и враги уцелеют едва ли.
Смерть усмехается, зубы от радости скаля…

Вечно один, оставаться не любит на месте —
Бродит по миру, ведомый сверканьем созвездий.

«Сулейма всем твердит насмешливо о том…»

Сулейма всем твердит насмешливо о том,
Что Сабит одряхлел, стал ветхим стариком.

Иль видела она, что обессилен Сабит,
Что прячется, как трус, когда враги кругом?

Быть может, видела, что он дрожит от страха,
Когда с воинственным сражается врагом?

Но нет — без всадников обратно скачут кони,
В пыли валяются сидевшие верхом!..

Люблю, как женщина в накидку меховую,
Во тьму закутаться в безлюдии ночном,

Пока не изорвет заря одежды ночи,
Пока повсюду мрак и все объято сном.

И забываюсь я в моем уединенье,
Обласкан и согрет пылающим костром.

И только пробудясь, вдруг вижу, потрясенный,
Что с черным демоном я ночь провел вдвоем…

«Не пара он тебе, — ей вся родня внушала…»

«Не пара он тебе, — ей вся родня внушала,—
Ведь завтра же его сразит удар кинжала».

И нам не довелось соединить сердца —
Ей страшно было стать вдовою храбреца,

Решила, что любви и счастья недостоин
К врагам безжалостный, лихой и смелый воин,

Кто племенем любим, кто обнажает меч —
И головы врагов летят на землю с плеч,

Кто жадности лишен ненужной и недоброй,
Чья кожа смуглая обтягивает ребра.

Ночует иногда он в логове зверей,
Чтоб утром сделать их добычею своей.

От меткости его не убежать газели.
Его и хитростью враги не одолели.

Кто будет доверять врагам коварным, тот
В бою решающем, поверженный, падет.

И звери, чувствуя, как он неустрашим,
Всегда гордились бы товарищем таким.

Становится еще смелее и упрямей,
Когда один в степи он окружен врагами.

Но смерть не обмануть, — когда-нибудь и я
Сверканье вечного увижу острия…

«Пусть он пал в долине горной Сала…»

Пусть он пал в долине горной Сала,—
Кровь героя даром не пропала.

Пусть ушел, расстался вдруг со всеми,
Но на мне его осталось бремя.

И сестры его любимый сын
Это бремя понесет один.

Я поник, застыл, оцепенев,
Но не страх во мне, а грозный гнев.

Злая весть затмила, прервала
Все иные мысли и дела.

Лишь его воинственная сила
Нас от бед спасала и хранила.

В стужу согревал, как солнце, нас,
В летний зной прохладой становясь.

Всем владея, тонок был и строен —
Щедрый человек и храбрый воин.

Лишь его спокойное бесстрашье
Защищало все кочевья наши.

Был как дождь для нивы, но, как лев
На врагов бросался, озверев.

Он любил наряд из пышной ткани.
Барсом грозным был на поле брани.

Горек одному, он для другого
Становился сладостью медовой.

Воевал и странствовал вдвоем
Только с крепким йеменским мечом.

Многие из нас ушли в ту ночь —
Тем, кто не вернулся, не помочь…

Прошлым стали, тенью незабвенной,
Словно отблеск молнии мгновенной.

Каждый был из павших отомщен:
Не щадили вражьих мы племен.

Недруги лежали в забытьи,—
Никому не удалось уйти.

Их сломило крепкое оружье.
На колени стали по-верблюжьи,—

Долго им не встать теперь с колен,
Ждет их казнь или позорный плен.

Дышат злом, разбоем не пресытясь,
Но сломит врагов отважный витязь.

Сколько раз копья стальное жало
Жажду мщенья кровью утоляло.

Прежде запрещалось пить вино,
Но теперь мы выпьем — все равно…

Напои же нас вином, Савад,
Чаши полные нас подбодрят.

Пусть хохочут жадные гиены,
Пусть терзают волки прах презренный,

Коршун старый, всякий хищный зверь —
Пусть они насытятся теперь.

«Погиб мой бедный сын…»

Погиб мой бедный сын, но как, в какой стране?
О, если б рассказать могли об этом мне!

Сумел ли враг сплести коварных козней сеть
Или недуга сын не смог преодолеть?

Смерть всюду стережет того, кто тверд и смел,
А он, чего желал, всем овладеть сумел.

Он в жизни так легко преграды превозмог…
Но все кончается, когда наступит срок.

Чем горе утолю? Могильный страшен гнет —
Ответа никогда оттуда не придет.

Покинуть не дано ему загробный плен…
О смерть, верни его — меня возьми взамен.

Имруулькайс