Эм Вельк - Рассказы (сборник)

• Название: Рассказы (сборник)
• Автор: Эм Вельк
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1984

В сборник видного немецкого писатели Эма Велька (1884–1066) вошли рассказы, которые охватывают более чем шестидесятилетний путь писателя. Рассказы написаны живо, интересно, с большим юмором и иронией.

---

— Не хотят, а уже выгнали, — ответил я.

Он встал.

— Прежде чем то же самое произойдет с вами и в этом доме, позвольте вам сказать: вас не возьмет ни одна штеттинская газета.

Я положил на стол выкуренную до половины сигару и ответил:

— Тогда я сам стану моряком. Я давно уже собирался уйти в море. Это даст мне наилучшую возможность выяснить, кто прав на самом деле: жирные эксплуататоры или выжатые как лимон бедные пролетарии!

Конец фразы засел у меня в памяти после вчерашнего выступления. Я вышел с гордо поднятой головой, в твердом убеждении, что готов к борьбе за лучший общественный строй.

Через три недели забастовка кончилась победой предпринимателей, а поскольку для перевозки скопившихся в порту грузов понадобились не только исправные суда, но и поставленные на ремонт в док, я, не имевший никакой квалификации, без труда нашел место и мог сделать несколько рейсов в Скандинавию… Кроме того, меня соблазняла мысль попасть на судно из рибелевского пароходства; вот каким путем я оказался на «Торе», который с грузом машин шел в Гельсингфорс, где мы должны были принять на борт лес и бумагу.

Правильно ли я поступил? Не для того ли я уже несколько раз сидел в чужой стране без жалованья и голодал, чтобы сносить теперь вдобавок издевательства какого-то грязнули и делаться всеобщим посмешищем? Я уже видел злорадную улыбку на губах коммерции советника. Нет и нет, я не позволю человеку, грязному не только снаружи, но и внутри, отвлечь меня от моей цели.

И вот на следующий вечер, когда Хайни Грязнуля поддал мне своей табуреткой под коленки, так что у меня вылетел из рук котелок с кофе, а сам я рухнул на пол, вызвав общий смех, я наконец собрался с духом, развернулся и ударил его кулаком в лицо. Его ошеломила не столько сила удара, сколько сознание того, что какой-то новичок посмел открыто с ним схватиться. Но так как товарищи начали теперь громко смеяться над ним, он быстро опомнился, уверенный в победе, откинул голову назад и ринулся на меня со сжатыми кулаками. Примерно этого я и ожидал, и поскольку спортивная подготовка в борьбе и боксе помогала мне справиться и с более сильными противниками, я без особого труда сбил его с ног аперкотом в подбородок, вложив в этот удар всю силу своего гнева за то, что он осквернил мои чистые побуждения. Он упал. А остальные повскакали с мест, чтобы поздравить меня.

Когда в остекленевшем взгляде Грязнули снова блеснула искра сознания и товарищи втолковали ему, что вот, мол, и его наконец проучил новичок, — так переменчива благосклонность толпы, — мне стало его жалко, я протянул ему руку и предложил все забыть и помириться. В ответ он злобно ощерился и пробурчал:

— Дай срок, я тебе тоже подам руку, только по-другому.

Я счел это признанием капитуляции.

Два дня спустя мы прибыли в Гельсингфорс. Когда сдали груз, я сошел на берег, чтобы посмотреть город. Но тут же спохватился, что остальные, возможно, вообразят, будто я намерен отколоться от них, и поспешил обратно к гавани, где встретил кое-кого их своих. Грязнули с ними не было. Ближе к полуночи, когда ребята сказали, что пойдут сейчас в один веселый дом, и позвали меня с собой, я уклончиво ответил, что хочу вернуться на корабль.

Я задумчиво шел вдоль кромки воды, как вдруг кто-то набросился на меня сзади и рванул к земле. Это оказался мой враг, который пытался стиснуть своими грязными пальцами мою шею. Но это ему не удалось, потому что я несколько раз ткнул ему в лицо растопыренными пальцами, и тогда он обхватил меня поперек туловища и поднял, чтобы бросить в воду. Было темно, а парапет очень высокий, и я понял, что на сей раз мне придется бороться за свою жизнь. Без сомнения, он превосходил меня силой, но я был более ловким и, кроме того, владел приемами борьбы. Применив захват сзади, я высвободился, сгреб его в охапку и швырнул на землю с расчетом, чтобы он упал на мостовую. Я вовсе не собирался бросать его в воду и очень испугался, услышав вопль, удар, всплеск и крики о помощи.

Я помчался к лестнице, там покачивалась на волнах лодка, в которой сидел человек, поджидая кого-то. Возможно, он доставил на берег офицера. Мы налегли на весла, до того места было метров сто, не больше. В воде мы никого не увидели, но там, где, по моим предположениям, должна была произойти вся эта история, оказалась лодка, а в ней лежал Хайни Грязнуля без сознания. Он упал на лодку, потом соскользнул в воду, но сумел влезть обратно в лодку. Подоспели еще две лодки, в одной из них сидели полицейские. Мы рассказали, что какой-то пьяный свалился в воду. Судя по всему, он ничего не сломал, только ударился головой.

Когда человек, поджидавший в лодке, отгреб вместе со мной обратно, к лестнице, он напрямки мне сказал, что это я бросил пьяного в воду. Он говорил по-немецки с северным акцентом. Когда я ему признался и объяснил, как и почему все случилось, он сказал, что мои оправдания мне не помогут, для полиции это все равно попытка убийства, и он-де не хотел бы сейчас оказаться на моем месте.

— Но ведь с ним ничего не случилось! — вскричал я. Мой собеседник рассмеялся.

— Уж он позаботится, чтобы случилось.

— А что делать? Я ведь ни в чем не виноват.

— Не причитай, как баба. Если ты вернешься на судно, тебя заберут, самое позднее — завтра утром. Как только этот парень все расскажет, будь то в полицейском участке или в больнице. Тебе здешние тюрьмы знакомы? Лично мне — да.

— Как же быть? — застонал я. — На борту остались мои вещи.

— Есть о чем горевать. — Он сделал вид, будто усиленно размышляет. — Бумаги у тебя при себе? — Я кивнул. — Тогда сиди со мной в лодке, пока не придет старик. — Он помолчал. — А впрочем, можешь и один посидеть. Я схожу за ним.

Он вернулся с человеком весьма пристойного вида, и я поехал вместе с ними к небольшому пароходику, который даже в ночной темноте казался крайне запущенным и грязным. Кубрик был под стать пароходику и матросы — тоже.

— Ну, нашли? — спросили они в один голос, кто по-датски, кто по-немецки, и, судя по всему, очень обрадовались утвердительному ответу. Один из матросов принес мне водки и указал свободную койку.

— Ложись давай, а завтра утром мы, бог даст, отвалим!

Таким манером я угодил на самый забавный из когда-либо встречавшихся мне кораблей, на голландский пароход «Кнут», построенный, возможно, еще в царствование Кнута Святого, первого из датских святых, канонизированного лишь за то, что подданные пристукнули его прямо в церкви. А может, наш корабль был назван в честь другого Кнута, того, который году примерно в 1200-м покорил мою родину и насильственно обратил вендов в христианство. А может, чем черт не шутит, он был обязан своим именем Кнуту Великому, прародителю всех датских Кнутов, покорившему Англию и создавшему великое нордическое государство, незамедлительно распавшееся после смерти своего создателя, хотя тот оставил сына-престолонаследника, которого и вовсе звали Хартакнутом. Короче, какого бы Кнута здесь ни подразумевали, священное для датчан имя прикрывало теперь темные тайны жалкого суденышка, о котором мне даже и после нескольких рейсов не удалось выяснить, что оно возит, не контрабанду ли, спирт и кофе на обмен, либо — того хуже — не смертник ли он, застрахованный на крупную сумму, чтобы при первой же возможности пойти ко дну.

Яростный гнев против такой участи, завершившей до срока погубленную жизнь, уступил место тупому равнодушию; угрозы капитана перед каждой стоянкой выдать меня полиции «за историю в Гельсингфорсе» при первой же попытке бегства приглушили во мне все, чем я жил до того, как податься в матросы. Пока однажды ночью, когда я стоял на вахте, над морем не прозвучали строки стихов. Они накатили на меня, сопровождаемые печальной, никогда мною не слышанной мелодией, плавно раскачивающейся в ритме морских волн. Быть может, это просто большая птица распростерла крылья в ночной темноте. Я твердо знал, что никто это стихотворение не пропел и никто не произнес вслух, и, однако же, я слышал его так отчетливо, что невольно начал вторить, хотя и вполголоса. С этим стихотворением в мою непроглядную тьму проник свет издалека, приведя за собой Орплид, но на сей раз не как боевую веру в новое утро человечества, а скорей как вечернюю зарю, ласковую и усталую, зарю воспоминания о пылких юношеских надеждах на роль миссионера, обращающего всех в свою веру.

Зато миссионер оказался теперь у меня за спиной, привлеченный стихами об Орплиде. Он входил в команду «Кнута», как и я, только для него это был первый рейс на нашем плавучем гробу и совершал он его по доброй воле. На вид ему было лет сорок, он спокойно выполнял свои обязанности, мне же бросилось в глаза, что в отличие от других новичков он если и стремился к близкому знакомству с коллегами, то лишь изредка и по возможности наедине. И значит, настал мой черед.

Он подошел поближе и, когда я перестал мычать себе под нос, извинился. Подумать только — моряк, и просит извинить его! По его словам, ему бросилось в глаза, что днем, на людях, я молчалив и серьезен и только оставшись один, среди ночи, вполголоса читаю стихи. Кстати, как оно звучит точно? «Ну погоди же», — подумал я и прочитал это стихотворение вслух. «Да, да, — радостно воскликнул он, — это Мёрике, но мотив другой».