Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 2

• Название: Новые идеи в философии. Сборник номер 2
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4458-3855-5

Серия «Новые идеи в философии» под редакцией Н.О. Лосского и Э.Л. Радлова впервые вышла в Санкт-Петербурге в издательстве «Образование» ровно сто лет назад – в 1912—1914 гг. За три неполных года свет увидело семнадцать сборников. Среди авторов статей такие известные русские и иностранные ученые как А. Бергсон, Ф. Брентано, В. Вундт, Э. Гартман, У. Джемс, В. Дильтей и др. До настоящего времени сборники являются большой библиографической редкостью и представляют собой огромную познавательную и историческую ценность прежде всего в силу своего содержания. К тому же за сто прошедших лет ни по отдельности, ни, тем более, вместе сборники не публиковались повторно.

---

Если резюмировать в грубых чертах эту интуицию, то она сводилась к вере в простоту и симметрию естественных явлений, понимая эти термины: «простота» и «симметрия» в абсолютном смысле. Свойственные духу требования ясности и отчетливости сами по себе объективировались, и реальность – не отдавая себе отчета в том – стали понимать, как кристаллизацию логических понятий. Этим объясняется глубокое согласие между механизмом и рационализмом в XVII, XVIII и в течение всей первой половины XIX века. Курно – хотя он и испытал влияние Канта и философской критики XVIII века, хотя он и почувствовал глубоко всю сложность реальности – является еще представителем этой концепции, как бы сливающей в одно нераздельное целое рациональную интуицию и экспериментальную интуицию. «Рациональный порядок зависит от вещей, рассматриваемых сами в себе… Идеи разума и сущность вещей могли бы пребывать в интеллекте, который имел бы отличное (от нашего) психологическое сложение».

По существу в научной практике остались значительные следы того умонастроения, которое породило философию понятия, а затем – правда, в виде сильной реакции против последней – картезианский догматизм. Идея, как эмпирическое представление, это восприятие объекта. Понятность – это своего рода опыт. Между чувственным опытом и опытом интеллектуальным есть непрерывность, тождество.

4. От этой-то концепции и отказался – по-видимому, навсегда – современный дух физики.

Это не значит, что она – как весьма часто утверждали – окончательно разрывает с рационализмом. Все физики, даже и энергетисты – концепции которых можно было бы легче всего истолковать в иррациональном смысле – признают, что физическая теория должна, прежде всего, быть верной формальным принципам мышления и особенно принципу противоречия. Всегда можно рационально объяснить опыт: таков постулат теории познания этой физики. Для нее опыт прежде всего понятие. Наука продолжает желать удовлетворения нашего разума. Но разум потерял свой прежний реалистический и объективный смысл. Разум уже более не мера вещей, не интуиция реальности (как определял его еще Курно). Он более не независим от психологического сложения. Ничто не побуждает придавать ему абсолютного значения.

Разум – это орудие познания, созданное, вероятно, и во всяком случае выкованное и усовершенствованное эволюцией, – эволюцией, т. е. подбором и приспособлением, потребностями действия, понимания, взаимного сообщения. Рациональные принципы необходимы и для связного синтеза Дюгема, и для экономии мышления энергетики, и для формулы об удобстве Пуанкаре, и для учения об адекватности опыту современных механистов.

И концепция эта является прямым наследием философской критики познания, нападок Юма и эмпиристов против интеллектуальной интуиции. Эта критика изменила глубоко дух современной физики.

5. Современная физика уже не думает, будто она в состоянии построить систему, сопротяженную с физической вселенной. Она уже не думает, будто она в состоянии достигнуть реальности, и не только в силу психологических или метафизических оснований, которые выходят из сферы ее компетенции, но в силу чисто физических и экспериментальных оснований, которые одни только и занимают нас здесь. Современная физика уже не думает, будто в один прекрасный день она будет в состоянии сказать: «вот система физической вселенной»; вдохновляясь одним только опытом, она не может знать, все ли физические действия могут быть даны в нашем опыте. Неизвестные и недоступные прямо нашим чувствам действия раскрываются перед нами благодаря косвенным последствиям из определенных опытов. В эмпирической системе список этих действий должен всегда оставаться незакрытым. Его можно было бы закрыть, лиши приписавши человеческому разуму способность проникнуть до первых принципов, до всех первых принципов и следствий. Поэтому наша физическая систематизация останется навсегда неполной систематизацией; открытым, а не замкнутым, циклом. В то время как для картезианца наш реальный мир был лишь частным случаем мира, построенного наукой, для современного физика наши теории охватывают всегда лишь частные случаи реального мира. Реальность переливается через них со всех сторон. И физические теории развиваются, видоизменяясь, дополняя друг друга, объединяясь, все более и более сжимая своим кольцом реальность, не имея, однако, надежды быть в состоянии утверждать когда-либо, что они заключают ее в себе целиком3.

Но если мы не в состоянии проникнуть до первых принципов, если даже механистическая концепция в настоящее время рассматривает принципы как принципы относительные, доступные пересмотру, дополнениям, ограничениям или новым расширениям, то отсюда следует, что мы не в состоянии проникнуть до последних элементов действительности. Из того факта, что физическая теория будет всегда относительной, вытекает, как следствие, на почве опыта, что она никогда не сможет признать какой-нибудь результат опыта за последний член исследования. Учение об абсолютной и простой единице, из которой физическая вселенная составляется путем простого сложения, учение об атоме и однородной жидкости, этой универсальной модели всякого материального существования – все это представляет собою орудия познания, могущие фигурировать лишь в музее исторических древностей.

Пусть опыт откроет нам когда-нибудь непосредственно зернистое строение материи, или вернее, некоторых физических реальностей – и все-таки «неделимый» атом прежних физиков не будет нами рассматриваться как неделимый, как непреходимый предел; он будет элементарным лишь для наших наличных средств исследования. То же самое можно сказать и об однородности той универсальной среды, из вихрей которой образуются видимые частицы материи. И, действительно, современные физики, химики и, в особенности, физико-химики – даже и не имея еще прямого доказательства зернистого строения материи – принимаюсь, что единство зернистости – относительно. Под давлением опыта и теории, относящихся к электричеству, мы начинаем рассматривать и атом, как нечто, подобно молекуле, сложное, и притом гораздо более сложное. Это целый мир, в сравнении с которым наша солнечная система весьма проста. Кроме того, масса (недавно еще считавшаяся самым существенным элементом нашего представления о материи, становится, по-видимому, функцией других, более основных, представлений, – в последнем счете, согласно чисто кинетической теории, вероятно, движения.

Но здесь нужно предупредить возможное недоразумение. Если школы, отказавшиеся от механистической концепции, утверждают со всей желательной ясностью, что физика ограничивается лишь установлением отношений между элементарными данными опыта, то механистическая концепция основывается, по-видимому, в последнем счете, на рассмотрении реальных элементов. Не противоречит ли это предыдущим заключениям? И если принять в расчет, что огромное большинство физиков придерживается механистической концепции – настолько, что Больтцманн мог называть все остальные школы сецессионистскими – то ясно, что невозможно пройти мимо этого вопроса, не разобравшись в нем.

6. Чтобы устранить это противоречие, достаточно придать слову «элемент» совершенно новый, релятивистский смысл.

Элемент, данное опыта, или предполагаемое данное опыта, если дело идет об элементе, существование которого еще гипотетично, тождествен со всеми другими данными опыта. Он – элементарное явление, методологически аналогичное всем другим явлениям, более простое, чем они – и все. Он, следовательно, отношение. Это, в частности, хорошо выяснил Ганнкен по вопросу об атоме4. Это же утверждает – как мы только что указали – все современные физические концепции атома. Атом – относителен, он образное представление некоторого опытного отношения. Легко видеть, что таким же точно образом будут понимать в настоящее время силу – в особенности центральные силы, роль которых была так значительна в ньютоновской физике – и что таким же точно образом понимают картезианские вихри, воскресшие в теориях Гельмгольца и лорда Кельвина.

Следовательно, если механистическая концепция удерживает элементы, например, движение – и на примере движения лучше всего наглядно выяснить смысл слова «элемент» – то она их определяет через посредство отношений; элемент имеет лишь значение, придаваемое ему этими отношениями. Он не имеет иной объективности. С современной физикой мы повсюду находимся в области отношений. Физика не знает материи в метафизическом смысле слова, и то, что механистическая концепция понимает под материей, это не реальная и последняя субстанция, это – синтез наиболее общих, наблюдаемых в опыте, отношений, это – некоторое данное опыта, т. е. совокупность отношений.

Пуанкаре в своей книге о «Ценности науки» для характеристики периода, который только что прошла физика и в котором, впрочем, согласно ему, мы еще находимся, употребляет выражение: физика принципов. Принципов, – следовательно, непременно отношений, ибо принцип не может быть ничем иным.