Юлия Тулянская - Двери весны

• Название: Двери весны
• Автор: Юлия Тулянская
• Жанр: Фэнтези

Фэнтези городских дворов

---

Мой собеседник предостерегающе протянул руку.

— Не надо дальше. Это ваши тайны, — поспешно сказал мой собеседник. Мне показалось, он испугался или растерялся. — Это тайны проводников. Как тайные имена. Не знаю, можно ли… И хочу ли я их знать.

— Мы похожи на двух придурков, — снова резко сказала я, чувствуя, что бредовый разговор уносит нас обоих в неведомые дали. — Каких проводников еще? Давайте четко и ясно, без тайн мадридского двора.

Я посмотрела на него в упор. Мне надоело кружить в этом разговоре, как в старинном менуэте. Или мужик экстрасенс и что-то чувствует, или блефует, или я теряюсь в догадках, о чем вообще речь.

— Когда вы сказали, что я что-то 'сделала', вы имели в виду мой сон? Или то, что я поставила свечку? Или вы вообще говорили не об этом?

— Я про свечку ничего не знаю. И про сон, — бомж был тверд, как партизан на допросе. — Я не знаю, как вы это сделали. То есть не знаю, как именно. Знаю, что вы открыли тропу вашей матери в хорошее место. Вы проводник. Все, больше я ничего не знаю и знать не могу и не должен. И про эти пути знать мне не надо. Даже дорожники не до конца знают такие вещи.

— О Господи… — только и могла выдохнуть я. — И вы, конечно, мне ничего о себе не расскажете, — добавила я, помолчав.

'Не расскажу. Нельзя' — мне показалось, я прочитала его мысли. Но вслух он сказал совсем невпопад.

— Я ваш друг. Я вам не смог помочь тогда. Но если что, я помогу, чем могу… Если вдруг что — другу моему, Репью, только скажите. Ладно?

Я кивнула. Мне почему-то вспомнился Льюис, которого я много читала: 'Причин было много, одну я знаю, но не могу тебе сказать, а другую знаешь ты, и не можешь сказать мне'. Он не хочет знать про мою реку, вернее — про мой сон, и считает, что ему это знать нельзя. А мне точно также нельзя (считает он) знать про то, откуда все это знает он.

— А кто такие проводники, дорожники и все вот эти слова? Это тоже не обсуждается, или мне предлагается самой погуглить? — я все-таки, кажется, не смогла скрыть легкое огорчение в голосе. Не обиду, а какой-то облом, разочарование — мол, что за разговор, когда не говорят прямо и честно основного и важного?

— Я не знаю этого слова — погуглить, — мужичок, иногда кажущийся подростком, повторил слово, похоже, как попугай, запомнив на звук, — Дорожники — вы не знаете их. А проводники — те, кто умеют так делать, как вы. Открывать тропы. Вы проводник.

— Могильщик пролетариата, — усмехнулась я, но он, кажется, совсем не понял.

— Вы много говорите… Я не умею так много, — вздохнул он. — У меня путаются в разуме ваши слова, и они все не о том. Мне только надо было это вам сказать. Две вещи. Что вы проводник и что я ваш друг. И еще одну. Вы хорошая… — взгляд его ярко-зеленых глаз стал совсем теплым, как и голос. — Я всегда хотел вам помочь.

Как его зовут, он тоже не сказал. У меня осталось впечатление, что то ли он Женя, то ли Валентин — странно, оба имени одновременно и женские, и мужские. Вернее, что зовут его вообще не так, но каким-то из этих двух имен он вроде бы назвался. Это я вспоминала уже потом, и решила остановиться на Жене — ему все равно, имя-то не настоящее, типа 'Юстас-Алексу', а мне надо его как-то мысленно называть. Мы сидели еще долго, я уела все ранетки, а сама сходила в ближайший магазин и купила вина, два пластиковых стаканчика, плитку шоколада — и мы снова уже вдвоем выпили за хороший, добрый путь моей мамы по реке. Что-то мне подсказывало, что у Жени-Валентина денег нет, а угощение со стороны дамы могло выглядеть не очень приличным, но поминки были в любом случае правильным поводом: я их устраиваю. Поэтому мой вклад в пир на лавочке был естественным. Мы на брудершафт не пили, но после второго пластикового стакана перешли на ты.

Я все-таки пыталась допытаться.

— А почему я — проводник? — спрашивала я. — Как становятся проводниками? Почему я не знала этого раньше?

— Я мало знаю об этом. Я-то не проводник, — объяснял Женя. Я бы сказала, терпеливо объяснял. — Я знаю тропы только в одной части мира. Вот в этой, где мы, ты и я.

— В нашем городе? Ты это имеешь в виду?

— Да, и в нашем городе, и просто — в нашей части мира, — повторил он. — Когда люди уходят, как твоя мама, они уходят в другие части мира. Мы не знаем, что там.

— В другие миры? — уточнила я.

— Нет, нет, мир один. Части разные. Ну, вот как ветки на дереве. Дерево одно, а веток много… Или видела когда-нибудь, деревья из одного корня растут, стволы?

— А река, что же она? Течет в другом мире, да? То есть в другой части, на другой ветке?

— Река — она, наверно, через все части мира течет. А вот выход на нее знают проводники. И пути птиц, и пути воды — через все части, или 'все миры', как говоришь ты. И еще другие места есть. Одна знакомая… рассказывала. Для кого из уходящих — река, для кого — еще другие двери. Ты проводник, ты все это будешь знать.

— А как я это узнаю?

— Так же, как про реку…

— Но почему я стала такой?

— Не знаю. Может быть, у вас это в роду? Я мало знаю. Или, может, ты была проводником до того, как пришла.

— Пришла — к тебе, сюда? — спросила я, но уже чувствовала, что его слова имеют другой смысл, от которого мне стало не по себе, словно я была в комнате, а тут распахнулось окно, и ворвался пронзительный ветер.

— Пришла — ну, как люди приходят. Они же живут здесь, а потом уходят в другие части мира — по реке, или дверями… Но прежде они приходят откуда-то, ведь так?

— Прежде рождения? — я поежилась. — Лучше не знать, наверно… Даже думать как-то страшно.

— Но почему? — мой собутыльник и новый друг совсем не понял всей жути, которая охватывала меня при этой мысли. — Если ты откуда-то пришла, значит, ты туда вернешься и снова будешь там. Это же — вернуться домой, в свое место. Это же хорошо! Ты же — это и есть ты. Какая там была, какая будешь. Такая хорошая, и можешь такие вещи делать… Что тут страшного?

— Ну… — я судорожно сглотнула и потрясла головой. — Что ты так легко говоришь про другой мир, про то, кем я была до рождения… Я не привыкла.

— Тот же мир, — повторил Сквер. — Просто место другое. И хорошее место, раз ты из него пришла. Раз твое место, значит, хорошее. Ты проводник, ты сама все узнаешь лучше меня.

— Так тогда, получается, и ты узнаешь, когда… в общем, все мы не вечны же.

Он промолчал.

Потом мне казалось, что этот пьяный разговор, бредовый по самой сути, мне приснился или примерещился.

Мне показалось, что — да, он промолчал, это совершенно точно, но словно бы из молчания было ясно, что он здесь навсегда.

— Это плохо? Тебе грустно от этого? — как мне потом казалось, быстро спросила я.

А он весело ответил:

— Нет, что ты! Как может быть грустно от того, что я — это я?

— Людям — бывает… — сказала я.

Потом как-то так случилось, что он сказал, что ему пора. И это не было вежливым поводом уйти, я чувствовала, что и в самом деле — пора. Поблагодарил за угощение, за вино, и сказал, что всегда рад будет видеть меня здесь. Именно здесь.

— Ты в сквер гулять приходи. Даже если рукой помашешь или мимо пройдешь, я всегда рад. А если захочешь поговорить, позови или вот просто сядь на эту лавку. Я выйду и сяду рядом. И ты не думай, я совсем не обижусь, если ты не сядешь… или если ты долго не придешь. Просто я буду волноваться, вдруг с тобой что-то случилось. Ты про Репья только не забудь, — повторил Женя. — Если тебе будет нужна помощь, а ты сюда не сможешь прийти, ты ему скажи. Выйди на крыльцо, позови: Репей.

Он прошел в воротца елей и растаял в сгущающемся уже сумраке. А я еще долго сидела в сиреневых сумерках, глядя, как над пятиэтажками всходят первые звезды.

Дома я все-таки погуглила дорожников. Конечно, это были, во-первых, работники дорожной службы, во-вторых, древнеримские описания знаменитых римских же дорог, в-третьих — какое-то ВИА времен, когда еще были ВИА.

Я уснула, улыбнувшись маминой фотографии, и видела во сне фонарик на маминой лодке.

Сергей. 'Уйди, назойливый мираж'

Лето не обещало ничего. Просто удивительно, как много раньше обещало лето: тут тебе и дача, и качели, и речка, и поездки на птичий рынок (уж не помню, что мы там покупали с друзьями — то ли кроликов, то ли дафний для рыб, то ли самих рыб, важен был сам процесс), и лазание по гаражам. А позже — турбазы, дискотеки, красивые и загадочные девушки, брожение по лесам. А еще позже — другие страны. А сейчас — ничего. Нет, конечно, можно взять путевку в Турцию или Египет, зарплата позволяет. Или даже нет, можно взять и уехать на машине в тот самый лес, который был раньше рядом с нашей дачей. Позапрошлым летом я так один раз сделал. Дачный поселок зарос травой, как-то самозагадился, как бывает с местами, где никто не живет — на всем печать бедности, разрушения, угасания. У богатых людей дачи далеко не там, а у небогатых нет денег и времени ухаживать за своими участками.