Алла Драбкина - ...и чуть впереди

• Название: ...и чуть впереди
• Автор: Алла Драбкина
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1973

Журнальный вариант. Звезда, 1973, № 3,

Компиляция обложки - babaJga

---

Алла Драбкина …И чуть впереди (повесть)

Глава 1 «Умная Маша с вымытой шеей»

Маша ждала от третьего отряда любых злодеяний, любых каверз и оскорблений.

Но вот уже прошло два дня, как она в лагере, уже два дня она работает вожатой, а никаких особенных трудностей нет и в помине. Ребята как ребята. Она уже знает всех по именам, успела провести все полагающиеся выборы… Девочки с первого же дня доверчиво виснут на ее руках, а мальчишки спрашивают, что такое бумеранг и чем он отличается от томагавка. Гм, действительно, чем?..

И рожицы у всех милые, доброжелательные, так что Маше совсем не ясно, почему сбежала предыдущая вожатая, которая работала здесь в июне, в первую смену. Спрашивать у ребят, наверное, непедагогично.

Воспитателем в отряде работает Виктор Михалыч. Этот Виктор Михалыч не намного старше Маши и к воспитанию детей имеет весьма далекое отношение. По правде говоря, воспитателем третьего отряда он только числится, а на самом деле тренирует лагерную футбольную команду, потому что физрук в футболе ничего не смыслит — он только разрядник по плаванью.

Виктор Михалыч Маше нравится, как, наверно, любой молодой девушке понравился бы симпатичный длинноногий паренек. Маша с удовольствием общалась бы с ним почаще, но она видит его только на линейке и в столовой.

Фактически она одна на сорок душ — и вожатый, и воспитатель, и нянька. Это, может, даже и лучше, потому что иначе бы она стеснялась Виктора Михалыча и вела бы себя с детьми так же, как вела с семиклассниками своей школы в присутствии их классной руководительницы. Ох уж те семиклассники…

Машина комнатка находится как раз между спальнями мальчиков и девочек. Фанерные стены не до потолка, поэтому слышно все, что делается в спальнях. До ребят не доходит, что Маша их слышит, поэтому нередко она узнает кое-что и про себя. Странно: и тут ничего дурного.

— Клевая эта вожатая, правда?

— Ага. И фигурка, как статуэтка.

Маша фыркает в подушку. Вот ведь, оказывается, даже фигуру рассмотрели. Мужчины.

— И в парах ходить не заставляет…

— Ага, и по головам, как баранов, не считает:..

Знали бы они, как Маша боится ходить с ними на прогулки… Она действительно их не выстраивает и по головам не считает, но каждую минуту чувствует ответственность за них и про себя не только головы, но руки, ноги, глаза и носы пересчитывать готова. Вот ведь и не знала, как это важно — не показывать, что ты дрожишь за каждого. Надо учесть.

В спальне девочек разговор совсем о другом.

— Оля, а Оля, а ты в кого влюблена?

— Ни в кого.

— Бессовестная, теперь твоя очередь сказать. Все сказали, а ты молчишь.

— Вот и молчу.

— Нахалка.

— Девочки, спать! — не выдержав, кричит. Маша из своей комнаты.

Девочки ненадолго затихают. Потом опять громкий шепот:

— А я знаю, ты тоже в Женьку Лобанова, только ты молчишь.

— Конечно, и она в Женьку… Уж все в Женьку, а ты что, не такая, что ли?

— Ну и в Женьку, а вам-то что.

Машу так и подмывает сказать, чтоб они написали этому Женьке коллективное письмо.

— А я анекдот знаю! — слышится у мальчиков. — Лежит заяц на берегу, а слон купается…

— Знаем мы этот анекдот. Лобан рассказывал.

— Какой Лобан?

— Не был в первой смене, так молчи. Женька Лобанов. Он много чего знает.

— Он еще приедет, завтра или послезавтра. Он с отцом на охоту уехал, ему разрешили опоздать.

— Лобан приедет — дело будет. Из-за него та воспиталка от нас смоталась.

— А чего?

— А того. Он нам всякие случаи рассказывал, а она ворвалась да как завопит: «Почему не спите?!» И отправила Лобана среди ночи зубы чистить. Это она так называла. В одних трусах. А он ушел и не вернулся. Его потом полдня искали, а он в сушилке, оказывается, спал.

— Во дает!

— Он такой, он никого не боится.

Что-то слишком много и в той, и в другой спальне говорят про этого Лобанова. Маша подумала о том, что рано, наверное, успокоилась. Вот приедет этот Лобанов, и тогда начнется. Да и начальница как-то странно предупреждала…

В спальне мальчиков возня. Ясно. Кидаются подушками. Маша встает и идет в спальню.

— Ребята, не кидайтесь… Спать пора…

— Что мы, маленькие, так рано спать?

— А случаи можно рассказывать?

Откуда Маша знает, можно или нельзя? Наверное, нельзя. А почему, собственно? Начальница говорила, что нельзя позволять разговаривать после отбоя, — так ведь сразу-то не уснешь. Наверное, можно разрешить. А вдруг это будет дешевый авторитет? Так ведь все равно не спят.

— Можно, — на свой страх и риск говорит Маша.

— А вы не знаете? — спрашивают из темноты.

Маша лихорадочно думает. Ну не про Черную же руку им рассказывать? Да и забыла давно. Из всех страшных историй вспоминается почему-то только пушкинский «Жених». Потому что стихи легче запоминаются.

— Расскажу, только потом спать, ладно?

— Ладно. Только вы сядьте.

— Ко мне.

— Нет, ко мне.

— Тише, ребята, она будет каждый вечер по очереди у каждого сидеть.

Маша садится на крайнюю койку. Ага, это Андрюшка Новиков, интернатовский. Забавный такой хомячок, добродушный. Дружит с Ленькой Ивановым, вечно заступается за него.

Полная тишина. Все ждут.

— «Три дня купеческая дочь Наташа пропадала»…

Маша говорит тихо, таинственно. Ребята слушают, затаив дыхание. Когда она кончает читать, некоторые уже спят.

— Вы и завтра на моей койке сидите, ладно? — тихо шепчет Андрюшка Новиков.

— Спи.

Маша ходит между коек, поправляет сползшие одеяла.

— И мне, — говорит Андрюшка.

Маша подтыкает и ему одеяло, а он вдруг неожиданно прижимается лицом к ее руке. Совсем на секунду.

«Не может быть, чтоб все было так хорошо, — думает Маша. — Неужели и правда они полюбят меня?»

Все хорошо действительно не бывает. В дверях спальни Маша сталкивается с призраком в белом халате. Начальница.

— Во вторую беседку, летучка, — говорит начальница тоном, ничего хорошего не предвещающим.

* * *

Маша лучше всех знала литературу, как орешки щелкала задачи по тригонометрии, а на истории и географии ее всегда вызывали к доске, если приезжали представители из роно.

И все же отличницей она не была; много, слишком много энергии уходило у нее на то, чтобы научиться вещам, которым при всем старании научиться она не могла. Зачем-то ей надо было играть в баскетбол, хотя рост у нее был совсем не баскетбольный. Зачем-то Маша рвалась ходить на лыжах и даже отважно прыгала с трамплина, хотя за несколько лет ни одного разу не прыгнула так, чтобы не упасть. Если она играла в волейбол, зрители забывали болеть за свою команду: они только и делали, что смеялись над Машей.

Не то чтобы она была неуклюжей толстухой, совсем наоборот. Ноги у нее были длинные, рост, хоть невысокий, но вполне нормальный, выносливости хватало. Просто была в ней какая-то еще подростковая незавершенность, скованность в ее вечно поднятых плечах, внутренняя робость. Именно робость, но не страх.

Вообще, можно было подумать, что Маша из тех неудачников, над которыми все подтрунивают и снисходительно посмеиваются. Нет, это было не так. Ведь Маша умела делать такое, чего не умели многие другие. Она умела прощать, она умела не сплетничать, умела помогать другим, выслушивать всех, кто в этом нуждался, умела хранить чужие тайны. Она могла вместе со всеми ребятами сбежать с урока в кино, но когда другие врали и выворачивались — говорила правду. И, странное дело, ребята ей это прощали, и им самим становилось стыдно. Мальчишки уважали ее и признавали полностью. Наверное, именно поэтому девчонки, слегка к ней ревнуя, и называли ее «Умной Машей с вымытой шеей».

Ревновали они напрасно — Маша еще не осознала себя взрослой девушкой, еще не задумывалась о своей внешности и даже не остригла тощую косицу, как это давным-давно сделали другие. Правда, ей уже было ужасно неловко, когда мама при посторонних заботилась о ней, как о дошкольнице. И вообще Маша хотела «доказать родителям»… Что хотела доказать? Толком сама еще не знала.

Учителя, которые после окончания школы давали ей характеристику в институт, долго думали, что написать.

— Литературу знает, но, кажется, всех писателей любит одинаково, — сказала литераторша.

— Не по возрасту рассудочна, — сказал историк.

— Слишком спокойна, пожалуй, — сказал математик.

И вдруг до этого молчавший физрук грустно подумал вслух:

— Такие спокойные чаще других умирают от разрыва сердца.

Все замолчали, каждый вспомнил о Маше свое, и характеристику ей выдали самую лучшую.